Александр Клюге - Хроника чувств

• Название: Хроника чувств
• Автор: Александр Клюге
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-315-6

Александр Клюге (род. 1932) — один из крупнейших режиссеров Нового немецкого кино 1970-х, автор фильмов «Прощание с прошлым», «Артисты под куполом цирка: беспомощны», «Патриотка» и других, вошедших в историю кино как образцы интеллектуальной авторской режиссуры. В Германии Клюге не меньше известен как телеведущий и литератор, автор множества книг и редкого творческого метода, позволяющего ему создавать масштабные коллажи из документов и фантазии, текстов и изображений. «Хроника чувств», вобравшая себя многое из того, что было написано А. Клюге на протяжении десятилетий, удостоена в 2003 году самой престижной немецкой литературной премии им. Георга Бюхнера. Это своеобразная альтернативная история, смонтированная из «Анны Карениной» и Хайдеггера, военных действий в Крыму и Наполеоновских войн, из великого и банального, трагического и смешного. Провокативная и захватывающая «Хроника чувств» становится воображаемой хроникой современности.

На русском языке публикуется сокращенный авторизованный вариант.

---

Он ежится не потому, что холодно, а потому, что никто не сказал слов, которые могли бы его согреть; он ищет сквозняк, чтобы оправдать свою потребность в тепле. Он боится простуды. Он не может позволить себе телесную слабость. Он защищен от людей, но уязвим для сквозняков.

Опасливость

Дискуссия более часа шла беспорядочно, поскольку он, хотя ему поручили ведение беседы, не желал перебивать участников, отклоняющихся от темы. В конце концов тема была совсем утеряна, и слово предоставляли желающим в порядке очередности. Наиболее разумные были раздражены таким ходом дела и упрекали председателя в том, что он вообще не слушает выступления. Он и в самом деле не слушал, однако никто не мог этого доказать. Он принимал антипатию лучших в расчет и отказывался перебивать выступающих, что могли ему сделать недовольные? При этом он опасался мести выступающих, если он будет их перебивать, да и вообще все это его не интересовало. (Точно так же в тех случаях, когда его сотрудники что-нибудь предлагали, он по большей части говорил «да», хотя с тем же успехом мог сказать сразу «нет», но мог сказать «нет» и на следующий день, и никто ничего ему бы не сделал, для его безопасности было неважно, говорит ли он «да» или «нет»; к этому добавлялось и то, что он не любил говорить «нет» и предпочитал сначала сказать «да», потому что был шанс, что дело со временем как-нибудь уладится само собой и ему, может быть, вообще не придется говорить «нет». Он платил своим сотрудникам за предложения, тем самым одновременно компенсируя право эти предложения отклонять. Но ему не хотелось отклонять какое-либо из предложений, сделанных сотрудниками, возможно потому, что он опасался мести.)

Симуляция

Трехчасовой обед в ресторане недалеко от вокзала, где он принимает гостей, которым должен понравиться: он демонстрирует особое отношение к вновь пришедшим, выходя к ним навстречу, чтобы поприветствовать и сопроводить от дверей к столам, при этом он на ходу пренебрежительно отзывается об уже сидящих. После обеда он заговорил о своей смерти, только с некоторыми из приглашенных. Слушавшие его не знали, как себя вести. Живописание близкой смерти было для него одним из сильнейших возбуждающих средств, которыми он — как, впрочем, и пенициллином, хинином и прочими лекарствами — пользовался совершенно неумеренно.

Преследование, подзащитный, альтернативы

Он создал великолепный аппарат, который должен защищать его в случае погромов и, естественно, прежде всего во время отдыха. Однако как поддерживать работу этого аппарата, если никакого преследования нет? Поэтому ему и нужны сильные возбуждающие средства, поддерживающие напряжение. Самым сильным возбуждающим средством был бы подопечный, которому действительно угрожает опасность. Но как этот подопечный мог бы пробиться сквозь заслоны известности, асессоров, сотрудников, клерков, сквозь всю эту сложную структуру, чтобы добраться до самого великого адвоката?

VI

Девушка ночует со своим приятелем в чужом автомобиле

Поскольку ему не было известно, где ее можно найти, ведь у нее не было ни жилья, ни каких-то других мест, где ее можно было бы застать в определенное время, она ждала на улице у его дома, пока он не вернулся вечером. Она видела, как он вошел в дом, но не показалась, потому что не хотела навязываться, на случай если у него были какие-то важные дела, и пошла за ним, когда он снова вышел на улицу, пока не убедилась, что он просто пошел в театр. Она окликнула его. Он был ошарашен и спросил, что случилось. Она что-то сочинила. Они отдали билет кому-то из стоявших у входа в театр. Она была так рада вновь заполучить его, что призналась ему: ей негде жить. Чтобы рассеять его сомнения, она говорила что-то про деньги, которые она должна получить. Она нашла незакрытую машину и уговорила его, несмотря на его сопротивление, немного на ней поездить, а потом вернуть на место. Он боялся, что их поймают и накажут, но она рассчитывала на то, что это будет их последний совместный вечер, и убеждала его как могла. Она совершила очень серьезную ошибку, потому что в этот вечер он уже не мог быть непринужденным.

Он готовился к встрече заранее и хотел всерьез поговорить с ней об их отношениях. Он не мог найти нужный тон, которым слова о «более постоянных отношениях» сопровождались в его голове, но и бессвязные попытки высказаться на эту тему вызвали у нее легкую панику. Она попыталась уйти от разговора. Именно к этому она напряженно стремилась в последние недели, однако теперь ее одолела масса сомнений, антипатия к одной только мысли о постоянных отношениях. Ее взбудораженные чувства метались по всей шкале эмоциональных реакций, она не знала, что ему сказать. Она желала какой-нибудь катастрофы, от которой могла бы его спасти. Или вмешательства каких-нибудь сил, которые остановили бы ее бегство, так что она смогла бы открыть ему все — да нет, не открыть, хотя бы выиграть время. Она казалась себе колдуньей, очертившей круг вокруг любимого и теперь стремящейся втянуть в этот круг все, что только есть на свете. Ее лицо было судорожно напряжено. Она испугалась, ведь любовь предполагает умиротворение. На какое-то мгновение она засомневалась в своей любви и обнаружила признаки того, что он ее разыгрывает и на самом деле его разговоры — только ловкая попытка от нее отделаться.

У него была привычка делить все, что он с ней делал, на официальную и неофициальную часть, и когда он закончил свои рассуждения, он попытался раздеть ее. Она этого не ожидала и сделала вид, будто не понимает его намерений, потому что не хотела проводить последний вечер таким вот образом. Она стала судорожно пытаться продолжить разговор и объяснила ему, почему она хотела бы стать его женой. Она говорила: «иди сюда», чтобы сдержать его, и городила тщательно контролируемую чепуху. Это пришлось ему по вкусу; что бы она ни делала: говорила о будущей совместной жизни, кокетничала или отводила его руки, — все только укрепляло его в созревшем намерении. Она пыталась сопротивляться, однако ей надо было оставаться простой и естественной.

Какое-то мгновение она представляла, что произойдет, если она откроет ему свои тайны: ребенка и розыск, однако испугалась. Такое поведение показалось ей нечестным, и она ничего не сказала ему ни о том, ни о другом. Она высвободилась из его объятий в тесноте салона и выбралась из машины. Шел сильный дождь. Вода хлестала по коже. Она шагала туда-сюда. Она принимала душ, пока он не позвал ее из машины. Она была мокрая и попортила обивку, когда снова забралась внутрь. Он был в смятении. Он испытывал колебания между чувствами автовладельца и ощущением ее мокроты.

VII

Она предприняла последнюю попытку прояснить ситуацию, вызвав родителей из Лейпцига в Бад Наухайм. Однако ей не удалось за те два дня, что она провела с родителями, оторвать их друг от друга. Они были сплоченной фалангой страха перед большими неприятностями. Ей было бы нужно провести отдельные переговоры с каждым из них, а вместо того разговор был все время общий. Они лепились друг к другу, как намокшие перья подушки, хотя терпеть друг друга не могли и при всякой возможности разбегались врозь. Каждый из них боялся остаться с дочерью наедине, и потому они договорились обо всем заранее.

С самого начала все пошло не так. Она зашла в маленькое кафе, чтобы передохнуть и приободриться, и там ее застали родители, своими радостными криками убившие в ней всякое живое чувство. Ей не хотелось, чтобы они так шумели, это действовало на нее так же отталкивающе, как и их манера есть, их обыкновение замечать или не замечать определенные вещи. Она попыталась прорвать их совместный фронт. Не вышло, потому что разговор пошел по накатанной колее: она стала критиковать родителей, что не пошло ей на пользу. Она сказала им, что они ненавидят друг друга, от чего они только теснее сплотились, потому что боялись ненависти. Родители сказали ей, какой гармоничной могла бы стать совместная жизнь после стольких лет разлуки, если бы дочь оставила свои придирки. А. надеялась на катастрофу, которая смела бы преграду, становившуюся прочнее с каждым словом. И пока она ждала и надеялась, она потеряла всякую веру в то, что родители вообще могли бы ей помочь. Она не представляла, какими слабыми они были, когда были заодно, насколько их брак взаимно ослаблял каждого из них.

Вечером второго дня в отель явились сотрудники уголовной полиции, получившие сообщение, и арестовали ее. Родители узнали об аресте от дирекции отеля. На следующее утро А. удалось ускользнуть из здания управления полиции. Она поспешила обратно в отель, но родители уже уехали. Они боялись быть вовлеченными в какую бы то ни было историю. Они не оставили письма, возможно, потому, что не смогли договориться о его содержании. А. избегала вокзалов и автомагистралей, полагая, что там ее ожидает полиция, и остановила машину на второстепенной дороге, ведущей во ФРАНКФУРТ.