Павел Меджеви - Родная кровь

• Название: Родная кровь
• Автор: Павел Меджеви
• Жанр: Ужасы и Мистика

По поверьям, Бог на время святок, радуясь Рождению Сына, выпускает умерших и всех чертей на волю. Сонмища мертвецов расхаживают по кладбищам и селениям, нечистые из глубин ада прилетают на землю, ведьмы скрадывают месяц и звёзды. Волкулаки, черти, ведьмы, вампиры и злые духи преследуют людей всё время от Рождества до Крещения. В Болгарии есть хороший образ для святок — земля как решето. Этот образ земли-решета, из каждой ячейки которого в святки выходят бесы и покойники, и необходимо было раскрыть участникам сборника в формате святочного рассказа. Представленный рассказ занял первое место в конкурсе святочных рассказов и открывает сборник.

---

Тишина была очень долгой, а затем сменилась монотонным гулом в черепной коробке. Он не прошел даже тогда, когда Новиков, превозмогая откуда-то подступившую дурноту, перевернулся на спину и попытался привстать. Самоходка в нескольких метрах перед ним горела, отравляя воздух смрадом, один из верхних люков был открыт, и из него свешивалось тело наполовину выбравшегося гитлеровского танкиста, его комбинезон тоже горел. Новиков, опасаясь возможного взрыва боекомплекта самоходки, хотел встать и отбежать назад, к своим позициям, но не смог — рука, на которую он хотел опереться, подломилась, и он снова оказался лежащим в снегу. Тогда он перевернулся на живот и медленно пополз, затем ему удалось встать на четвереньки, и тут его подхватили и куда-то потащили. Он хотел дотянуться до кобуры с пистолетом на поясе, но не смог и этого, а еще через минуту провалился в забытье.

— Товарищ лейтенант! Целы? — доносился откуда-то сверху голос. Новиков открыл глаза, он видел, слышал, лежал на дне окопа, голова еще болела, но вокруг были солдаты его взвода.

— Контузило вас, товарищ лейтенант! — сержант Демьянов, второй сержант его взвода, аккуратно ощупывал Новикова, — А так, вроде, целы, осколками не зацепило.

— Демьянов, где немцы? Что вы меня щупаете, доложите!

— Все в порядке, товарищ лейтенант, отбились, как вы самоходку подожгли — так все и закончилось!

— Потери? Оружие, гранаты собрали?

— Убитых двое, Семенова и Амбарцумяна вот убило, ранен один, но легко, перевязали уже, оружие собрали, автоматов целых три у них было, патронов, гранат много, из самоходки ничего не вытащить — горит вся. Да, — оживился Демьянов, — жратва у них была, товарищ лейтенант, консервы какие-то, спиртное во флягах. Поедим нормально!

Однако поесть, как и передохнуть, им не дали. Только что уничтоженный отряд врага являлся всего лишь разведкой крупной части 47-го армейского корпуса, отступавшей по этой дороге. И пока шел бой, другие части противника спокойно концентрировались на опушке леса. Первым же орудийным выстрелом разметало дом в центре села, а затем снаряды посыпались друг за другом. Новиков сжался на дне окопа точно так же, как еще недавно сидел убитый теперь Амбарцумян. Земля дрожала, она сыпалась сверху, сбоку, попала за шиворот шинели и в сапоги. Он не слышал ничего, кроме гула и свиста, и не было сил подняться и выглянуть — а вдруг немцы уже бегут к ним, вдруг надо пересилить себя и стрелять!

На самом деле немцы выпустили по ним всего несколько мин 81-миллиметровых минометов и несколько снарядов из самоходных орудий типа того, что они только что сожгли. Однако стреляли профессионалы, и результативность попаданий оказалась на высоте. Все дома деревни были разрушены, а позиции взвода перепаханы воронками. И когда редкие цепи солдат в серых, почти сливающихся с вечерней темнотой шинелях, перебежками, для профилактики слегка постреливая, двинулись от леса к деревне, поначалу им ответило всего три-четыре винтовки.

Новиков осмотрелся — вокруг никого не было, командовать больше не имело смысла. Он подхватил винтовку лежащего рядом без движения и присыпанного землей бойца. Он не мог разглядеть — кто это, убит он или ранен, он хотел только мстить и убивать. В темноте выцеливать шустро передвигающиеся темные фигурки врагов было очень сложно, и, опустошив магазин винтовки, Новиков не был уверен, что попал хотя бы в кого-нибудь. Их бы подпустить поближе… но тогда, чтобы вовремя остановить, нужен был бы интенсивный огонь всего его взвода, а не жалкой кучки тех, кто остался. В бессильной злобе Новиков бросил винтовку и схватился за кобуру, вытаскивая пистолет.

И тут заговорил пулемет отделения сержанта Ефремова. В текучке последних событий Новиков совсем забыл о первом отделении, а они, выждав, и не демаскирую себя раньше времени, теперь вступили в бой. Пулемет стучал аккуратно, короткими очередями, ему вторили, заполняя паузы, винтовки. Немцы залегли, начали отползать.

— Так вам! Гады! — закричал Новиков. — Урааа!

— Урааа! — подхватил кто-то в окопах. Теперь и по разные стороны от Новикова, из его окопа, выстрелы звучали чаще и как-то даже бодрее.

— Нет, хрен вам, не всех вы убили! — ликовал лейтенант.

Казалось, еще немного, и немцы побегут. И тут макушка холма, где окопалось отделение Ефремова, расцвела яркой вспышкой. Пулемет на несколько секунд стих, а затем снова затараторил, стреляя теперь куда-то в сторону опушки леса. Оттуда ему ответили сразу несколько вражеских пулеметов. Затем снова стрельнула пушка. Через несколько секунд еще, и еще. Немцы опять поползли вперед, и через пару минут в окопы полетели ручные гранаты. Новиков успел подхватить длинную ручку вражеской колотушки и выбросить ее обратно — в наступающих, схватился за пистолет, краем глаза увидел тень, прыгающую в окоп правее него, и, не целясь, выстрелил туда два раза. Затем увидел немца прямо над собой и выстрелил в него. Тут кто-то прыгнул в окоп слева от него, Новиков стрельнул и туда, побежал правее, свернул в ход сообщения, ведущий от передовых окопов к центру деревни, а услышав сзади топот, не глядя, разрядил туда оставшиеся патроны обоймы. Тут впереди и слева разорвалась граната. Новиков рухнул на дно окопа, а встать уже не смог. Тяжелое тело навалилось на него сверху, обдав запахом пота. Он хотел извернуться и ударить врага локтем, но кто-то уже заламывал ему руки за спину, кто-то наступил на грудь, затем его подхватили и понесли.

Он знал только несколько немецких слов, выученных на офицерских курсах, и, конечно, не мог понять о чем переговариваются враги, но в целом обстановка была понятна. Его волокли в сторону леса, а навстречу, вступая в деревню, двигались небольшие вражеские группки. Организованное сопротивление его бойцов было подавлено, тут и там раздавались одиночные выстрелы — немцы, скорее всего, добивали раненых или делали контрольные выстрелы.

Новикова занесли в лес, и связанного бросили на снег в овраге под присмотром дюжего небритого фельдфебеля. Здесь уже был разведен костер, над ним в котелке что-то варилось, а в нескольких метрах дальше была установлена (и когда только успели) брезентовая палатка. В палатку и из нее беспрестанно сновали солдаты, когда порог откидывался, внутри становился виден желтый свет лампы.

Новиковым овладело тупое расслабленное оцепенение. Организм, перенапрягшийся за последние сутки, требовал отдать ему причитающееся. И Новиков подчинился. Он лежал, и думал о том, что его — офицера Красной армии, захватили в плен. И даже не раненым. И он не застрелился, как много раз обещал себе в учебке. И не оставил последний патрон для себя, а побежал от врагов, да и стрелял куда-то в неизвестность, больше на звук, чем тщательно выцеливаясь. А теперь его будут допрашивать немецкие офицеры. Да, он им, конечно, ничего не скажет — ни номера части, ни боевой задачи. Но каков позор!

Сколько он так пролежал, Новиков не знал. Давно наступила ночь, фельдфебель задремал около своего костерка, суета почти прекратилась. Связанные руки и ноги затекли, шинель промокла, тело промерзло и начало коченеть. Все, что он мог — это слегка поворачиваться с боку на бок и немного сгибать и разгибать ноги в коленях. Но желания двигаться не было, наоборот — Новиков мечтал замерзнуть до смерти, чтобы не оказаться в распоряжении немцев.

И тут, где-то вдали, но, насколько мог судить лейтенант, в стороне деревни, треснул одиночный винтовочный выстрел. Почти сразу еще один, залаял длинными очередями автомат, баритоном включился тяжелый пулемет. И началось… Лес ожил, стреляло все, что только могло стрелять, выли на форсаже моторы, взметались вверх осветительные ракеты, лес наполнился тенями и звуками такого отвратительного для Новикова гортанно-каркающего языка. Да, это не походило на спланированное наступление или оборону, это была настоящая, всеохватывающая паника. Фельдфебель сдернул с плеча автомат и стал на входе в палатку, а из самой палатки раздавались какие-то панические крики, совсем не похожие на команды. А шум в лесу все нарастал и нарастал, хотя, казалось бы, куда уж сильнее. И тогда Новиков понял, что шум приближается. А это значило, что немцы отходят назад, а наши (а кто же еще) наступают, громят, побеждают! А потом сверху, с края оврага, прямо на крышу палатки метнулась какая-то большая и черная тень. Под брезентом тут же началась кутерьма, упал со свернутой шеей даже не успевший обернуться фельдфебель, и через пару секунд та же тень в невероятном прыжке взмыла на противоположный край оврага и умчалась дальше. Новиков даже не успел рассмотреть этого ловкого бойца — наверняка какой-то спортсмен-разведчик в плащ-палатке. Жаль, таких обязательно нужно награждать! Вскоре бой стал стихать и отдаляться, а Новиков снова остался один в ночном лесу.

Все, что он мог сделать — это извиваясь как дождевой червяк подползти поближе к остаткам костра. Герои-революционеры в таких случаях пережигали веревки и освобождались от пут, но промерзший Новиков в превратившейся в сосульку шинели явно не мог с ними тягаться. Ему оставалось только кричать. Он кричал долго, тоскливо, и уже почти отчаялся, когда чьи-то руки сзади аккуратно приподняли его, разрезали веревки, и удержали, не дав рухнуть — затекшие ноги не хотели держать.