Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия

• Название: Голливудские триллеры. Детективная трилогия
• Автор: Рэй Брэдбери
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76127-2

Детективная трилогия в одном томе. Действие всех романов происходит в Голливуде. В первом романе детектив Эльмо Крамли и странный молодой человек – писатель-фантаст – берутся расследовать ряд смертей, на первый взгляд совершенно не связанных между собой. В центре второго романа – загадочная история голливудского магната, погибшего в ночь на Хэллоуин двадцать лет назад. Констанция Раттиган, центральный персонаж третьего романа, получает по почте старый телефонный справочник и записную книжку, фамилии в которой отмечены надгробными крестиками. Задачу спасти кинозвезду и раскрыть загадку цепочки неожиданных смертей взвалили на себя главные герои трилогии.

Книга также выходила под названием «Голливудская трилогия в одном томе».

---

– Где это было?

– В тот вечер, до того как с Фанни случилось, я переходил улицу, – прошептал Генри. – И запах там стоял крепкий, прямо разило. Потом мне показалось, что эти Подмышки идут за мной по коридору. Потому что запахло так, что у меня аж лобные пазухи пробрало. Словно гризли в затылок дышит. Ты когда-нибудь слышал, как дышит гризли? Я когда улицу переходил, так и замер, будто меня клюшкой саданули. Подумал, если кто так пахнет, то он, не иначе, всех ненавидит – и самого Бога, и собак, и людей – весь мир! Попадись ему под ноги кошка, он ее не обойдет – раздавит. Одно слово – ублюдок! А пахнет от него точно подмышками. Это тебе может помочь?

Я оцепенел. Мог только кивнуть, а Генри продолжал:

– Я запах подмышек учуял в коридорах еще несколько дней назад, просто он тогда был слабее, а вот когда эта сволочь ко мне подошла… Ведь ногу мне подставил как раз мистер Подмышки. Теперь я это понял.

– Ш-ш! – опять шикнули на нас.

Выступал какой-то актер, потом священник, потом раввин, а в заключение между памятниками промаршировал хор Первой баптистской церкви, что на Центральной авеню, они выстроились и стали петь. А пели они «Мой в небе край родной, мой в небе дом», «Встретимся ли мы с тобой, где святые все поют?», «Вот уж многие святые перешли к тем берегам, и грядут часы благие, скоро все мы будем там».

Такие божественные голоса я слышал разве что в конце тридцатых, когда Рональд Колман[141], одолев снежные пики, спускался в Шангри-Ла или когда в «Зеленых пастбищах» такие рулады раздавались с облаков. Но вот райское пение смолкло, а я так расчувствовался и возликовал, что Смерть предстала передо мной в новом обличье – желанной и залитой солнечным светом, и колибри снова запорхала в поисках нектара, а стрекоза задела крылышками мою щеку и улетела.

Когда мы с Крамли и Генри выходили с кладбища, Крамли сказал:

– Хотел бы я, чтобы меня проводили на тот свет под такое пение. Вот бы петь в этом хоре! И деньги не нужны, если так поешь.

Но я не спускал глаз с Генри. Он чувствовал мой взгляд.

– Дело в том, – проговорил он, – что этот мистер Подмышки снова к нам повадился. Можно подумать, хватит уже с него, верно? Но его, видно, голод мучает, хочется творить подлости, не может остановиться. Запугивать людей до смерти для него в радость. Причинять боль – он этим живет. Он и старого Генри хочет погубить, как сгубил других. Но не выйдет. Больше я не свалюсь. Ниоткуда.

Крамли серьезно прислушивался к рассуждениям Генри.

– Если Подмышки снова появится…

– Я вам дам знать inmediatamente. Он шляется у нас по дому. Я застал его, когда он ковырял запертую дверь Фанни. Комнату ведь запечатали, такой закон, да? Он возился с замком, а я как закричу! Спугнул его. Он же трус, ручаюсь. Оружия у него нет, зачем ему? Ногу слепцу и так можно подставить, свалится с лестницы за милую душу! Я так и наорал на него: «Подмышки! Скотина!»

– В другой раз вызывай нас. Подвезти тебя? – спросил Крамли.

– Нет, кое-кто из недостойных леди из нашего дома захватил меня с собой, спасибо им. Они меня и отвезут.

– Генри! – Я протянул ему руку. Он сразу схватил ее, будто все видел.

– Скажи, Генри, а чем пахнет от меня? – спросил я.

Генри понюхал, понюхал и рассмеялся.

– Вообще-то, теперь таких бравых парней, как раньше, не бывает. Но ты сойдешь.

Когда мы с Крамли уже порядочно отъехали, нас обогнал лимузин, выжимавший семьдесят миль в час, спеша оставить позади заваленную цветами могилу. Я замахал руками и закричал.

Констанция Раттиган даже не обернулась. На кладбище она держалась в стороне, пряталась где-то сбоку, а сейчас мчалась домой в гневе на Фанни – как та посмела нас покинуть – и, возможно, негодуя на меня, считая, что я каким-то образом навел на них Смерть, предъявившую свой счет.

Лимузин скрылся в бело-сером облаке выхлопных газов.

– Гарпии и фурии пронеслись мимо, – заметил Крамли.

– Да нет, – возразил я, – всего лишь растерявшаяся леди спешит скрыться, и ей это необходимо.

Следующие три дня я пытался дозвониться до Констанции Раттиган, но она не отвечала. Она хандрила и злилась, и в ее глазах, черт знает почему, я был связан с тем человеком, который как тень бродил по коридорам и совершал злодейства.

Пытался я позвонить и в Мехико-Сити, но Пег тоже не было. Мне казалось, что я потерял ее навсегда.

Я бродил по Венеции, присматривался, прислушивался, принюхивался, надеялся услышать тот страшный голос, учуять тлетворный запах чего-то умирающего или давно умершего.

Даже Крамли куда-то запропал. Его нигде не было, сколько я ни высматривал.

В конце этих трех дней, измученный тщетными попытками дозвониться и несостоявшимися встречами с убийцами, выбитый из колеи похоронами, я возроптал на судьбу и выкинул такое, на что раньше никогда не решился бы.

Около десяти вечера я брел по пустому пирсу, сам не зная куда, пока не пришел в нужное место.

– Эй! – окликнул меня кто-то.

Я схватил с полки ружье и, даже не проверив, заряжено оно или нет, не посмотрев, не стоит ли кто рядом, начал палить. Бах, бах! И бах, бах! И еще бах, бах, бах! Я сделал шестнадцать выстрелов!

И услышал, как кто-то кричит.

Ни в одну из мишеней мне попасть не удалось. До этого я ни разу не держал в руках ружья. Я и сам не знал, во что целюсь, впрочем, нет – знал!

– Вот тебе, сукин ты сын! Получай, гад! Будешь знать, мерзавец!

Бах, бах и опять бах, бах!

Патроны кончились, но я продолжал жать на спусковой крючок. И вдруг понял, что стараюсь впустую. Кто-то отобрал у меня ружье. Оказалось, это Энни Оукли. Она таращилась на меня так, будто видела в первый раз.

– Вы понимаете, что творите? – спросила она.

– Не понимаю и понимать не хочу, идите вы все знаете куда? – Я оглянулся. – А почему у вас так поздно открыто?

– А что делать? Спать не могу, а заняться нечем. А с вами-то, мистер, что стряслось?

– Через неделю в этот час на всем нашем несчастном земном шаре никого в живых не останется.

– Неужели вы в это верите?

– Не верю, но похоже на то. Дайте мне еще ружье.

– Да вам уже и стрелять-то неохота.

– Охота! Но денег у меня нет, так что буду палить в долг, – заявил я.

Она долго всматривалась в меня. Потом протянула ружье и напутствовала:

– Ухлопай-ка их всех, ковбой. Задай им жару, чертяка!

Я выстрелил еще шестнадцать раз и случайно попал в две мишени, хотя даже не видел их – так у меня запотели очки.

– Ну что, хватит? – раздался позади спокойный голос Энни Оукли.

– Нет! – заорал я. Но потом сбавил тон: – Ладно, хватит. А чего это вы вышли из тира на дорожку?

– Да испугалась, как бы меня не подстрелили. Объявился тут, знаете, один маньяк, разрядил два ружья не целясь!

Мы посмотрели друг на друга, и я расхохотался.

Энни послушала, послушала, а потом спросила:

– Вы смеетесь или плачете?

– А вам как кажется? Мне надо что-то сделать. Немедленно. Скажите только – что?

Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом и начала убирать бегущих уток и пляшущих клоунов, гасить свет. Открыв дверь, ведущую во внутренние помещения, она встала на пороге, освещенная сзади, и проговорила:

– Если все еще хочется выстрелить, вот вам цель! – И ушла.

Только спустя полминуты до меня дошло, что она приглашает меня последовать за ней.

– И часто ты такое выкидываешь? – спросила меня Энни Оукли.

– Прости, пожалуйста, – извинился я.

Я лежал на одном краю ее кровати, она – на другом, покорно слушая мои излияния про Мехико-Сити и про Пег, про Пег и про Мехико-Сити, которые так далеко, что можно сойти с ума.

– А я всю жизнь, – вступила в разговор Энни Оукли, – сплю с парнями, которым со мной либо до смерти скучно, либо они рассказывают мне про других женщин, либо курят, либо, стоит мне выйти в ванную, садятся в свои машины и смываются. Знаешь, как меня зовут на самом деле? Лукреция Изабель Клариса Аннабелла Мария Моника Брауди. Это моя мамаша так меня нарекла. А я какое имечко выбрала? Энни Оукли. Вся беда, что я тупая. Мужчины через десять минут уже не знают, как от меня сбежать. Тупица. Прочту книгу, а через час уже ничего не помню! Ничего в башке не задерживается. Я чего-то разболталась, да?

– Немножечко, – ласково сказал я.

– Казалось бы, парни радоваться должны, что им Бог посылает дуру, но им со мной быстро становится невтерпеж. Все эти годы каждую ночь на том месте, где ты лежишь, лежит какой-нибудь охламон – каждую ночь другой. А эта чертова сирена в тумане знай воет! Тебя не доводит ее вой? В иную ночь, даже если рядом валяется какой-нибудь придурок, стоит этой сирене завыть, я до того завожусь! Такой себя одинокой чувствую! А он уже ключи от машины достает и на дверь поглядывает.

Зазвонил телефон. Энни схватила трубку, послушала, сказала:

– Черт возьми! – И передала трубку мне: – Тебя.

– Быть не может, – возразил я. – Никто не знает, что я здесь.

Но трубку взял.