Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

• Название: Сталин. По ту сторону добра и зла
• Автор: Александр Ушаков
• Издательство: Мартин
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-8475-0407-1

Личность Сталина — одна из самых таинственных и противоречивых фигур человечества. Влияние вождя великой страны на ход мировой истории огромно.

Историк, писатель Александр Ушаков в своей новой книге «Сталин. По ту сторону добра и зла» предстает не как сторонник деспотичного генералиссимуса или его противник, а пытается ответить на вопрос: «Кем на самом деле был Иосиф Сталин — великим правителем, который стал выше общепринятых норм человеческой морали, или одним из тех, кто оставил после себя в истории страшный кровавый след?»

Издание содержит большое количество фотографий, многие из которых публикуются впервые.

---

Когда все вместе они вошли в спальню, сестра жены Серго — Вера Гавриловна — увидела на столе исписанные листки бумаги. Она быстро взяла их, однако Сталин грубо вырвал посмертные писания Серго у нее из рук. Не выдержав страшного напряжения, Зинаида Гавриловна воскликнула: «Не уберегли Серго ни для меня, ни для партии!» «Замолчи, дура!» — грубо оборвал ее Сталин.

Однако вдова Серго не обратила на крик вождя никакого внимания и попыталась дать появившемуся Берии пощечину. Затем неожиданно для всех начался припадок с секретарем Серго — Семушкиным, и его лишь с огромным трудом удалось привести в себя. И как вспоминал брат Серго — Константин, тот, уже полностью придя в себя, произнес запомнившиеся ему слова: «Убили, мерзавцы!»

Но вряд ли это было на самом деле так. Да, в квартире помимо «черного» входа был еще и парадный, через который можно было проникнуть в гостиную. Однако он был закрыт и заставлен тяжелыми книжными шкафами, так что проникнуть в спальню Серго через него было невозможно. Помимо всего прочего, в гостиной в момент выстрела находилась сама Зинаида Гавриловна.

Так что, по всей видимости, Серго ушел из жизни сам. Вполне возможно, что Сталин в своем последнем разговоре довел Серго, что называется, до белого каления. И в пользу этой версии говорит то, что Серго вряд ли собирался стреляться, поскольку накануне рокового выстрела он работал у себя в наркомате и назначил на следующий день несколько важных встреч.

Тем не менее жена Серго под большим секретом рассказала сослуживице мужа о том, что в первой половине дня к ним на квартиру приходил незнакомый человек, который якобы должен был передать папку с документами из Политбюро. Он вошел к Серго и через несколько минут раздался выстрел. Перед самым приходом этого человека Серго имел неприятный разговор по телефону со Сталиным. О чем они говорили, так и осталось неизвестным, поскольку беседовали они, а вернее ругались, на грузинском языке. Никакого расследования в связи со смертью Орджоникидзе не велось. А вот начальник охраны Серго, его личный секретарь Семушкин и все, кто обслуживал Серго, были арестованы.

Серго кремировали в ночь на 20 февраля. На следующий день урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене. В официальном сообщении говорилось, что Серго «внезапно скончался от паралича сердца во время дневного сна». Конечно, все, посвященные в тайны кремлевской кухни, прекрасно знали, что у этого самого паралича было вполне определенное имя. И тем не менее Молотов в траурной речи с необыкновенным цинизмом заявил: «Враги нашего народа, троцкистские выродки ускорили смерть Орджоникидзе».

Это заявление поддерживалось и появившимися с ведома НКВД слухами о том, что Серго был настолько потрясен предательством своего заместителя Пятакова, что не смог выдержать этого удара. «Троцкистско-бухаринские выродки фашизма, — писала Большая Советская Энциклопедия, — ненавидели Орджоникидзе лютой ненавистью. Они хотели убить Орджоникидзе. Это не удалось фашистским агентам. Но вредительская работа, чудовищное предательство презренных право-троцкистских наймитов японо-германского фашизма во многом ускорили смерть Орджоникидзе».

Дело было настолько засекречено, что даже сам Хрущев узнал о самоубийстве Серго только после войны от Маленкова, которому стало известно о нем из в общем-то случайного разговора со Сталиным.

Что же касается Молотова, то по цинизму он недалеко ушел от своего хозяина. «Своим самоубийством, — зло говорил он, — Орджоникидзе поставил Сталина в очень трудное положение. Брат Орджоникидзе выступал против советской власти, был на него достоверный материал. Сталин велел его арестовать. Серго возмутился. А затем покончил с собой. Нашел легкий способ. О своей персоне подумал. Какой же ты руководитель! Он последним своим шагом показал, что он все-таки неустойчив. Это было против Сталина, конечно. И против линии, да, против линии. Это был шаг очень такой плохой. Иначе его нельзя толковать...»

Да, что там говорить, позаботился о себе Серго! Самому Молотову такая забота не приснилась бы, наверное, в самом страшном сне. А вот то, что Сталин был действительно зол на Серго, несомненно. И когда уже после войны ему был представлен на утверждение список памятников, которые было намечено возвести в Москве, он вычеркнул из него всего лишь одну фамилию — Орджоникидзе...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Но все это будет позже, а пока... начались аресты всех тех работников Наркомтяжпрома, которые близко соприкасались с Серго и которых ему удалось отстоять в смертельной схватке с Ежовым. Смерть Орджоникидзе произвела тягостное впечатление на многих видных партийцев. Рыков был потрясен, а его жена, узнав о смерти Серго, с горечью воскликнула: «Пропала наша последняя надежда!» И упала без чувств.

Страшно переживал уход Орджоникидзе и продолжавший томиться нехорошими предчувствиями Бухарин. Наивный и совершенно потерявший чувство реальности, он не нашел ничего лучшего, как написать посвященную памяти Серго поэму и... послать ее Сталину. Ему и в голову не приходило, что вождь мог иметь отношение к такой внезапной и потому странной смерти не жаловавшегося на здоровье Орджоникидзе. И как знать, не продолжал ли он надеяться на лучшее после того, как с подачи Сталина с его квартиры убрались пришедшие выселять его чекисты.

Но, увы... Все его надежды растаяли как утренний туман при первом луче солнца во время доклада Ежова, в котором тот подробно поведал пленуму о преступной деятельности Бухарина и Рыкова. На Бухарина было страшно смотреть. Однако после выступлений таких видных коммунистов, как нарком легкой промышленности И.Е. Любимов, нарком здравоохранения Г.Н. Каминский и П. Постышев, в которых они выразили свое недоумение и недоверие ведомству Ежова, Николай Иванович несколько воспрянул духом. Отвергнув все выдвинутые против него и Рыкова обвинения, он потребовал создать Комиссию по расследованию деятельности НКВД! «Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь!» — с едва сдерживаемой яростью выкрикнул со своего места Сталин и для подготовки решения по Бухарину и Рыкову объявил двухдневный перерыв.

Все это время Бухарин провел дома. Он уже все понял и написал письмо «Будущему поколению руководителей партии». «Обращаюсь к вам, — заканчивал он свое послание, — будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, который в эти страшные дни становится все грандиознее, разгорается, как пламя, и душит партию. Ко всем членам партии обращаюсь!

В эти, быть может, последние дни моей жизни я уверен, что фильтр истории, рано или поздно, неизбежно смоет грязь с моей головы. Никогда я не был предателем, за жизнь Ленина без колебания заплатил бы собственной. Любил Кирова, ничего не затевал против Сталина. Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на пленуме ЦК, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови!»

Наивный Николай Иванович... Он так ничего и не понял, что же происходит в стране. Особенно удивляет его обращение к «молодому и честному поколению» руководителей партии. Если под ними он подразумевал Хрущева, то вряд ли обращался по адресу.

Но дело даже не в этом. Как ни прискорбно признавать, но Бухарин получил лишь то, за что боролся. Крайне непоследовательный и нерешительный, он сам себе рыл могилу. Выступив в свое время против требования Троцкого и его сторонников давить «мелкую буржуазию», он стал защитником крестьян. Но прежде всего он стоял на защите интересов большевистской власти, потому и заявлял, что в случае серьезных классовых разногласий между рабочими и крестьянами «гибель Советской республики неизбежна».

Однако, убедившись, что до всеобщего крестьянского восстания и «гибели» советской власти очень далеко, Бухарин перещеголял и Троцкого, и вставшего, в конце концов, на его позицию Сталина. Да и как иначе можно было расценить его заявление со страниц «Правды», что с кулаками надо разговаривать «языком свинца», единственного, по его мнению, который они понимали.

Не понял он и тех новых веяний, которые начали проявляться уже в 1934 году. Потому и не пожелал участвовать, по словам его биографа С. Коэна, в «ненационалистической реабилитации царизма». То есть в тех самых попытках Сталина хоть как-то восстановить потерянное уважение к прошлому России. Особое неприятие у Бухарина вызывали появление в учебниках истории имена героев русской истории и славословие российских побед.

Почему? Да только потому, что Бухарин ненавидел все русское лютой ненавистью, а самих русских считал «нацией Обломовых». Да и само слово «русский» было для него синонимом слова «жандарм». Единственное, что он принимал, так это только рабочий класс, который, по его неизвестно откуда появившемуся мнению, сумел подавить в себе... все отрицательное наследие прошлого! И это человек, который претендовал на роль интеллигента. Хотя таковым Бухарин не был. И стоило только академику С.Ф. Платонову выступить против присвоения Николаю Ивановичу звания академика, как он очень быстро попал под репрессии.