Михаил Окунь - Страшный сон писателя Тюшина

• Название: Страшный сон писателя Тюшина
• Автор: Михаил Окунь
• Жанр: Эротика
• Год: 2008

Чего только не приснится в тяжёлую похмельную ночь! Герой рассказа не раз испытывал это на себе. Но и действительность подчас не лучше…

---

Работало изделие от батареек, а потому продолжало упорно и размеренно услаждать свою хозяйку и после ее кончины.

Этот жутковатый случай вызвал среди персонала морга хихиканье и шуточки – типа предложений незамужним сотрудницам забрать «яички» на пару дней домой для апробации. А именно его внутренняя формула: отсутствие любви – ее электромеханический суррогат – внезапная трагическая смерть – произвела на Тюшина неизгладимое впечатление. Жизнь была прервана, но «любовь» продолжалась…

Итак, достаточно утомив читателя предысторией вопроса, перейдем, наконец, непосредственно к описанию предмета.

В своем страшном сне Тюшин увидел себя в однокомнатной квартире, напомнившей ему жилье покойного отца – но словно в зеркальном отражении. Свет не горел, за окнами зияла тьма. Но всё же что-то можно было различить, и Тюшин узнал женщину, находившуюся вместе с ним в квартире.

Женщина эта была ему знакома, но никогда никоим образом не занимала ни его мыслей, ни какого-либо практического места в его, громко говоря, судьбе. В инженерно-технические времена Тюшина, когда он только-только, будучи молодым специалистом после окончания вуза, приступил к труду в НИИ и проявлял некоторое первоначальное служебное рвение, ее перевели к ним в лабораторию из соседней. С целью, видимо, сделать еще одну попытку найти ей хоть какое-то полезное применение, потому что принадлежала она к так называемому разряду «спихотехников» – на любое поручение умела искусно находить десятки отговорок и якобы весомых причин, чтобы его не выполнять. Короче говоря, обладала высочайшей техникой спихивания производственных заданий на других. Вскоре все в лаборатории это поняли и оставили ее в покое.

Ей было лет тридцать пять, и юному Тюшину она казалась старой. Тем более, что относилась она к тому типу женщин, которые до пожилого возраста канают под девочку: кудряшки более рыжие и упругие, щечки более нарумяненные, а глазки более накрашенные, чем следовало бы. Плюс вечная радостная улыбка, даже во время неприятных разговоров с начальством при спихивании очередного производственного задания. Плюс интеллект на уровне советской эстрадной певицы. Короче, Тюшина она всегда раздражала, а как ее звали, он не вспомнил ни во сне, ни уже проснувшись. Хотя неординарная ее фамилия в памяти все же всплыла – Дырец. Он еще в свое время иронически размышлял, не является ли она потомком именитого французского рода де Рец (относился к нему, например, и легендарный злодей Жиль де Рец, маршал Франции и прообраз Синей Бороды).

И тут, в темной квартире, праправнучка Синей Бороды поспешно раздевала Тюшина, и ему это было удивительно и сладко. «Как же я раньше не понял – это любовь! – пронзило его. – Да, несомненно, любовь!..» Между тем ее суетливость несколько настораживала, и, как всегда бывает в снах, дурные предчувствия не обманули. Не закончив дела, прервав торопливый жаркий шепот, она внезапно кинулась открывать входную дверь.

– Кому ты открываешь?! – вскричал Тюшин.

– Это идут свет чинить, – отговорилась Дырец, открыла дверь и после этого пропала насовсем.

Вместе с хлынувшим из коридора светом в квартире появилась странная разношерстная компания.

Первым вошел молодой человек в железнодорожной фуражке и, по возможности пряча взгляд, сразу же начал возиться с электросчетчиком. При этом Тюшин ясно почувствовал, что интересует путейца вовсе не счетчик и не электричество как таковое, а он, Тюшин. Свет тем не менее зажегся.

Следом появилась полная старушка с добрым широким лицом, в переднике, и, взглянув искоса на Тюшина, заняла место у плиты. Тут надо заметить, что квартира к этому моменту трансформировалась и обрела вид безразмерной коммунальной кухни с огромной кирпичной плитой, покрытой толстыми листами чугуна, – с множеством заслонок, вьюшек, еще каких-то дверок неизвестного назначения. Плита топилась, и старушка с ходу начала на ней шуровать, гремя кухонной утварью. Напрягшись, Тюшин даже во сне определил, что плита эта – видение из его раннего детства на Дровяной улице.

Тем временем на дощатом крашеном полу кухни возник ползающий голозадый младенец. Приглядевшись, Тюшин с содроганием обнаружил, что ребенок старается изловить розовую лягушечку с потрескавшейся сухой кожей, которая пытается спрятаться, судорожно зарываясь в кучки мусора, там и сям разбросанные по полу. Старуха, будто прочитав мысли Тюшина, бросила через плечо от плиты:

– Поймает, оторвет лапку и ест, да еще соли просит!

Следующим персонажем оказалась девочка лет тринадцати-четырнадцати, красивая, но неухоженная, с манящим взглядом светлых очей. Стараясь не встречаться с нею глазами, Тюшин обратил внимание на какое-то животное у нее на руках – типа морской свинки или маленького барсучка, с белой в рыжих пятнах, свалявшейся до войлока шёрсткой, и с негодующим взглядом темно-коричневых бусинок. Тут же Тюшин брезгливо почувствовал, что зверек уже сидит у него на руках и при этом визгливо делает ему возмущенный выговор. Во-первых, за то, что когда-то раньше Тюшин чем-то обидел девочку, а во-вторых, чтобы он не смел держать его, барсучка, на руках.

А девочка шелестящим тихим голосом спросила:

– Вы когда бабушке долг вернете? Можете через меня передать…

«Какой еще долг?!» – хотел было возмутиться Тюшин, но тут в квартире появились новые действующие лица – самые, пожалуй, неприятные.

Два плотных молодых человека среднего роста вошли как хозяева, весело огляделись и даже, как показалось Тюшину, успели перемигнуться с железнодорожником, старухой, девочкой, младенцем, барсучком и лягушечкой. Потом они окинули Тюшина ироническим взглядом – таким, который жёсткими, лишенными сантиментов людьми адресуется всяким интеллектуальным придуркам и прочим бесполезным существам рода человеческого, и спокойно приступили к делу:

– Ну, рассказывай всё, что знаешь!

– А что я знаю?.. – опешил Тюшин.

Во время всех этих событий, нужно заметить, равномерно нарастало его раздражение от понимания того факта, что весь этот спектакль, этот театр абсурда – от бывшей сотрудницы-змеи до молодых, но опытных дознавателей – устроен с одной-единственной целью: вывести его из себя, надсмеяться над ним для начала, а затем, может быть, сотворить и кое-что похуже… А потому вместе с раздражением нарастал и ужас Тюшина.

– Рассказывай, рассказывай! Нам всё известно! – в соответствии с принятой ментовской логикой угрожающе подступали незваные гости.

– С вас пятихатка за ремонт счетчика, – встрял железнодорожник, пытаясь зайти Тюшину за спину.

– Пошли вон отсюда! Все!! – собравшись с духом и понимая, что и без того шаткое равновесие ситуации бесповоротно нарушается, закричал Тюшин, – пошли вон! Подлецы, комедианты!!!

…И, как водится, в решающий момент проснулся.

«Что же такого страшного было в том сне?» – спрашивал себя Тюшин впоследствии. Ведь не резали его, не душили, – даже до битья дело не дошло.

Он попробовал, литературно обработав, записать сон, чтобы тем самым освободиться от него, но вышло как-то бледно, анемично. «К бумаге не прилипает» – решил писатель.

И все же, что ужасного-то?..

…Да, вероятно, то, что был этот сон обнаженной моделью нашей жизни – с ее воспоминаниями о кухонном детстве, с ложной любовью, о которой и вспоминать-то стыдно, с вечной необходимостью давать отчет каким-то людям, якобы имеющим некое врожденное право его требовать, с корыстолюбивыми нимфетками, младенцами-олигофренами, розовыми лягушечками, грязными барсучками, с непреходящими страхами, страхами, и прочим, и прочим…

…Когда Тюшин проснулся, над лицом его вился истощенный комар и никак не мог приладиться толком.

Взглянув на потолок высотой два двадцать пять, нависший над головой, на уродливое грязноватое облако, ползущее за окном, писатель вдруг заплакал, хотя никакой необходимости в этом не было.