Дмитрий Быков - Иван Тургенев – самый непрочитанный классик

• Название: Иван Тургенев – самый непрочитанный классик
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Прочая документальная литература

Почему романы Тургенева не стали настольными в той степени, которую заслуживают; в чём отличие «тургеневской девушки» от «посттургеневской»; как Тургеневу удалось совместить в творчестве и в личной жизни чувства и страсть с изяществом и достоинством. Знаменитая любовная история Тургенева и Полины Виардо тоже не обойдена вниманием.

---

Почему же, собственно, Николай Петрович – главный и любимый герой этого странного романа? Почему именно ему достается все? И о чем, собственно говоря, написан этот роман – главный предшественник русского идейного романа вроде «Бесов», вроде «Что делать?» и так далее? Я полагаю, причина, которая заставила Тургенева писать эту книгу, была для 1859–1861 годов, когда роман пишется и печатается, достаточно актуальна. Тогда еще не было понятно, насколько эта русская матрица точно самовоспроизводится. Сейчас даже те политологи, которые никак не желали мириться с ее существованием – ну, например, Швецова, – уже пишут в «Новой газете» открытым текстом, что эта матрица существует и мы пока из нее не выпрыгнули.

Я помню, когда мне приходилось эту четырехтактную схему излагать, лет пять-семь тому назад, когда впервые печатались «ЖД», это вызывало постоянные упреки в механицизме, в фатализме, в других каких-то вещах, в словах, которых я не знаю просто. Но сейчас уже очевидно: русский исторический цикл устроен так, что примерно раз в поколение колесо проворачивается на четверть. И в процессе этого поворота образуется та самая коллизия, о которой впервые сказал Лермонтов – очень любимый, кстати говоря, Тургеневым и герой его прекрасного мемуарного очерка. Лермонтов сказал об этом:

И прах наш с строгостью судьи и гражданина
Потомок оскорбит язвительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом».

Коллизия отцов и детей впервые обозначена здесь. Все русские отцы обречены вступать в жесточайший идейный спор со своими русскими детьми. Не бывает так, чтобы осуществлялась преемственность, всегда щелкает это колесо. Я не знаю, что надо делать, чтобы совпадать со своим сыном идеологически… По-моему, единственный вариант – зачать его в десять лет, тогда эта пропасть будет не так огромна. Но если даже в восемнадцать это у вас получилось или в шестнадцать, то все равно вы окажетесь с ним, ну, не в противофазе, но под углом 90 градусов.

Я хорошо это вижу на примере собственного сына, которому сейчас 13 лет, – и вроде бы у нас прекрасные отношения, но тем не менее насмешка горькая обманутого сына над промотавшимся отцом имеет место постоянно, потому что я решительно не могу ему объяснить, почему работа должна быть высшей ценностью в жизни. Я-то воспитан еще в Советском Союзе, когда так оно и было. Он же, наоборот, считает, что высшей ценностью является культурно и с удовольствием проведенный досуг. И что он получит гораздо больше для своего личностного развития, – теперь он выучил уже и такие слова, – если проведет эти два часа во дворе с гитарой, а не дома с книгой. Спуститься к нему во двор с гитарой для меня неприемлемо, тащить его друзей с гитарами и сажать за книгу точно так же невозможно. И слава Богу еще, думаю я, что в России сейчас нет бурной политической жизни, иначе наш конфликт имел бы политическую окраску.

Тот факт, что каждый отец с каждым сыном оказываются даже не в противофазе, как уже было сказано, а вот под этим страшным девяностоградусным углом без элементарного взаимопонимания, он для всей русской литературы абсолютно очевиден только с того момента, как об этом Тургенев написал роман. Потому что весь пафос, весь смысл этого романа сводится к одному: господа, если вы не научитесь путем элементарной, старомодной, сентиментальной человечности преодолевать неизбежные разломы русской матрицы, вы обречены лежать на тихом кладбище, и лопух из вас будет расти. Вы обречены исторически. Базаров гибнет не от пореза пальца. Вот эта удивительная, кстати, история, когда Писарев, прочитавши «Дым», в частном письме Тургеневу пишет: «Куда вы девали Базарова? Неужели вы действительно полагаете, что первый и последний Базаров умер от пореза пальца?» Ну, разумеется, он умер не от этого, он умер от того, что он не вписался в жизнь, что у него нет навыков вписываться в жизнь, вставлять себя, вглаживать, каким-то образом врастать… «Мне мерещилась, – говорит Тургенев (все замучились повторять эту несчастную цитату), – фигура сильная, цельная, до половины выросшая из земли, грубая, здоровая и все-таки погибающая…» А почему погибающая? Да именно потому, что слишком грубая и слишком здоровая, потому что она абсолютно не умеет жить с людьми.

Один из моих школьников мне об этом сказал абсолютно точно: «Я совершенно как Базаров!» Я говорю: «Помилуйте, а по какому же принципу?» – «Я не умею с людьми!» И вот это – самое точное. Именно поэтому всю жизнь мечтал Маяковский сыграть Базарова, а Мейерхольд всю жизнь мечтал поставить фильм с Маяковским в этой роли – здесь то же самое неумение вписаться в пресловутый исторический процесс. Все базаровы могли бы повторить: «Какими Голиафами я зачат, такой большой и такой ненужный?» Но проблема в том, что он зачат не Голиафами, проблема в том, что он зачат бывшим полковым лекарем, получившим жалованное дворянство, и простой старушкой, которая ничего, кроме борща, вообще не умеет. «Кого-то она будет теперь кормить своим удивительным борщом?» – говорит Базаров перед смертью.

У этого человека нет абсолютно никакой преемственной связи с родителями. Точно так же нет у него способности кое-как поладить с возлюбленной. Потому что вместо того, чтобы предаться любви, чего она ждет от него с такой силой и страстью, он бежит в лес и там крушит какой-то древесный молодняк. Хотя, казалось бы, перед ним очевидный, простой человеческий поступок. Но если человек делает из себя сознательного сверхчеловека, – а именно таков тренд эпохи, – ему и с родителями не о чем поговорить, и с любимой как-то не очень получается… Вот тут мы начинаем понимать математически точную и очень хорошо просчитанную – с такой, я бы сказал, европейской четкостью – структуру этого романа. События нанизаны ведь по очень простому принципу. Базаров не умеет вести себя в гостях, не умеет нормально разговаривать за столом. Не умеет вести себя с более глупыми и слабыми единомышленниками. Они, конечно, очень противны, и Ситников отвратителен, его побили, а он в газете намекнул, что побивший его – трус, это, конечно, очень храбрый и достойный поступок. Отвратительна дура Кукшина, которая абсолютно точно копирует поведение всех российских идейных девушек: она эстетично курит, говорит глупости, бравирует – если она некрасива, ей надо чем-то брать. Она – «современная девушка», она увлекается феминизмом, все феминистки ведут себя ровно так же и все защитницы гейских и лесбиянских преимуществ, и все защитники демократии, и все защитники лоялизма. Все идейные русские девушки, будь они фанатками Путина или фанатками анти-Путина, ведут себя абсолютно одинаково – вот здесь кукшинская матрица поймана безусловно. Но при этом надо и с ними уметь как-то разговаривать, а не только давить их авторитетом и вытирать о них ноги, причем питаясь в их доме, как делает Базаров. Базаров абсолютно не умеет ладить с другом. Мы видим его с другом и видим, что единственное, что он может ему сказать: «О друг мой, Аркадий Николаевич! Об одном прошу тебя: не говори красиво!» А что такого сказал Аркадий Николаевич? Восхитился природой, больше ничего, подумаешь.

Он не очень-то любит и умеет ладить с искусством, с которым тоже надо как-то выстраивать отношения. Пушкин? Это который? Это который… «На бой, на бой за честь Отчизны»? Чего у Пушкина нет, строго говоря, и близко, разве что в «Клеветникам России».

Он не умеет выстраивать отношения с матерью. И даже с возлюбленной получается у него типичная такая подростковая ситуация, когда он сначала ей грубит на каждом шагу, говорит о ней: «Экое богатое тело, хоть сейчас в анатомический театр», – а перед смертью говорит ей: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет». То есть ведет себя как абсолютный Холден Колфилд, который может либо рыдать над своей высокой духовной утонченностью, либо посылать всех стандартным таким грубым факом. А третьего у него никакого нет. Но если Холден Колфид, по крайней мере, герой с четкой авторской дистанцией, то относительно Базарова мы абсолютно не понимаем, как себя с ним вести.

Мы очень любим этого парня с его бугристым черепом, с его бакенбардами песочного цвета, с его густым и крепким духом заматерелого табаку, который от него исходит, с его огромными красными ладонями, с его умением резать лягушек, с его прекрасной фразой, обращенной к деревенскому мальчишке: «Мы с тобой те же лягушки». И, наконец, с замечательной фразой: «Ну, будет мужик этот жить в беленой избе, а из меня лопух будет расти…» Что совершенная правда. Он нам горячо симпатичен, и Тургенев сознательно делает его таким симпатичным с помощью массы тонких приемов, и тем не менее мы понимаем, что это фигура обреченная. Почему? Жалости нет, сострадания нет, нет терпимости к людям, которая в такой степени присуща всем положительным и любимым героям Тургенева.