Александр Торопцев - Москва. Путь к империи

• Название: Москва. Путь к империи
• Автор: Александр Торопцев
• Издательство: Тверская, 13
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-89328-012-1

Книга А. П. Торопцева «Москва. Путь к империи» рассказывает о московском периоде в истории Русского государства, о возникновении города, об образовании вокруг него Московского княжества, о собирании русских земель Москвой, о возвышении и об укреплении Москвы. Уникальность книги в том, что впервые государственные, социальные и правовые проблемы молодого государства за продолжительный период времени нанизываются автором на судьбы московских правителей, их сподвижников и противников, что делает повествование занимательным и поучительным.

Книга снабжена таблицами, хронологическим и литературным указателями.

---

Может быть, впервые осознал историческую миссию Крымского ханства именно Магмет-Гирей. Не получилось у него с данью. Перехитрил его Хабар Симский. Вернулся он домой без грамоты. Но с какой добычей! Крымчане «пленили несметное число жителей, многих знатных жен и девиц, бросая грудных младенцев на землю; продавали невольников толпами в Кафе, в Астрахани; слабых, престарелых морили голодом: дети крымцев учились над ними искусству язвить, убивать людей»[149]. И кроме выручки за русских пленных, которые всегда высоко ценились на мировых рынках, воины Магмет-Гирея захватили великое множество богатств русских сел, городов, монастырей. Такую дань не получали золотоордынские ханы в лучшие свои годы.

Зачем она — дань?! Зачем брать у людей богатство просто так? Это расслабляет народ, приучает его к безделью, отучает воинов воевать. Это очень плохо. Особенно для относительно небольшого Крымского ханства, народ которого, окруженный сильными, быстро растущими державами, постоянно должен быть в полной боевой готовности. Разве не мог так думать неглупый Магмет-Гирей после казуса с грамотой под Рязанью? Вполне мог! Во всяком случае крымские ханы о дани больше никогда не помышляли, добывали богатства своими собственными руками, точнее — разбоем и набегами, и вот что показательно — просуществовало Крымское ханство 340 лет — с 1443-го по 1783 год — больше, чем всем известная Золотая Орда!

Последний удел

Еще в 1517 году Василий III Иванович хотел нанести удар по удельному князю новгород-северскому Василию Шемяке, внуку печально известного Дмитрия Шемяки. Великому князю доложили, что его тезка налаживает связи с Литвой. Это был обычный прием, с помощью которого самодержцы Москвы громили уделы. Василий Шемяка, узнав о грязном доносе, написал великому князю: «Прикажи мне, холопу твоему, быть в Москве, да оправдаюсь изустно и да умолкнет навеки клеветник мой… Исследуй дело: если я виновен, то голова моя пред Богом и пред тобою». Василий III, покоренный откровением Шемяки, призвал его к себе, и удельному князю удалось полностью оправдаться.

Пять лет он правил спокойно в Новгороде-Северском, не давал поводов для обвинений и наветов, честно исполнял гражданский долг. Всем был хорош Василий Шемяка! Но не понял он, что наговор в 1517 году был не случаен, что самодержец как бы дал ему, обладателю последнего самостоятельного удела в государстве, возможность самому признать власть Москвы над собой, отдать Новгород-Северское княжество Василию III Ивановичу. В 1525 году самодержцу вновь доложили об измене Шемяки. Вместе с митрополитом Даниилом Василий III Иванович написал внуку Дмитрия Шемяки письмо, в котором, обещая неприкосновенность, призвал его прибыть в столицу и объясниться.

Василий Шемяка исполнил повеление великого князя. Тот встретил гостя радушно, но через несколько дней повелел заковать его в цепи и бросить в темницу. Супругу последнего удельного князя тоже не пожалели, отняли у нее всех боярынь ее пышной свиты.

В Москве отнеслись к этому по-разному. Кто-то одобрил поступок великого князя и митрополита всея Руси, кто-то винил их в этом, впрочем, негромко: суровый нрав самодержцев внушал многим дикий страх.

Лишь два человека не боялись в открытую высказывать свое мнение. Какой-то юродивый (или мудрый шут?) ходил по улицам Москвы с корявой метлой, размашисто водил ею по земле и громко приговаривал: «Время очистить Московское государство от последнего сора!» Народ улыбался, понимая, о чем говорит юродивый, а ему-то радость: слушают люди правду русскую, понимают… только сказать ничего не могут, а тем более предпринять что-то полезное и разумное. Но в том вины юродивого нет, он свое дело делал старательно. И никто ему, юродивому, не мешал.

Закованный Шемяка грустил в сырой темнице, а Василий III Иванович отправился, по обыкновению, в Троицкий монастырь. О выходке юродивого он слышал, но обращать на это внимания не стал и правильно сделал. В монастыре к самодержцу подошел игумен Порфирий и смело заявил: «Если ты приехал сюда в храм Безначальной Троицы просить милость за грехи свои, будь сам милосерд над теми, которых гонишь ты безвинно, а если ты, стыдясь нас, станешь уверять, что они виновны перед тобой, то отпусти по Христову слову какие-нибудь малые деяния, если сам желаешь получить от Христа прощения многих талантов».

Взбешенный Василий повелел выгнать Порфирия из монастыря, и бывший игумен отправился на Белоозеро. Но мытарства смелого человека на этом не кончились. По прошествии некоторого времени в Москву явились монахи, состряпавшие донос на бывшего игумена. Василий III Иванович повелел заковать его и заключить в темницу.

Порфирий безропотно стерпел наказание. Тюрьма или пустыня? Для кого-то пустыня — тюрьма, для кого-то тюрьма — пустыня, для Порфирия пустыня, а равно и тюрьма являлись тем местом, тем уединением, которого жаждет истомившаяся от жизненной суеты добрая душа, посвятившая себя служению Богу. Бог везде! И в тюрьме. И в тюрьме тоже люди живут. Жена тюремного сторожа, тихая, кроткая душа, увидев Порфирия в оковах, сжалилась над ним, освободила несчастного от оков, организовала ему побег. Бывший игумен спрятался в тайнике в ожидании ночи, замер в своем ненадежном убежище. Явился сторож. Он, ничего не зная о побеге, увидел оковы без Порфирия, задрожал от страха, забегал суетливо по тюрьме. Он хорошо знал тюрьму, но жена его знала тюрьму лучше. Долго бегал по темнице сторож, рвал на себе волосы, плакал, боялся выйти на свет Божий. Там ждали его пытка жестокая и страшная казнь. Немало он пожил, всякое повидал, пытки он видел, и пуще смерти он боялся пыток. Не найдя беглеца, сторож успокоился, смирился со своей участью, взял в руки нож острый, хотел зарезать себя, чтобы избежать пыток, но Порфирий вышел из своего укрытия, спас его, человека невинного, сказал ему кротко: «Не убивай себя, господин Павел. Я здесь. Делай со мной, что хочешь». Сторож в изумлении опустил руку с ножом.

Василий III Иванович был суровее отца своего, особенно когда дело касалось неповиновения ему, самодержцу. Но, узнав во всех подробностях историю неудавшегося побега, он выпустил Порфирия из тюрьмы, не наказал никого… Порфирий удалился на Белоозеро и провел остаток дней своих среди таких же, как он, подвижников.

Василий Шемяка умер в 1529 году в оковах. Его сын, Иван, скончался иноком Троицкого монастыря в 1561 году.

Пошли, Бог, наследника

В 1524 году Василий послал на Казань крупное войско. Русские воеводы осадили крепость и имели шанс завершить дело полной победой, но удовольствовались они миром в обмен на богатые дары и обещание казанцев исполнить все требования великого князя.

Русское войско вернулось домой, потрепанное на обратном пути болезнью. Самодержец предал опале Ивана Бельского, и лишь защита митрополита спасла полководца от большой беды; затем в Москву явились послы Казани, они обещали по-прежнему быть во всем послушны воле великого князя, просили его утвердить на казанском троне хана Сафа-Гирея.

Василий выполнил их просьбу, но, чтобы окончательно обезвредить восточного соседа, нанес серьезный удар по экономике Казанского ханства: повелел открыть в Нижегородском княжестве новую ярмарку, запретив русским купцам торговать на Казанской ярмарке. Место избрали в Нижегородской земле на берегу Волги, неподалеку от монастыря Святого Макария Унженского. Макарьевская ярмарка не сразу принесла ожидаемые плоды, и первые годы была убыточной для русских, но со временем она стала известной и популярной: сюда приезжали люди из Астрахани и Персии, Армении и других стран. Казанцы терпели огромные убытки.

В 1525 году великий князь, успешно завершив международные и внутренние дела, вдруг вспомнил о второй главной своей задаче: о передаче власти. Это неверно сказано — помнил о ней он всегда. Но если раньше у него была хоть какая-то надежда на то, что Соломония родит ему сына, то сейчас, когда со дня их свадьбы прошло уже двадцать лет, надеяться на супругу было если не бессмысленно, то опасно: время бежало все быстрее, а Соломония не рожала.

Однажды, проезжая по лесу на позолоченной колеснице, Василий III Иванович увидел птичье гнездо и неожиданно для всех заплакал, приговаривая сквозь слезы и не стесняясь слез своих: «Тяжело мне! Кому уподоблюсь я? Ни птицам небесным — они плодовиты, ни зверям земным — и они плодовиты, ни даже водам — и они плодовиты: они играют волнами, в них плещутся рыбы»[150].

Окружавшие его воины смиренно понурили головы, не зная, как помочь самодержцу, да и не к ним обращался Василий, он искренне тянулся душою своею к тому, кто один мог помочь в столь важном деле: «Господи! И земле я не уподоблюсь: земля приносит плоды свои на всякое время и благословляют они тебя, Господи!»

В тот же день, успокоившись, Василий принял решение отправить жену свою Соломонию в монастырь. А приняв его, стал действовать так, как он действовал при покорении Пскова и Рязани, Новгорода-Северского и Казани, поступил так, как поступал со своими сильными и слабыми противниками и своими врагами: осторожно, расчетливо, взвешенно — в начальной стадии того или иного мероприятия, и стремительно, напористо, зло — когда ситуация полностью прояснялась, и он начинал чувствовать себя уверенно. Сцену с птичьим гнездом и свое слезливое откровение великий князь выбросил из головы. Теперь ему было не до лирики. Теперь ему нужно было спешить.