Ник Гоуинг - Петля

• Название: Петля
• Автор: Ник Гоуинг
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5-7001-0143-2

Советский Союз распался. Коммунизм мертв. Старую советскую систему страха и террора сменила анархия. В нынешней России мафия борется за власть и влияние, как некогда в Нью-Йорке, Чикаго, Италии. Процветает рэкет. Аппарат тоталитарного государства вышел из-под контроля. Новое КГБ пытается использовать опыт полковника Полякова в борьбе против гангстеров. Гангстеры, в свою очередь, стремятся использовать его в преступных целях.

Ведя борьбу в ситуации, немыслимой еще несколько лет назад, Поляков начинает понимать, что те, кто процветал и правил при коммунистическом режиме, не исчезли, а ушли в подполье и стали мафиози. Теперь они «Петля».

Спасаясь от пуль, бывший полковник КГБ Поляков на ходу выскакивает из поезда, теряет сознание, а придя в себя, обнаруживает, что он в морге. Рядом с ним генерал госбезопасности Марченко, его прежний и нынешний начальник. Теперь у генерала не только роскошный кабинет на Лубянке, но и резиденция… в морге. Здесь у него дела более важные и уж, конечно, поприбыльнее, чем государственные.

Помимо высокопоставленных чиновников КГБ, генералу с некоторых пор верой и правдой служат мафиози и уголовные элементы, готовые выполнить любой преступный приказ своего босса.

Автор романа «Петля» Ник Гоуинг — международный обозреватель 4-го канала Ай-ти-эн и ведущий программы «Мир за неделю».

На нью-йоркском телевизионном фестивале награжден за блестящее освещение войны в Персидском заливе. Широко известны его репортажи о событиях в бывшем Советском Союзе. Первый роман Ника Гоуинга «Колючая проволока» о проникновении спецслужб в польское движение «Солидарность» опубликован в 1988 году.

---

— Ты должна рассказать мне побольше о своем отце. — Поляков видел, что Наташа помрачнела. — Ты же не закончила свой рассказ. Ты веришь в то, что он свалился с балкона десятого этажа?

— Нужно ли сейчас об этом? — Наташа попыталась прекратить разговор, но Поляков видел, что она разволновалась и даже опечалилась.

— Когда-то все равно придется, — ответил он. — Я вчера спросил, выпрыгнул ли Александр Александрович сам или кто-то попытался представить это самоубийством. Ты не ответила — предпочла заняться, извини, забавами в постельке.

На этот раз Поляков оказался более настойчивым. Он видел, как ее глаза стали задумчивыми и смотрели куда-то вдаль. Она проглотила изрядную толику вина.

— Ну, так что же? — поторопил Олег Иванович.

Наташа покачала головой:

— Нет, не думаю, что это самоубийство.

Полякову едва был слышен ее ответ в том шуме и гаме, что царил в гулявшей рядом с ними гангстерской компании.

— Я думаю, что отца… уничтожили, — выдавила она. — Сначала его били, затем учинили допрос… Потом столкнули вниз, понимая, что это верная смерть.

Поляков крепче сжал Наташину руку. Частично это был жест ободрения, частично побуждение говорить дальше.

— Ты знаешь точно или только предполагаешь?

Наташа взяла остаток лепешки и начала мять его кончиками пальцев.

— В официальном сообщении этого нет. Нет и в акте вскрытия. Комиссия по расследованию дала приказ сохранить результаты в тайне.

— Как так? Даже после путча и всех обещаний открытости?

Наташа посчитала вопрос Полякова верхом наивности. Он, казалось, не заметил того факта, что за шесть лет перестройки и гласности русская любовь к конспирации не уменьшилась, так же как и не перестала действовать авторитарная система, решающая, что должно оставаться в секрете.

Гримаса исказила Наташино лицо. Она хотела успокоиться.

— Видите ли, Олег Иванович, одно из характернейших признаков анархии — возможность делать все, что хотите, — вам выбирать, иметь больше демократии или меньше, все зависит от того, как вам удобнее. Так и случилось в среде старой гвардии генералов, пока еще находящейся у власти в Центре. Вы знаете этих товарищей — в свое время работали с ними достаточно долго. Демократия им никак не подходит. Их мозги не могут к ней приспособиться. Вот поэтому они и утаили результаты работы комиссии, занимавшейся расследованием обстоятельств смерти отца. Так называемые демократы в московском Центре настроены весьма решительно и стараются сохранить в тайне все, что касается золота коммунистической партии… А почему, как ты думаешь?

Полякову казалось, что он знает причину, но он хотел услышать, что скажет Наташа.

— Аппаратчики утаили результаты расследования, поскольку сами запутаны в этом деле. Все они дали обет молчания. Это похоже на тайное общество. И любой участник, нарушивший клятву, станет следующим в очереди, как мой отец. Либо на рельсах, либо под шинами «Волги», а то и «КамАЗа»… Вот поэтому в свидетельстве о смерти отца сказано: «Несчастный случай в состоянии душевного расстройства».

Поляков слишком долго работал в Центре, чтобы удивляться. Он наклонил голову к Наташе и стал гладить ее левую руку, рассматривая линии на ладони.

— И как же ты обнаружила это?

Он ободряюще улыбнулся. Наташа продолжала нервно катать шарик из лепешки.

— Соседи, Олег Иванович. Хорошие соседи, — повторила она. — Большинство из так называемых «высокопоставленных» в квартирах Центра на улице Чехова все еще являются верными сталинистами. Они никак не могут смириться с новым «открытым» обществом.

Но двое или трое изменились. Один из них, генерал-полковник, был главным шифровальщиком в Восьмом главном управлении. Два года назад ушел в отставку. В ту ночь, когда умер отец, этот самый Крипто,[17] как называют шифровальщика на улице Чехова, возился на своем балконе, перебирая запасы продовольствия. Он, Крипто, сказал мне, что все произошло сразу же после того, как сгустились сумерки. Он стоял склонившись и вдруг услышал какие-то крики с другой стороны двора. Посмотрел наверх и увидел на балконе моего отца и двух человек, те старались поднять что-то тяжелое. Крипто не видел, что именно, пока они не подняли груз над перилами. Сначала Крипто решил, что это мешок. Затем понял: нет, это человеческое тело. Двое перевалили его через балкон и…

Наташа ухватила Полякова за руку, и ее ногти впились ему в кожу.

— Это и был мой отец. Его нашли висящим на ограде. На вертикальных чугунных стрелах решетки. Один из стержней пронзил сердце и легкое. Партийная мафия все-таки достала его. А «Братство» прикончило генерала Трофименко.

На что ссылалась Наташа? Поляков ничего не слышал о «Братстве». Теперь он начал понимать, почему похоронная команда КГБ так тщательно заделывала порезы и царапины на лбу покойного. Он начал понимать также то, на что намекал тот случайный собеседник на кладбище, когда шел после похорон к машине. Поляков решил идти до конца, не обращая внимания на Наташино состояние.

— Но почему это случилось именно с твоим отцом? Какими сведениями он располагал?

— Я думаю, что отец знал все в деталях, — ответила она медленно и задумчиво. — Ему были известны номера секретных банковских счетов на Западе, места расположения тайных хранилищ золота. Но в партийной мафии были люди, которые это тоже хотели знать. За выпивкой в его квартире они, полагаю, заставили отца сообщить в деталях нужное им. Отец был обречен с тех пор, как дал им эту информацию. Возможно, между ними завязалась борьба… Но отец все же оказался негодяем, когда предал меня, — добавила она, завершая мрачную исповедь.

На эстраде вновь появились музыканты. Они настроили инструмент и забренчали какой-то вариант «Деньги, деньги, деньги». Играли так громко, что казалось, их должно быть слышно за километр, даже у стен Кремля.

— Давай потанцуем!

Поляков удивился внезапной перемене в Наташином настроении. Из опечаленной дочери она превратилась в сексуальную кошечку. Она отложила в сторону нож и вилку, ухватила Олега Ивановича за руку и вытащила его на площадку в толпу выплясывающих гангстеров и проституток в мини-юбках. Наташа танцевала, прижавшись тесно, всем телом, и он покачивался, испытывая боль и демонстрируя неуклюжесть своего возраста.

Внезапно смолк барабан. Затем цимбалы. Раздались нестройные звуки электронного органа. Застыла на полуслове певица. Замолкли обе гитары. Замерли извивающиеся на танцевальной площадке тела. Послышались крики, стоны, нецензурная брань у входа неподалеку от столиков.

После выстрела в потолок наступила тишина. В том месте, где пуля пробила потолок, легкой струйкой сыпалась штукатурка. Посетители быстро покинули центр зала, где танцевали, и нашли убежище за своими столами. Молодые парни в кожаных куртках, с татуировками на тыльной стороне обеих рук и синяками на пухлых лицах уже ворвались в ресторан и расселись на свободных местах.

— Выпивку для всех моих людей! — прокричал через микрофон с эстрады их лидер. — А также полный обед из трех блюд. Черная икра, крабы, лучший стейк.

Он направил для пущей важности пистолет на метрдотеля и продолжал приказывать:

— Коньяк, водка, французское вино. Выдать моим ребятам все, что они пожелают. Опустошайте свои подвалы, гоните заначку. Мы члены «Братства», и мы теперь хозяева.

Это очень напоминало Клондайк конца семидесятых прошлого века или Чикаго 1933-го. Азербайджанцы, какие-то непонятные кавказцы и грузины, рэкетиры и гангстеры, сидели молча и трусливо за своими столиками. На тарелках лежала нетронутая снедь. Шипело не-выпитое шампанское. Никто не отваживался поднести к губам даже стакан минеральной воды. Всем были знакомы эти бандитские игры, так как большинство из клиентов «Баку» занимались такими же делами. Хозяин, должно быть, отказался платить свою дань банде, контролирующей этот район Москвы. В отместку рэкетиры устроили кутеж.

Лидер банды стоял на подиуме, самодовольно улыбаясь. Это был сухощавый человек лет тридцати с выдающимися скулами и внешностью дистрофика — такие часто встречаются в грязных закоулках городского черного рынка. В свете разноцветных сценических огней его можно было по ошибке принять за участника группы рока. Но в руке находился пистолет, и он размахивал оружием над собственной головой. Он походил на психопата.

— Господа!.. — вопил он в затихшем зале и грозно таращился на сидевших за столиками. — Я привык к вежливости. Я люблю людей и люблю их живыми. Но если они встают на моем пути, я их убиваю. Разрешите представиться. Меня зовут Барсук.

Послышался испуганный возглас. Кто-то тихо вытирал слезы.

— Не бойтесь, господа и товарищи. Самое худшее, что мы можем сделать — перестрелять всех.

Всхлипы усилились. Запах дорогих духов и хороших сигарет заглушила кислая вонь немытых, потных бандитских тел. Официанты двигались с невероятной скоростью, выставляя первым делом бутылки, затем появились блюда с наваленными на них шашлыками, приготовленные с такой быстротой, которую в московских ресторанах в прежние времена не видывал никто.