Виктор Суворов - Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]

• Название: Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]
• Автор: Виктор Суворов
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98124-569-5

Остросюжетный исторический роман Виктора Суворова «Выбор» завершает трилогию о борьбе за власть, интригах и заговорах внутри руководства СССР и о подготовке Сталиным новой мировой войны в 1936–1940 годах, началом которой стали повесть «Змееед» и роман «Контроль». Мы становимся свидетелями кульминационных событий в жизни главных героев трилогии — Анастасии Стрелецкой (Жар-птицы) и Александра Холованова (Дракона). Судьба проводит каждого из них через суровые испытания и ставит перед нелегким выбором, от которого зависит не только их жизнь, но и будущее страны и мира. Автор тщательно воссоздает события и атмосферу 1939-го года, когда Сталин, захватив власть в стране и полностью подчинив себе партийный и хозяйственный аппарат, армию и спецслужбы, рвется к мировому господству и приступает к подготовке Мировой революции и новой мировой войны, чтобы под прикрытием коммунистической идеологии завоевать Европу.

Прототипами главных героев романа стали реальные исторические лица, работавшие рука об руку со Сталиным, поддерживавшие его в борьбе за власть, организовывавшие и проводившие тайные операции в Европе накануне Второй мировой войны.

В специальном приложении собраны уникальные архивные снимки 1930-х годов, рассказывающие о действующих лицах повести и прототипах ее главных героев.

---

Подоспел и третий фонарик, маленький, но яркий, и тоже в очи уперся:

— Как на Мессера похож! Мессер! Это сам Мессер! Ру-у-уки на стену!

6

— И в заключение, товарищ Холованов… Вы мне обещали рассказать что-то интересное про Рудольфа Мессера, что-то такое, чего я пока еще не знаю.

— Агентура докладывает: за Мессером охотятся американцы.

Встал Сталин, подошел к окну и долго смотрел на капли с кристалликами.

— Какие американцы?

— Военная разведка.

— И не могут поймать?

— Не могут. Его никто не может поймать.

— Вы сказали: никто… Разве кроме американцев за ним еще кто-то охотится?

— Британская разведка. Кроме того, абвер, гестапо, криминальная полиция.

— Странные вещи творятся у нас, товарищ Холованов. Американская разведка охотится за Рудольфом Мессером, британская разведка охотится за Рудольфом Мессером. А почему сталинская разведка не охотится за Рудольфом Мессером?

7

Раньше тут был монастырь. Теперь — Институт Мировой революции. Распахнулись стальные ворота. Въехала длинная черная машина. Вышел Холованов. Буркнул что-то. По монастырю пронеслось: Дракон был в Кремле, вернулся в состоянии повышенной лютости. Что сейчас будет…

Бросил Холованов мокрый портфель на стол, струйки с плаща — на каменный пол. Ходит из угла в угол. Плащ не снимает. Смотрит под ноги:

— Ширманова ко мне.

ГЛАВА 2

1

Длинные капли дождя вдруг стали короче, белее, их очертания обозначились четко, они сбавили неумолимую скорость, прервали отвесный полет к земле, закружились вокруг фонарей, превратившись в неторопливые лохматые снежинки, и на славный город Берлин налетел-навалился густой снегопад.

А на левой руке чародея, иллюзиониста и гипнотизера щелкнул браслет. Щелкнул и на правой. Узорчатая снежинка упала на рукав. Его втолкнули в узкий, обитый жестью коридор берлинского воронка, и снежинка исчезла там вместе с ним. Тут же ударом резиновой дубины в печень направление его движения было уточнено: в отсек! Руки в браслетиках — колечко. В это колечко пропихнули-пропустили цепь с замком. И этот замок тоже щелкнул. Цепь гремящая к мощной балке приварена, а балка в стальную стену врезана, ввинчена, намертво к ней присобачена. И пса посадили напротив: если гипнотизировать вздумаешь, так начинай с нашего песика.

Отсек-закуток не одной дверью запирается, а двумя. Первая — из стальных прутьев, прутья черной лаковой краской покрыты, но там, где руки арестанта, краска черная стерта, и предшествующий серый слой тоже стерт до самого металла, а металл отполирован до сверкания тысячами арестантских ладоней. Вторая дверь — стальной лист с окошечком. Решетчатая лязгнула за ним, а вторую, сплошную, с окошечком, они не закрывали, чтобы пес имел возможность арестанта всего созерцать, целиком. Чтобы лицо арестантское песьим дыханием согревалось.

Чтобы контакт не терялся.

2

Воронок — на шесть персон, не считая охраны. Но везут одного. Остальные пять камер-загончиков пусты: ради такого арестанта подали персональный транспорт. А ведь все берлинские воронки сейчас заняты, все переполнены-перегружены, все работают на износ, планы перевыполняя. Самая работа: между четырьмя и шестью утра. Самый сон потенциальным арестантам. Самый момент брать! И берут. И набивают воронки до отказа. До упора. Они разные бывают, воронки, — с общей камерой и без, с одной общей и десятком персональных, есть вместимости ограниченной, а есть — безграничной, беспредельной. Ограниченной вместимости — для особо важных. Такой для него и подали. Вообще это вовсе и не воронок, а полицейский автобус с вынесенным вроде тарана двигателем-дизелюгой, с мощным буфером, с колесами самосвальными, с броневым козырьком на кабине водителя. Впереди — места для полиции, сиденья настоящей кожи, желтые, задняя же часть — для арестантов. Входить можно через заднюю броневую дверь с малым оконцем и решеткой прямо в арестантский коридорчик или через переднюю часть, полицейскую, где сиденья мягкие.

Полицейскому автобусу для такого случая — три машины сопровождения.

Взвыли сирены. Замигали, ослепляя, синие фонари на кабинах. Рванул весело воронок в ночную метель, прокладывая след по снежной целине. И машины охраны — за ним. Под снегом — вода, потому полетели из-под колес фонтаны черной жижи, комья водой пропитанного снега. Потому за машинами колея: белый снег, черный след.

3

Если большую толстую половую тряпку хорошо вымочить в ведре и вытащить, не выжимая, то с нее потечет вода. Потоком. Так и с чародея текло — как с большой половой тряпки. И по узкому коридору воронка, по полу отсека, по жесткой полированной холодной скамейке — вода. Грязная вода. И пар к потолку. Горячий пар собачьей пасти. Холодный пар его дыхания. Обильный пар промокшей одежды. Все оконца воронка мигом туманом занавесило, и тусклая лампочка под потолком утратила свои стеклянные очертания, обратившись желтым расплывчатым пятном.

До этого момента, до ареста, вода с него стекала, и одновременно его одежда пропитывалась-наполнялась новыми тяжелыми килограммами воды, теперь же наполнение прекратилось, вода только текла с него, но больше не рушилась на голову и плечи обильными струями. Холодный пар окутал пеленой. Он стал согреваться. Нет, не согреваться — не то слово: на улице ему было так холодно, что он перестал себя ощущать, теперь же в воронке он стал отходить, его понесло из одного состояния замерзания в другое, из замерзания бесчувственного в более безопасное, но более мерзкое состояние замерзания ощущаемого. Он ощутил себя — жалкого и мокрого. Судорога отступила, отпустила скулы. И зубы снова застучали-загремели.

Жестяные стены каморки-загончика все разом каплями покрылись от его испарения. И скамейка тоже. Скамейка, как и стены, как пол и потолок, жестью обита. Скамейка тоже отполирована до сверкания тысячами арестантских задниц. Скамейка узкая и низкая — ноги чуть не к подбородку, потому сразу затекают.

Только он этого не замечал. Он шел слишком долго, он устал. Потому арест принял как давно желанный отдых. Ему давно хотелось присесть и посидеть. Посидеть, отдохнуть. Ему давно хотелось пить, ему хотелось сухой рубахи и чистых носков, ему хотелось горячей воды и мыла, ему хотелось бритвы, его душил голод. А еще ему хотелось спать. Черт с ним, с арестом! Даже хорошо, что арестовали! Каждый, кто ждал ареста, знает это чувство исцеляющего облегчения: все! свершилось! больше не надо бояться. Теперь можно спокойно спать.

Пока он не повалился на железную скамью, сознание его не сдавалось уст алости, не признавало ее, а тут вдруг усталость навалилась холодным, лохматым, раненным в бок, вымокшим в ноябрьском болоте сибирским мамонтом и подмяла.

Потому ни взвывшая сирена, ни собачий рык, ни рывок воронка в белую черноту уже не могли разбудить его. Голова лишь чуть отвалилась от жестяной стенки и тут же об нее и стукнулась, не нарушив безмятежного сна ее владельца.

Ему снилась метель, миллиарды огромных резных снежинок в черном небе. Он знал и во сне повторял, что самая большая измеренная и официально зарегистрированная снежинка имела в поперечнике 132 миллиметра — шире человеческой ладони. Во сне он рассматривал снежинки и сортировал их по десяти основным типам. По типам сортировать легко, но внутри своего типа все они разные. Именно так основную массу людей легко разделить на расы, но внутри расы двух одинаковых попробуйте отыскать… Он искал две одинаковые снежинки, зная, что все они разные, как отпечатки пальцев.

Он искал две одинаковые в твердой уверенности, что таких не бывает.

4

Вы не пробовали будить чародея? Уставшего чародея. Вот и я не пробовал.

А берлинской полиции выпало. Это вовсе не просто. Чародей провалился в пучину сна. У него мозг не такой, как у нас с вами. Он живет рядом, но только в другом мире. И все у него наоборот, не как у нас, людей нормальных.

Он думает не так, на мир смотрит иначе, а уж спит, ясное дело, особым способом, набираясь магических сил и страстей.

Как его будить? Вылить на него ведро ледяной воды? Он и так водой пропитан. Бить палкой по плечам — не действует.

А бить его палкой по голове никто почему-то не решился.

5

Стены тюремные — полтора метра добротной кирпичной кладки. Хорошо раньше строили. Надежно. Пять тюремных коридоров — лучами от центра. Один надзиратель, не сходя с места, может видеть сразу все коридоры, все пять. И все четыре этажа. Каждый коридор — ущелье. Стеклянная крыша над ущельем (не беспокойтесь, стекло и снизу, и сверху стальными сетями прикрыто), стеклянный же купол над центром, к которому коридоры сходятся. Двери камер — рядами, вдоль каждого ряда — галерея, над нею еще одна и еще. Так что сразу все двери видно. На всех галереях. На всех этажах. И считать хорошо: один ряд — 25 камер, над ними галерея и еще 25, еще галерея и еще. Справа сто камер в четыре яруса и слева сто. Один коридор — двести камер. Пять коридоров — тысяча.