Эдвард Радзинский - Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано! (сборник)

• Название: Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано! (сборник)
• Автор: Эдвард Радзинский
• Жанр: Драматургия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-084762-4

Это история Любви и Ненависти. Что это за страшное чувство? Чем оно питается? На какой почве взрастает? Что делает с людьми и их чувствами и помыслами?

---

– Так она его любила…

– Так она его тогда любила.

– Он об этом подумал… когда она валялась на клумбе… после того как…

– Тсс… После чего она валялась, мы выясним уже сейчас! Но учти: она не валялась. Она возлежала на клумбе среди цветов, как Офелия на дне пруда! К сожалению, пришел десятиклятый директор вашего тысячеклятого театра – и все опошлил!

– А я уверен: ты не была тогда пьяной… Ты играла в это, чтобы меня мучить!

– Все для него! Так она его тогда безумно любила!

– Он подумал об этом вчера, когда она пустилась в пляс в ресторане с первым встречным грузином.

– А она тоже об этом думала, когда танцевала с грузином. Понимаешь, она все ждала, что грузин положит ей так же руку на позвоночник – и она останется без костей. Но у него не вышло. У них, у всех мерзавцев оказывались не те руки. Даже когда она помогала себе китайским вином… И она забыла, что она феминистка. Как положено просто несчастной бабе, она спустилась в туалет и уставилась на себя в зеркало. Знаешь, первый признак, когда я несчастна, – у меня лицо становится бесформенным… не лицо, а детская задница! Она поняла… что ей уже не стянуть этот зад со своей физиономии, пока…

Замолчала.

– Пока что?

– Пока не освобожусь от тебя! Мне иначе нельзя начать нормально жить… Что мне сделать, чтобы освободиться от тебя?

– А ты попробуй трусцу.

– Молодец! Умеешь ответить. Трусцу мне нельзя! Я боюсь вас, бегуны трусцой. Однажды под утро… мы сейчас вернемся к этому утру… Это был рассветный зимний час, я плелась домой с очередным детским задом на физиономии… И вдруг из сумрака прямо на меня понеслась красная фигура. Пустота, снег, фонари – и на тебя несется кровавый человек! Боже, как я закричала! И он в ужасе заорал тоже! Ха-ха-ха! Ну конечно, это был бегун трусцой в красном тренировочном костюме!

– Скажи, это – до бесконечности?

– Прав! Пора заканчивать. Итак! – Она читает ремарку его пьесы: – «Ресторан, где они случайно встретились после того, как он ее бросил». Вранье! Это была не случайная встреча. Она ходила, ходила в этот чертов ресторан, потому что знала: туда любил ходить он. И он это знал. И всякий раз, когда замечал ее… трусливо уходил, делая вид, что не заметил. А она все ходила! В тот день ей повезло, он пришел в ресторан не один. Он привел с собой обедать известного кинорежиссера… и бабника. Впрочем, можно сказать наоборот – известного бабника и кинорежиссера! Кинорежиссер был урод и через несчастных баб самоутверждался в этой жизни! Ну а дальше все играем, как у тебя в пьесе. Кинорежиссер действительно «положил на нее глаз». Подошел к ней и пригласил ее танцевать… Знаешь, я страшно реагирую на уродов. Однажды я разговаривала с одним уродом – и упала в обморок… Причем человек может быть абсолютно обычный, но мне он кажется уродом. Это у меня просыпается «третий глаз». Такой чертов глаз. Например, человек очень серьезный, а я вдруг вижу его, как в «комнате смеха». Рот до ушей, щеки висят, как галифе! И начинаю хохотать. Ха-ха-ха! Никто никогда не понимает, только моя подруга Мариша спрашивает: «Он проснулся?» Теперь «глаз» часто просыпается. Особенно под утро… Когда я вижу… того, кто лежит рядом… Так что знай: когда твой друг режиссер, победно подпрыгивая по привычке всех маленьких мужчин, подошел к ее столику… ее «третий глаз» тотчас пошалил. И она увидела его космическим уродом..! Теперь ты представляешь, чего ей стоило пойти с ним танцевать? Но она пошла! Вот так, Саша…

– И это тоже ради меня?

– Ты плохо слушаешь?

– Знаешь, мне кажется…

Она испуганно:

– Болит? – Торопливо: – Не может быть! Не может! Слышишь?.. Она танцевала… подставив свой вечно жаждущий позвоночник. И кинорежиссер возложил на него свою мертвую руку! И танцуя, обнажил свои чудовищные зубы: «фэ-фэ-фэ», и предложил ей с ним уехать. Она погибала от его уродства. И «третий глаз» вовсю рисовал «капричиос»! «Мне вызвать такси?» – шептал кинорежиссер. И она согласилась… И смотрела, смотрела на столик – где сидел он… И умирала от любви!

– Мне по правде… больно!

Она выкрикнула:

– Мнительный! Как все мужчины!.. Что у нас дальше? И ты встал и подошел ко мне. Свершилось! Боже! Я замерла, предчувствуя боль и радость объяснения, и счастье примирения… И нежный собачий визг уже стоял в груди. Ха-ха-ха! Ну что же ты сидишь? Мы же играем! «Лила»!

Он с трудом поднимается.

– Мне правда… больно!

Она визгливо:

– Я сказала – мнительный! Ну иди… Подойди ко мне, как тогда. Близко-близко, чтобы я увидела… то – в глазах. Ты подошел, и мы заговорили… Ты точно записал наш тогдашний разговор, все точно. Читай!

Он читает:

– «Послушай, ты сошла с ума?»

– Ты забыл больно схватить меня за руку.

Он послушно хватает.

Она читает пьесу:

– «Не надо хватать за руку… синяки остаются… у меня кожа ненормальная…»

Он читает:

– «Ты с ним не пойдешь… Он – мой друг».

Она:

– «Не надо иметь таких друзей».

Он:

– «Ты не пойдешь, слышишь!»

Она:

– «Пойду! Пойду!»… – Ты правильно записал слова. Только эти слова не имели никакого значения! Потому что все эти слова она произносила счастливым голосом: она торопила радость примирения… И ему достаточно было… как всегда, дотронуться губами до ее сумасшедшего уха… или возложить персты на сентиментальный позвоночник… Но он… Он спрятал свои лгущие глаза. Он показал, будто верит ее словам. И вот тогда он сделал единственное, чего нельзя было делать, – он ударил ее! Точнее, он сделал единственное, что нужно было сделать, чтобы она ушла с тем, с другим. Почему же он, который знал все о ней… – Шепчет: – Он хотел, чтобы она ушла с другим! Тсс… Но что же ты сидишь? Что там у тебя по тексту… «Он бьет ее». Ну бей! Бей, скотина! Корзинка для мухоморов! – Кричит: – Ну? Что же ты?

Он бьет ее.

– Не так! Бей, как тогда!

– Мне… плохо…

– По вопящему рту! Ну! Ну!

И он бьет ее больно, наотмашь.

– Молодец… Теперь я могу прочесть ремарку: «Она убегает».

Она бежит по комнате и вдруг застывает.

– Ты заметил? Я остановилась в дверях! Как вкопанная! Потому что вдогонку… как выстрел! В спину! Ты ударил последней фразой! Ну! Давай! Ведь ради нее все было! Чтобы ты имел право прокричать вслед эту фразу! Ну! Что же ты?! Кричи! Как тогда!

Он кричит текст пьесы:

– «Все! Теперь действительно все!!!»

Она аплодирует:

– Ах, какая фраза! Знаешь, я ее часто вспоминала… потом… Но до конца поняла ее однажды зимой, когда «третий глаз» пошалил! Дело происходило в парке «Сокольники». Стояли сосны в снегу. И там, среди сосен, я часто встречала милого старичка пенсионера. Он носил еду белкам. А зима была холо-о-одная. И белки ради еды стали совсем ручные. Они его узнавали и поедали орешки прямо из его рук. А потом однажды я увидела, как били милого старичка. Оказалось, он этих белочек… как бы это сказать… едой завлекал… приручал. А потом… когда они становились совсем ручные – бац их – в мешок! И на шапку! Ха-ха-ха! Он был – беличий соблазнитель. И я подумала: когда он их в мешок швырял – он наверняка приговаривал: «Вот теперь действительно все!» Ты не слушаешь?

– Мутит… Больно…

– Знаешь, если эти грибы действительно… Жаль, что я их тоже не съела. В конце концов, может быть, смерть – самое интересное в жизни… Ха-ха-ха… Шучу, не бойся. Просто мне один тип, у которого была клиническая смерть, рассказывал, что все было весело. Он увидел: в ярком-ярком свете на помосте танцевали развеселые люди. А перед этим помостом стояли носилки… и на носилках лежал он сам… Ха-ха-ха!

Он вдруг бросился к дверям, бьется в дверь, кричит:

– Дай ключ! Сейчас же! – Хватает ее за руку, орет:

– Ключ!

Она шепчет:

– Он – там… за окном… Только сумей прокричать в темноту: «Витя! Художник!» Ха-ха-ха! Или, может, ты хочешь меня еще разок ударить?.. Не надо Совсем немного осталось – и получишь ключик! Какие-то две сценки! Делов-то! – Читает ремарку: – «Она и кинорежиссер пришли в квартиру кинорежиссера». Ха-ха-ха! Я так смеялась, когда читала приличную сценку, которую ты написал. Морально написал об аморальном!

– Но ведь ничего не было… там!

– Знаешь, потом… под утро, когда я возвращалась от него… Ну, я тебе уже рассказывала про этот рассвет, когда выбежал на меня кровавый бегун. Вот тогда, после ужасного бегуна, я зашла в свое парадное. И увидела кошку. Это была ночная ободранная кошка, уставшая от мартовских гуляний. Я потом часто встречала ее в парадном. Я даже постепенно начала с ней разговаривать. Вот этой кошке я как-то сказала замечательную фразу: «Когда женщина возвращается утром от мужчины, у нее сознание легкого поражения». Ха-ха-ха!

– Послушай, но ничего не было.

– Кстати, у тебя в пьесе эта фраза звучит интереснее… Мы уже дошли до нее. Итак, я сделала три шага вверх по лестнице мимо кошки, которой предстояло стать моей верной собеседницей, – и увидела тебя… Читай!