Уолтер Липпман - Общественное мнение

• Название: Общественное мнение
• Автор: Уолтер Липпман
• Жанр: Психология
• Год: 2004
• ISBN: 5-93947-016-5

В монографии известного журналиста, политолога и социолога, одного из архитекторов американского неолиберализма, Уолтера Липпмана (1889–1974) рассматриваются природа, формы существования, модели формирования и функционирования общественного мнения, механизмы воздействия на него средств массовой информации.

Книга предназначена для специалистов в области изучения общественного мнения, психологов, социологов, журналистов, а также для студентов и аспирантов гуманитарных факультетов высших учебных заведений.

---

Великие люди даже при жизни обычно воспринимаются публикой как некая вымышленная личность. Таким образом, есть своя доля правды в старой поговорке, которая гласит, что невозможно выглядеть героем в глазах своего лакея[55]. Однако эта доля очень невелика, так как даже слуга или секретарь обычно склонны к вымыслам. Так, правящие королевские особы являются, конечно, сконструированными личностями. Независимо от того, верят ли они сами в свое публичное амплуа или просто позволяют гофмейстеру выступать режиссером жизни двора, существует по крайней мере два различных Я: одно — публичное и королевское, другое — приватное и человеческое. Биографии великих людей более или менее легко распадаются на две истории этих двух Я. Официальный биограф воспроизводит публичную жизнь, а мемуарист-разоблачитель обращается к частной. Линкольн[56] у Чарнвуда, например, — это парадный портрет, а не изображение реального человека. Это значительная эпическая фигура, действующая в том же слое реальности, что и Эней или св. Георгий. Гамильтон[57] у Оливера — это величественная абстракция, слепок с идеи, или, как говорит сам Оливер, «очерк единства Америки». Это официальный памятник федерализму как искусству управления государством, мало похожий на биографию живого человека. Иногда люди сами создают себе фасад, полагая при этом, что открывают на обозрение свои внутренние покои. Дневники Ч. Репингтона[58] или Марго Асквит[59] — это разновидность автопортрета, в котором интимные детали служат ключом к тому, как авторы видят себя.

Но самый интересный вид изображения человека — тот, который стихийно возникает в сознании людей. Например, когда Виктория взошла на трон, рассказывает Литтон Стрейчи, «среди обычной публики прокатилась большая волна энтузиазма. В моде были сентиментальность и романтические переживания. И вид юной королевы, невинной, скромной, со светлыми волосами и розовыми щечками, проезжающей по столице, наполнял сердца очевидцев этого зрелища верноподданническим восторгом. Помимо этого, всех поразил контраст между королевой Викторией и ее дядями. Погрязшие в разврате старики, эгоистичные, тупоумные и комичные, обремененные вечными долгами, дающие поводы для сплетен, они растаяли как снег, и перед народом предстала радужная коронованная весна»[60].

Жан де Пьерфе был свидетелем культа героя, когда ему довелось быть офицером в ставке Жоффра[61] в момент величайшей славы этого воина.

В течение двух лет весь мир оказывал почти божественные почести победителю битвы на Марне. Приставленный к нему носильщик буквально сгибался под тяжестью коробок, пакетов и писем, посланных генералу незнакомыми людьми, чтобы таким образом выказать ему свое восхищение. Я думаю, кроме генерала Жоффра, никому из военачальников не пришлось настолько почувствовать, что такое слава. Ему посылали коробки конфет, изготовленные на знаменитейших кондитерских фабриках мира, ящики шампанского, благороднейшие вина, фрукты, дичь, украшения и домашнюю утварь, одежду, курительные принадлежности, чернильницы, пресс-папье. Каждый регион дарил ему то, чем славился. Художники слали картины, скульпторы — статуэтки, старушки — собственноручно связанные носки или кашне, пастух, сидя в своей хижине, вырезал для него трубку. Все мировые производители, враждебно настроенные против Германии, отправляли ему свои изделия. Гавана — сигары, Португалия — портвейн. Я знавал одного парикмахера, который не нашел ничего лучше, как сделать портрет генерала из волос, принадлежавших его близким. Каллиграф, воодушевленный похожей идеей, создал композицию из коротких фраз, восхваляющих генерала. Что же касается писем, то Жоффр получал их со всего мира — написанные на всевозможных диалектах, разными шрифтами, нежные и восторженные, исполненные любви и поклонения. Авторы писем называли его Спасителем мира, Отцом отечества, Посланником Бога, Благодетелем человечества и пр… И не только французы, но и американцы, аргентинцы, австралийцы и т. п. и т. п… Тысячи детей тайком от родителей писали ему о своей любви: большинство из них называли его «Отец наш». Эти восторги стали особенно бурными при известии о поражении «варваров». Всем этим наивным душам Жоффр казался св. Георгием, поражающим змия. В сознании человечества он, разумеется, был воплощением победы добра над злом, света над тьмой.

Чудаки, лунатики, люди со странностями и просто сумасшедшие обратили к нему свои замутненные умы как к самому Разуму. Я читал адресованное ему письмо одного жителя Сиднея, умолявшего спасти его от врагов; другой корреспондент — из Новой Зеландии — просил генерала послать солдат в дом к человеку, который задолжал ему десять фунтов и отказывался отдавать деньги.

Наконец, сотни молодых девушек, преодолев робость, не ставя в известность свои семьи, выражали желание обручиться с ним. Другие же хотели только служить ему[62].

Этот идеальный Жоффр складывался из победы, которой добились он, его штаб и армия, из превратностей войны, несчастий и переживаний людей и их надежд на будущую победу. Но, помимо поклонения герою, здесь присутствовал еще и элемент изгнания нечистой силы. Механизм создания нечистой силы тождествен механизму создания героя. Если все благо исходило от Жоффра, Фоша[63], Вильсона[64] или Рузвельта[65], то все зло — от кайзера Вильгельма, Ленина и Троцкого. Они были столь же всемогущими злодеями, сколь герои были всемогущими благодетелями. Для простодушных и напуганных людей ни одна политическая неудача или недоразумение, ни одна забастовка, ни одна таинственная смерть или пожар в любой части света не обходились без участия этих исчадий ада.

3

Сосредоточенность всего мира на подобной символической личности — достаточно редкое явление, чтобы можно было говорить о каком-то особом феномене. Однако для любого автора соблазнительно воспользоваться каким-нибудь ярким и убедительным примером. Ужасы военных лет рождают подобные примеры, но они не возникают из «ничего». И в более нормальной жизни общества символические картины в такой же степени управляют поведением людей, но каждый символ несет в себе гораздо меньше смыслов, так как конкурирует со множеством других. Каждый символ эмоционально менее нагружен, поскольку в большинстве случаев репрезентирует определенную часть населения, однако в рамках этой группы индивидуальные различия подавляются гораздо меньше. В сравнительно спокойные периоды символы общественного мнения подлежат проверке, сравнению и доказательству. Они появляются и исчезают, сливаются друг с другом и забываются и при этом никогда не служат абсолютным организующим началом эмоционального состояния целой группы. В конечном итоге, остается единственная сфера человеческой деятельности, в рамках которой все население объединяется в union sacrée[66]. Это случается в разгар войны, когда в сознании людей господствуют страх, агрессивность и ненависть, которые либо гасят, либо поглощают любой другой инстинкт, пока не наступит всеобщая усталость.

Почти во все времена, даже в моменты тупиковых ситуаций в ходе войны, развивается значительно больший спектр настроений, порождающих конфликты, сомнения и компромиссы. Символизм общественного мнения, как мы увидим ниже (см. ч. 5), обычно несет в себе признаки сбалансированности интересов. Вспомним, к примеру, как быстро после заключения мира исчез стихийно сложившийся, но тем не менее удачный образ единения союзников, а вскоре последовало разрушение амплуа государств — членов коалиции: Британии как Защитницы публичного права; Франции — Стража рубежей Свободы; Америки — Крестоносца. Предлагаю читателю задуматься о том, как быстро померкли эти образы внутри самих стран, когда партийные и классовые конфликты, а также личные амбиции привели к тому, что вновь всплыли на поверхность временно забытые социальные проблемы. Точно так же тускнели образы лидеров по мере того, как один за другим Вильсон, Клемансо[67], Ллойд Джордж[68] оказались неспособными служить воплощением всеобщей надежды и в глазах избавившегося от иллюзий мира превратились просто в участников переговоров и должностных лиц.

Сожалеем ли мы об этом как об одном из неизбежных зол мирной жизни или приветствуем как возвращение к нормальному существованию, очевидно, не играет никакой роли. Наша первая задача, касающаяся фикций и символов, состоит в том, чтобы забыть об их значении для соответствующего социального порядка и размышлять о них просто как о важной части механизма человеческих взаимоотношений. В настоящее время в любом обществе (если оно не абсолютно замкнуто на собственных интересах и не настолько мало, что каждый может знать обо всем, что в нем происходит) идеи трудны для понимания и относятся к событиям, не доступным непосредственному наблюдению. Мисс Шервин из маленького городка Гофер-Прери[69] понимает, что где-то во Франции бушует война, и пытается осознать это. Она никогда не была во Франции, в частности не была и в той местности, где сейчас проходит линия фронта. Она видела изображения французских и немецких солдат, но не способна представить себе три миллиона человек. На самом деле никто не может представить этого, даже профессионалы.