Анонимный автор - Бестиарий любви в стихах

• Название: Бестиарий любви в стихах
• Автор: Анонимный автор
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91763-240-7

Анонимная поэма XIII века «Бестиарий любви в стихах» представляет собой своего рода рассуждение о природе любви; в ней материал средневековых бестиариев переосмысляется в куртуазном ключе. В отличие от своего предшественника, «Бестиария любви» Ришара де Фурниваля, поэма не ограничивается пародией, но содержит также и выраженный лирический элемент. Ни на один из современных языков поэма ранее не переводилась. Предлагаемый перевод ставит своей целью познакомить русского читателя с этим своеобразным памятником средневековой литературы.

На обложке:

Охотник убивает единорога. Рукопись музея Гетти в Лос-Анджелесе (MS. Ludwig XV 4, fol.85v.)

---

Конец…

От «Физиоло́га» до «Бестиария любви в стихах»

Физиоло́г

Основным источником средневековых бестиариев[4] является «Физиоло́г», сочинение на греческом языке, созданное во II–III веках нашей эры в Александрии. Греческий оригинал не сохранился, а самые ранние дошедшие до нас списки этого произведения – латинские переводы VIII века. «Физиоло́г» состоит из 50 глав, в которых собраны сведения (зачастую, фантастические) о животных, птицах и минералах. За описанием свойств следует их аллегорическое истолкование в христианском ключе. Например, о Дятле мы читаем:

«Дятел – пестрая птица, живет она в горах, садится на кедры и стучит своим клювом. А где найдет мягкое дерево, там делает себе гнездо. Так и дьявол борется с людьми. И когда в ком-то найдет слабость и пренебрежение к молитвам, то войдет в него и угнездится. Если же в другом найдет крепость, то бежит от него»[5].

Начиная с XII века латинские тексты «Физиоло́га» стали переводиться на национальные (или, как их еще называют, «народные») языки Европы[6], в первую очередь на французский и английский. Материал «Физиоло́га» дополнялся описаниями животных, заимствованными из других широко распространенных в ту эпоху авторитетных источников – сочинений как античных (Аристотеля, Плиния Старшего), так и средневековых (Исидора Севильского, Рабана Мавра) авторов. К книжным сведениям добавлялись также фольклорные материалы, а иногда даже рассуждения самих переводчиков. Так, в основном, формировались средневековые бестиарии на национальных языках – порой не совсем переводы, а скорее переложения старого материала.

Расцвет бестиариев

Вероятно, факт перехода с латыни, доступной немногим, на местные языки в какой-то мере объясняет последовавшее широкое распространение бестиариев. Число сохранившихся манускриптов указывает на огромную популярность этого жанра по всей Европе. Особенно плодотворной оказалась франкоязычная среда. В двадцатые годы XII века англо-нормандский монах Филипп из Таона создает первый французский перевод «Физиоло́га», добавляя сведения почерпнутые из Священного Писания и «Этимологий» Исидора Севильского. Именно Филипп впервые вводит термин «бестиарий». В прологе, написанном на латыни, он пишет:

Liber est Bestiarius dicitur
Quia in primis de bestiis loquitur
Et secundario de avibus[7]

В первой четверти XIII века Пьер из Бове создает перевод-переложение «Физиоло́га», причем как в стихах, так и в прозе. Примерно тогда же появляется один из самых популярных бестиариев (сохранился в 23 манускриптах), так называемый «Божественный бестиарий» англо-нормандского поэта Гильема ле Клерка. У Гильема материал «Физиоло́га» снабжается морализирующими комментариями и дополняется даже личными аллюзиями. Несмотря на своеобразие каждого из упомянутых бестиариев, все они продолжают воспроизводить структуру «Физиоло́га»: животное – свойства и повадки – христианская аллегория. Это замечание справедливо в отношении подавляющего большинства бестиариев (не только французских), созданных до середины XIII века.

Прежде чем проследить дальнейшее развитие жанра, необходимо обратиться к тому, как бестиарии воспринимались людьми средневековья. Это не только поможет объяснить популярность жанра, но и позволит понять причины последовавшего кризиса.

Восприятие бестиариев и кризис жанра

Отчасти популярность бестиариев объясняется интересом их читателей к диковинам. Действительно, большинство животных, описываемых в бестиариях, либо фантастичны (Феникс, Ехидна, Единорог), либо, как минимум, экзотичны (Слон, Крокодил, Кит). Безусловно, средневековый европеец мало что мог знать об этих животных. Но любопытно, что и «обычным» животным, таким как Волк, Лиса, Крот, приписывались фантастические свойства. Напрашивается вопрос: считали ли читатели бестиариев содержащиеся там сведения достоверными? Или они осознавали их фантастичность и воспринимали бестиарии как исключительно литературные произведения? Трудно ответить на эти вопросы однозначно. Во-первых, современные понятия научности и достоверности далеки от средневековых. Для символического мышления, характерного для средних веков, содержание бестиариев было в той степени правдиво, в какой оно отражало ту или иную христианскую истину. Не так уж важно, возрождается ли Феникс из пепла и существует ли он вообще, если рассказ о Фениксе содержит идею Воскресения, а сам Феникс является аллегорией Христа. Оценивается, таким образом, не фактическое правдоподобие, а пригодность символа для раскрытия высшего смысла. Получается, что в таком символическом контексте Волк из бестиария не обязан соответствовать волку из соседнего леса. К тому же, даже если отойти от символической ценности фантастического описания, оно вполне могло существовать в виде суеверия.

Во-вторых, письменная культура средневековья, в особенности ссылающаяся на церковные или ученые авторитеты (античных философов, Отцов Церкви, средневековых эрудитов) вплоть до расцвета схоластики не подвергались серьезной критике, а рефлексия граничила с ересью. Таким образом, можно утверждать, что на протяжении длительного времени содержание бестиариев воспринимались как достоверное. Однако следует оговориться, что достоверность эта была не «естественнонаучной», а символической.

На рубеже XII–XIII веков норма культурного восприятия начала меняться. Расцвет университетов, прежде всего, привел к появлению класса, способного к критическому мышлению, не готового принимать любой материал, пришедший из прошлого за непоколебимую истину. Стали формироваться зачатки современного эмпирического подхода к знаниям. Это не могло не отразиться на восприятии бестиариев.

Альберт Великий (учитель знаменитого Фомы Аквинского) впервые проявляет скептицизм и решает проверить достоверность сведений, изложенных в бестиариях. Он проводит опыт и заключает:

«Он [Физиоло́г] говорит, что эти птицы [страусы] поедают и переваривают железо, но я не смог этого подтвердить: я предлагал железо нескольким страусам, они же его есть не пожелали».

(Albert Magnus, De animalibus)

Или:

«…многие, следуя философу… говорят, что эта тварь [саламандра] обитает в огне; но это не верно… так как, пробыв в костре хоть сколько-нибудь длительное время, она сгорает дотла».

(ibidem)

Альберту Великому вторит английский философ и естествоиспытатель Роджер Бэкон, говорящий, что «не верит, что кровь козленка способна раскалывать алмаз», поскольку «видел собственными глазами, что это не так».

Сам же Фома Аквинский, один из наиболее авторитетных философов, оказавший значительное влияние на развитие средневековой мысли, пошел еще дальше. Он установил следующее правило, постепенно выросшее в ранг универсального закона: религиозное содержание следует искать только в Священных текстах, остальные же должно понимать буквально. Использование описаний зверей и их повадок для иллюстрации или интерпретации христианской догмы становилось невозможным. Как подытоживает знаменитый французский медиевист Жак Ле Гофф: «с расцветом университетов, знания и наука… смогли дистанцироваться от религии и обрести независимость»[8]. Очевидно, в таких новых условиях, бестиарии не могли продолжить свое существование в прежнем виде.

Бестиарии и куртуазный универсум

Интерпретация содержания бестиариев в религиозном ключе переживала серьезный кризис в XIII веке в связи с появлением «эмпирического скептицизма» и отрицательного отношения схоластических авторитетов к самой попытке использования «мирского» материала для объяснения божественного. Тем не менее, сам жанр бестиария требовал символического истолкования свойств животных и их повадок. Вставал вопрос о поиске замены религиозному символизму. Альтернативой христианскому космосу стал «куртуазный универсум», созданный в XII–XIII вв. трубадурами.

На XIII век приходится конец расцвета трубадурской поэзии[9]. Трубадуры были первыми средневековыми поэтами-профессионалами, создававшими свои произведения на народном языке (языком трубадуров был язык юга теперешней Франции, получивший название «окситанского» или «провансальского»). До трубадуров стихосложение велось исключительно на латыни. Основная тема провансальской лирики – Любовь и служение Даме, а форма – «большая куртуазная песнь» или «кансона». Трубадуры внесли значительный вклад в развитие поэтической техники: выработали изощренные поэтические формы, достигли больших высот в области фонетики и рифмы. Но вклад трубадуров в средневековую культуру не ограничился исключительно поэтическими нововведениями: они сформулировали и детально разработали специфическую иерархию ценностей и кодекс поведения, в совокупности образующие особую модель мира – «куртуазный универсум». Центром и венцом этой воображаемой вселенной являлась возлюбленная Дама-Госпожа. Высшей силой и источником всех благ была Любовь. Куртуазным аналогом христианских добродетелей становились такие качества, как Юность (в метафизическом смысле), Щедрость, Мера, Красота и Учтивость. Добродетели воплощались в Даме, а служение ей (и, как частное его проявление, художественное творчество) было не только способом приблизиться к Даме, но и становилось этической и эстетической самоцелью. В процессе служения влюбленный сам претерпевал ряд трансформаций, ведущих к духовному совершенству.