Сергей Никитин - Люди с оружием. Рассказы

• Название: Люди с оружием. Рассказы
• Автор: Сергей Никитин
• Издательство: Казгослитиздат
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В ярких, талантливых рассказах автор рисует боевую жизнь и героические будни матросов и офицеров военных кораблей. С. Никитин остается рядом со своим героем, если тот и демобилизовался и ищет свое место в гражданской жизни — в рыболовецкой артели или на целине. Через все рассказы лейтмотивом проходит здоровая, жизнеутверждающая позиция автора.

---

— А я догадался, что вы рыбак, — сказал мальчик хитро и весело.

— Рыбак? — переспросил Аралов и покосился на председателя. Рыбаки молча смотрели на него и мальчика. Аралов помедлил с ответом.

— Ты куда это в такую рань? — сердито спросил он у Лени. — Мать ругаться будет.

— Не будет. Я оставил записку, как папа. А то вы уедете, а я… Возьмите меня с собой, дядя. Я не буду раскачивать лодку и пугать рыбу. Я буду тихо сидеть, помогать… Что скажете — сделаю. Я все могу.

Аралов неожиданно смягчился, положил руку на голову мальчика, посмотрел на рыбаков. Те стояли, выжидая, дружелюбно улыбались. Аралов, словно сбросив с себя какой-то груз, неожиданно весело и громко спросил:

— Возьмем мальчонку?

— Возьмем, возьмем. Пущай проветрится. Оберегем, — загудели в ответ рыбаки.

Председатель оживился, хлопнул в ладоши и оглушительно скомандовал, молодецки закрутив усы:

— По лодкам!..

Боцман подхватил мальчика под мышку и подбежал к лодке. Передав Леню в руки рыбакам, он вытащил из-за борта шинели узелок, подкинул его и крикнул мальчику:

— Лови харч!

Леня восторженно растопырил руки, и боцман точным броском ударил его узелком прямо в грудь. Мальчик крепко прижал к груди «харч», оцепенев от тревожного счастья.

— Садись, Семен Семенович, — сказал председателю боцман, цепкими жилистыми руками приподняв нос лодки.

— Да мне сегодня здесь надо бы… — проговорил неуверенно Карагозов, но вдруг, рубанув воздух рукой, решительно добавил — Ради такого случая. Ладно!

Он ловко взобрался в лодку. Аралов озорными глазами посмотрел на Карагозова и проговорил с веселой угрозой:

— Я тебе покажу… «кишка тонка»!

Председатель гоготнул: «Язви тя», — и хлопнул руками по бокам. Боцман сильным толчком послал лодку от берега, в последний миг прыгнув на нос. Рыбаки разобрали весла.

Председатель положил руку на плечо боцману, сказал:

— Давай…

Боцман понял его и, набрав в грудь воздуха, голосом, полным отваги и задора, скомандовал:

— Весла-а… на воду!

«А-а-а-у-у»— заметалось эхо между берегами, и, будто догоняя его, лодка рванулась вперед, на быстроток.

Бессмертная

Путешествуя по Молдавии, я внезапно почувствовал себя плохо: простудился и вынужден был на долгое время остановиться в Сороках.

Сороки — древний, зеленый от садов и серый от пыли городок, ныне районный центр, расположенный на правом берегу Днестра в северной нагорной части Молдавии.

Дом, в котором я снял комнату, стоял на горе. Отсюда хорошо видна была нижняя центральная часть города с рынком, административными зданиями и учебными заведениями, которых в Сороках оказалось много.

Река, делающая в этом месте десятикилометровую петлю, круто огибала пологий левый берег, усеянный серыми крышами хат просторного села Цекиновки, окруженного кукурузными полями. Там начиналась украинская земля.

Целые дни просиживал я в плетеном кресле на веранде, — любуясь красивыми изгибами реки, отороченной зеленью садов, покатыми холмами, волнообразно убегающими за горизонт, древней пятисотлетней крепостью, возвышающейся неусыпным стражем над рекой, неподалеку от оживленного пляжа с голубыми легкими постройками.

Мысли мои, сменяя друг друга, как бы плыли по течению реки…

Извилист Днестр. Торопливо бежит он на юг, доискиваясь ласкового Черного моря. На пути его встают холмы и взгорья, а он, бросаясь то вправо, то влево, упрямо несет свои серые-серые воды вперед. На севере, обогнув Черновицкую область, Днестр подходит к границе Молдавии. Но долго еще не расстается он с Украиной, отдавая ей весь левый берег, почти до самой Немировки. И только оттуда уже безраздельно вступает в пределы Молдавии. На юге же он снова, прежде чем броситься в объятия Днестровского лимана, милуется с украинской землей.

Красив древний Днестр — седой, как старик, и резвый, как ребенок. Тысячелетиями катит он свои воды в Черное море. Стальная по цвету и упругости струя его, точно острый клинок, вложенный в драгоценные ножны, не раз привлекала алчных захватчиков. Их манил сюда благодатный климат, плодородные земли, трудолюбие и мастерство песенного народа. Отсюда, с берегов Днестра, жадному взору искателей поживы открывалась на северо-восток изумрудная, полная сокровищ и тайны девственная даль огромной Руси.

Издревле обрабатывал землю Приднестровья славянский плуг, защищал славянский меч. Более чем тысячелетие нашествия кочевых орд разбивались о могучую грудь коренных поднестровских славянских племен— уличей и тиверцев. Защищая Киевскую Русь с юго-запада, они строили здесь мощные оборонительные валы и городища. Время и войны стерли их с лица земли. Только в последние годы советским ученым-археологам удалось найти следы и останки многих славянских поселений на Днестре.

Днестр был также свидетелем героического трехсотлетнего сопротивления молдавского народа кровавому турецкому игу, от которого лишь в 1812 году окончательно избавил его русский народ.

Еще до сего времени на крутых берегах Днестра можно видеть полуразвалившиеся, некогда грозные каменные крепости чужой, не здешней архитектуры — печальные и поучительные памятники стародавних волчьих устремлений западных и средиземноморских племен и государств.

Одной из таких крепостей и была Генуэзская крепость города Сороки. Ее круглые башни с черными глазницами амбразур и циркульные стены с зубцами наверху воскрешали в памяти историю далекого прошлого.

Думая о прошлом и видя перед собой сегодняшнюю жизнь бодрого растущего городка, заполненного шумливым студенчеством, я искал слово, которым можно было бы полно и кратко назвать героический путь неутомимого, умного народа к счастью, к светлой жизни.

Я знал это слово, но почувствовать сердцем и понять умом безмерную глубину его мне помогла маленькая женщина — согбенная, с высохшими руками и белыми как снег, волосами на трясущейся голове.

Ей было девяносто с лишним лет. Она неподвижно лежала на койке в маленькой проходной комнатке нашего дома. Квартиранты, проходя мимо старухи, отворачивались, старались не замечать ее. Настоящего имени старухи никто не знал. Все называли ее Бессмертной.

Домом управляла вдова, внучка Бессмертной — Мария Соломоновна, пышная, сонливая женщина с двойным подбородком и затуманенными тоскливыми глазами. Она нигде не работала, довольствуясь доходами с фруктового сада и квартиронанимателей.

Мария Соломоновна вставала с постели днем, когда солнце поднималось в зенит, готовила поесть себе и бабушке, кое-как прибирала комнаты и выходила на веранду. Сладко и томно потягиваясь, Мария Соломоновна начинала длинные, со вздохами, воспоминания о молодости, ушедшей безвозвратно, о муже, ушедшем с другой женщиной, жаловалась на скуку и серость будничной однообразной жизни. Казалось, ее ничто уже не интересовало, не радовало в жизни.

После обеда Мария Соломоновна уходила спать, чтобы вечером, благоухая духами, исчезнуть из дома до поздней ночи.

Она очень заботилась о бабушке: не разрешала ей ничего делать и даже ходить: кричала, если та пробовала взяться за домашнюю работу, и почти насильно укладывала старуху в постель.

— Лежи, отдыхай… Тебе вредно ходить, а тем более работать. Боже упаси! — кричала она на ухо Бессмертной, и старуха, покачивая головой, послушно затихала.

Не нравилась мне жизнь Марии Соломоновны, не нравилась ее забота о старухе. Но я молчал.

Чувствовал я себя все еще плохо. Сил еле-еле хватало на то, чтобы сходить поесть в столовую и посетить поликлинику. Я оброс бородой, страдал бессонницей, но в больницу ни за что не хотел ложиться. Трехлетнее пребывание в госпитале после тяжелого ранения во время войны оставило во мне непреодолимое отвращение к больничной обстановке: чистым, белым, как саван, палатам, лекарственным запахам, гнетущей тишине. Строгому больничному режиму я предпочитал строгую свободу в домашней обстановке.

Меня заинтересовала старуха. Я приглядывался к Бессмертной. Она, кажется, боялась внучки, но в то же время я не раз замечал то ненавистные, то насмешливые лукавые взгляды старухи в спину Марии Соломоновны. Как будто она что-то скрывала от внучки, обманывала ее и внутренне радовалась этому, насмехалась над ней.

Просыпаясь чуть свет, я видел иногда, как старуха, придерживаясь руками за стену дома и перила крыльца, тяжело, медленно подымалась к себе в комнату. Она шаталась от усталости. Серенькое старое платье висело на ней, как на кривой палке. Тонкие, высохшие руки дрожали. Лицо, испещренное глубокими бороздами морщин, с острым подбородком и большим носом, нависшим над впалым ртом, казалось деревянным. Редкие поблекшие неприкрытые волосы торчали по сторонам, как пучки пакли. Тонкая, скрючившаяся, она была похожа на изогнутое жестокими ветрами высохшее дерево. Распухшие ноги, словно вырванные из земли корни, еле держали ее. Ничто не связывало ее с жизнью. Бессмертная стояла на краю могилы.