Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

• Название: Заботы пятьдесят третьего года
• Автор: Анатолий Степанов
• Жанр: Детектив

---

- А ты что, няньчиться с ними должен?

- Не няньчиться. Разобраться по-человечески.

Вот и Сретенские ворота, яркие огни, многолюдье.

- По кружечке, а? - предложил Алик.

Зашли в угловую пивную и взяли по кружечке. Тихий звон стеклянной посуды, мирный и мерный рокот доброжелательных бесед, уютный запах табака, свежего пива, горячих сосисок. Непонятно кто поприветствовал Смирнова из дальнего темного угла. Он ответил вежливо.

- Москва знает своих героев, - отметил, забавляясь, Алик.

- Надоели они мне все, - вяло сказал Александр.

- Саня, я тут сорок пятый вспомнил, - ни с того, ни с сего вдруг переключился Алик. - Какой ты с войны пришел. Какой замечательный ты был, озорной, легкомысленный! Я тогда ужасно серьезный был, глобальными категориями мыслил, вопросы мироздания решал ежечасно. А ты ерничал, шутковал, радовался как дитя, по лезвию ножа разгуливая. Допил? Пошли.

Направились к Чистым прудам.

- А теперь наоборот, - через молчаливых пять минут констатировал Александр.

- Почему? - грустно спросил Алик.

- Черт его знает, но мне все кажется, что временно. Что-то непременно надо доделать, и все вернется: и молодость моя, и радость, и легкость.

- Тоже мне старик?

- Иногда себя чувствую стариком. Честно, Алик.

Дошли до Покровских ворот. Испортилось настроение.

- Как живешь? - спросил Александр.

- Живу - хлеб жую, - нелюбезно ответил Алик.

- Варя как? Нюшка как?

- Тоже хлеб жуют.

- Что это ты? - удивился Александр.

- Устал, извини.

- Тогда что же я тебя мучаю? Домой езжай.

- Это я тебя, Саня, мучаю. Тебе тоже отдохнуть не мешало бы.

Александр рассмеялся, потому что сегодня ему не хотелось тащиться до Москвы-реки. Рассмеялся и предложил:

- Пойдем, я тебя на троллейбус провожу.

Алик поехал домой, так и не сказав Александру того, ради чего он с ним встретился сегодня: его, Александра Ивановича Спиридонова, утром повесткой вызвали к следователю и сообщили о возбуждении против него уголовного дела о превышении им мер самообороны.

Владлен Греков не стучал вольнолюбиво и победительно каблучками по коридорам. Он сидел в той самой приемной и послушно ждал, понимал, что сегодня он не по звонку. Сегодня рядовой функционер мечтал хоть на минутку прорваться к высокому начальству. Прорваться по счастливому случаю. Секретарша неодобрительно поглядывала на него. Он изредка вставал, здороваясь: мимо, к высокому начальству направляясь, пробегало просто начальство. Наконец вышел из кабинета последний, и утихло все. Секретарша холодно сообщила:

- Через пять минут Николай Александрович отбывает в ЦК.

Отбывает. Через площадь - и всего делов-то.

Отбывающий выглянул в приемную и любезно попросил:

- Люба, чайку. - И увидел Владлена. Недолго моргал, вспоминая. Поинтересовался: - Тебе чего?

- Пять минут для срочного разговора, Николай Александрович.

Пять свободных минут он выкроил для паренька: пока чай готовится, пока чай пьется... Да и настроение хорошее, демократичное. И поэтому предложил:

- Заходи.

Николай Александрович быстро прошел к столу, незаметно перелистал типографским способом изготовленный список для своих сотрудников и, усевшись, сообщил Грекову:

- Слушаю тебя, Владлен. Только покороче. Времени у нас мало.

- Постараюсь. Совершенно случайно от одного общего знакомого я сегодня утром узнал, что против моего школьного друга, молодого, подающего надежды журналиста Александра Спиридонова возбуждено дело. Он один - я подчеркиваю: один! - пресек трамвайный грабеж и обезвредил трех бандитов, вооруженных пистолетом и ножами. Более того, бандит с пистолетом оказался опасным убийцей, которого до этого тщетно разыскивала московская милиция.

- Как это - "обезвредил"? - недоуменно спросил Николай Александрович.

- Нокаутировал, Николай Александрович. Алик - хороший боксер, и именно это теперь ставится ему в вину.

Вошла секретарша, поставила перед Николаем Александровичем стакан темно-коричневого чая:

- Вам пора, Николай Александрович.

Тот отхлебнул из стакана в юбилейном подстаканнике, спросил:

- А ему чайку?

- Сейчас будет, Николай Александрович, - заверила секретарша и вышла. Николай Александрович смотрел на Грекова и соображал. Сообразив, сказал:

- Ты чего стоишь? Садись, в ногах правды нет.

Греков, зная место, сел на один из стульев, что стояли в ряду у стены, и завершил речь:

- Человек, смело вставший на защиту людей, которые подвергаются насилию со стороны уголовного элемента, комсомолец, для которого наши идеалы - превыше всего, оказывается, преступник?

- Ты не очень приукрасил действия своего приятеля? - спросил Николай Александрович.

- Я беседовал по телефону с начальником отделения милиции, которое ведет дело Спиридонова. И он мне зачитал по телефону все материалы, относящиеся к схватке в трамвае. Я излагаю все по этим материалам, тем более, что со Спиридоновым я еще не разговаривал. Да дело сейчас и не в Спиридонове. Главное, что смелый поступок настоящего комсомольца милицейские чинуши пытаются подать как хулиганство.

- И это не главное, Владлен. - Николай Александрович большим глотком ополовинил стакан, вышел из-за стола: - Главное то, что ко времени.

Вошла секретарша, и Греков взял из ее рук стакан в эмпээсовском подстаканнике.

- Николай Александрович, опоздаете, - зловеще предрекла секретарша и вышла.

- Вот что, Владлен, - Николай Александрович, прогуливаясь по ковровой дорожке, посмотрел на часы. - Я сейчас в ЦК, думаю, на час, не более. А ты у меня посиди, чай попей. Когда напьешься, от моего имени срочно вызови редактора газеты. Срочно! Чтоб к моему возвращению был.

- Будет исполнено, - стоя ответил Греков. Стакан он держал как ружье на караул.

Уже в дверях Николай Александрович обернулся:

- Хорошо начинаешь, хорошо! Комсомольский задор, гражданский пафос и человеческая страстность - не последнее в нашей работе. Отмечу тебя, обязательно отмечу, не беспокойся.

И ушел. Греков сел на стул допивать чай. Приказали.

Сергей Ларионов по списку, составленному по рекомендации Вадика Клока, и по собственным соображениям ума шерстил соответствующих марух. Работенка эта была нервная.

Роман Казарян с пареньком отрабатывал Рижскую дорогу. Сколько их, станций от Москвы до Волоколамска! И, на всякий случай, - до Шаховской. На каждой сойди, на каждой в пивную зайди, на каждой с людьми поговори, человечка подбери, фотографию Столба покажи как бы ненароком - кореша, мол, ищу. Маета, как говорит любимый начальник Александр Смирнов.

А любимый начальник с удовольствием рассматривал карту-схему, которую он составил по двум убийствам, когда зазвонил телефон.

- Он умрет, Саня, - сообщил далекий голос Алика.

Пятерка дударей задула в медные. Шестой ударил колотушкой по старческой коже огромного барабана. Начался траурный, шопеновский марш. У подъезда выноса тела ждала оживленная кучка старух. Немолодые приятели вынесли крышку гроба, а гроб несли молодые.

- Еврей? - заглянувши в гроб, вопросительно поделилась с товаркой своими соображениями одна из старушек. Товарка тоже глянула и не согласилась:

- Не-е! Верно татарин!

И все стало на свои места. Ушел накат рыданий, который спазмами навалился на Алика во время выноса гроба из квартиры, и он увидел старушек, полуторку с откинутыми бортами, зеленый двор и детей, игравших в песочнице. Носом убрал слезы из глаз и взял под руку тихо плачущую мать.

- Давай гроб сюда - зычно распорядился с полуторки председатель профкома завода, который строил перед уходом на пенсию Иван Павлович Спиридонов. Уважил завод, уважил: и полуторку прислал, и ограду к могилке, и представительную делегацию из четырех человек.

- На руках понесем! - злобно ответил Александр Смирнов. И они несли на руках, вернее, на плечах гроб до самого кладбища. Правда, и нести было недалеко: до берега Таракановки, на маленькое уютное Арбатовское кладбище.

У выкопанной уже могилы, опершись на лопаты, стояли кладбищенские старики. Божьим, а не хлебным делом было тогда еще копанье могил. Гроб поставили на козлы, и председатель профкома авторитетно и скорбно приступил:

- Мы провожаем в последний путь коммуниста и отличного производственника Ивана Павловича Спиридонова. За время совместной работы коллектив нашего предприятия горячо полюбил Ивана Павловича за принципиальность, щедрость души, и глубоко партийное отношение к порученному делу. Память о нем будет жить в наших сердцах, - и, сурово насупив брови, отступил, предлагая продолжить начатое им. Все молчали, прибитые ненужностью профсоюзных слов.

- Заканчивать будем? - негромко предложил один из кладбищенских стариков.

- Обожди, - властно сказал Смирнов. Был он в форме, при многочисленных наградах, и поэтому стал здесь главным. Он подошел к гробу, глянул на усохшее мертвое лицо. - Мы осиротели. Осиротел Алька, осиротели Лариса, которой сегодня нет с нами, осиротела Алевтина Евгеньевна. Осиротел и я, его крестник, его приемыш. Осиротели мы все потому, что всем нам он был отцом. Отцом, настоящим отцом своим детям, своей жене, чужому будто пацану со двора - всем. Я помню все, что вы говорили мне, Палыч. Я помню все и постараюсь быть таким, каким вы хотели меня видеть. Прощайте, Иван Павлович.