Наталия Терентьева - Чистая речка

• Название: Чистая речка
• Автор: Наталия Терентьева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088878-8

«Я помню эту странную тишину, которая наступила в доме. Как будто заложило уши. А когда отложило – звуков больше не было. Потом это прошло. Через месяц или два, когда наступила совсем другая жизнь…» Другая жизнь Лены Брусникиной – это детский дом, в котором свои законы: строгие, честные и несправедливые одновременно. Дети умеют их обойти, но не могут перешагнуть пропасть, отделяющую их от «нормального» мира, о котором они так мало знают. Они – такие же, как домашние, только мир вокруг них – иной. Они не учатся любить, доверять, уважать, они учатся – выживать. Все их чувства предельно обострены, и любое событие – от пропавшей вещи до симпатии учителя – в этой вселенной вызывает настоящий взрыв с непредсказуемыми последствиями. А если четырнадцатилетняя девочка умна и хорошеет на глазах, ей неожиданно приходится решать совсем взрослые вопросы…

---

Ладно, попробую сходить к Серафиме. Я, правда, оказалась теперь на противоположном конце города, идти довольно долго, и я не знаю номера ее квартиры… Я решила все-таки пойти. Серафима всегда рассказывала, что из ее окон видна колокольня церкви, которая находится в нескольких километрах от города. Значит, ее квартира на одном из верхних этажей. Может быть, там вообще написаны фамилии на дверях, я видела в одном фильме, так бывает.

В витрине магазина на центральной улице я внимательно на себя посмотрела. Поглубже натянула шапку. Может, шапка какая-то не такая? Неприличная? Да вроде нет, белая шапка, на ней два зайчика… Или куртка слишком короткая? Я хотела другую, похожую на короткое пальтишко, у нас многие домашние девочки в таких ходят, а завхоз всучила мне эту – покрасивее. Но в ней холодно, и я в ней, наверно, похожа на кого-то, кого ненавидят все бабушки и женщины средних лет. Вон как напустились на меня в электричке, встали на сторону совершенно ужасного на вид парня, в татуировках, бритого, грязного. А не на мою. Почему? Что, значит, я на вид еще хуже, чем этот парень?! Или взгляд у меня какой-то не такой – голодный, настороженный? Сейчас я сама на себя из витрины именно так и смотрела.

Я зашла в ночной магазин и купила мягкую булочку. Съела ее прямо в магазине и купила еще одну. Булочка оказалась необыкновенно вкусной, я никогда таких не ела. Я не удержалась, купила еще и шоколадку, и пачку клубничного молока с трубочкой. Деньги летели только так – успевай рассчитываться. Наверно, это какой-то очень дорогой магазин. Пока я считала оставшиеся деньги, остановившись у двери магазина, ко мне подошли двое ребят и одним ловким движением выхватили у меня оставшиеся деньги.

– Цыц! – сказал один из них и для верности пнул меня коленом.

Второй добавил несколько слов матом и тоже пнул. Я не удержалась на ногах и села прямо на землю. Тогда один из них еще и ударил меня по голове. Я вскочила, попыталась отнять деньги, но сделала это зря. Получила такой удар по голове и животу, что долго потом лежала и не могла встать. Мимо проходила женщина, я слышала, как она досадливо сказала:

– Ну что же это такое! Что они нюхают! Ведь маленькая еще!

– Маленькая тварь! – спокойно подтвердил мужчина, который шел с ней. Только он сказал не такими словами, а матом.

Иногда я жалею, что пообещала Надежде Сергеевне не ругаться матом никогда. Если бы она была жива, я бы не стала сдерживать это обещание.

Я кое-как встала, отряхнула одежду. На булочку наступил один из парней, есть ее уже невозможно. Молоко я подобрала и сунула в карман. Рука, которую мне недавно вправил врач из больницы, была разодрана. Болела нога. Я попробовала пойти. Нормально! Ходить не мешает, просто сильно ударили. Я знаю правило – главное, себя не жалеть. Не знаю, откуда. Никто меня этому не учил. Но если начинаешь себя жалеть – по частям и в целом: «Ой, как у меня болит разодранная рука, как мне больно идти, как я хочу есть, какая я несчастная, как мне не повезло…», – то, во-первых, все еще сильнее начинает болеть, и заболевает то, что только что не болело, а во-вторых, жизнь тогда кажется невыносимой.

Когда я только приехала в детский дом, у нас одна старшая девочка – как я сейчас, на выпуске, – покончила с собой. До меня дошли тогда сильно преувеличенные и перевранные слухи, я была новенькая, со мной никто особенно не делился. Но когда я позже спрашивала у Надежды Сергеевны об этой девочке, она мне сказала коротко: «Она больше всех себя жалела. А жить ей было не труднее, чем остальным». Я удивилась тогда, как обычно добрая и всем сочувствующая Надежда Сергеевна без жалости, а даже с каким-то осуждением сказала о той девочке. Мне же ее было безумно жалко. Вот мы – бегаем, смеемся, деремся, надеемся, прячем конфеты, влюбляемся… А ее больше нет. Даже если живет где-то ее душа – мне это трудно понять, но я надеюсь, что это так, – а ее-то самой уже нет!

На улице я смыла водой из колонки грязь с раны на руке. Но рана оказалась рваная и очень неприятная на вид. Я знаю, что в отличие от собак, которые все раны зализывают, у людей бывает заражение крови, я всегда промываю нашим детям раны перекисью, когда они во дворе разбивают лбы и коленки. Мне фельдшер даже дала маленькую аптечку, в которой перекись, йод и фурацилин – его тоже можно разводить кипяченой водой и промывать раны.

Впереди светился значок круглосуточной аптеки. Я позвонила в запертую дверь. На двери открылось маленькое окошко, и выглянул охранник:

– Чего тебе?

– Можно мне перекись водорода? Сколько она стоит?

Он с большим подозрением оглядел меня:

– А зачем тебе?

Я показала разодранную руку.

– Вот…! – охранник выматерился и позвал кого-то: – Люсь! Иди, тут к тебе клиентка!

Я услышала, как, охая и ругаясь, к двери подошла женщина и тоже выглянула в окошко. На меня смотрела восточная женщина, с густыми усами, сильно осветленными, похожими на желтую щеточку над верхней губой, со светлыми волосами, у корней абсолютно черными. Странно, неужели ее действительно зовут Люся?

– Что ты хочешь? – довольно приветливо спросила она.

– Перекись водорода, – кратко ответила я и для верности тоже показала ей разодранную руку.

«Люся» покачала головой.

– А деньги у тебя есть?

– Сколько стоит перекись?

– Одиннадцать рублей. Тебе – десять, ладно уж.

Я достала из кармана мелочь, сдачу от булочек, и протянула в окошко «Люсе».

«Люся», все так же охая и приговаривая что-то – может быть, она и не ругалась, это мне так показалось, потому что она говорила низким голосом и не по-русски, – ушла и вернулась с пузырьком перекиси.

– Вот, возьми, – она протянула мне пузырек и конфету.

Я взяла конфету, хотя совершенно не хотела сейчас конфет, отказываться было неудобно. «Люся» посмотрела на меня, поохала, поцокала языком и закрыла окошко.

– Спасибо! – запоздало, как обычно, крикнула я в закрытое окошко.

Я пролила рану перекисью, раз, два, пока не перестало пениться. И тогда огляделась. Народу на улице осталось совсем мало. Надо бы поторопиться. Я очень надеялась, что правильно поняла рассказы Серафимы, и она действительно живет в высокой башне на краю города, единственной и видной со всех сторон, пройти ее было невозможно. Сейчас в темноте она светилась вдалеке, как маяк. И я пошла побыстрее, натянув как можно ниже шапку и куртку. Начал накрапывать дождь и как-то резко похолодало.

Наверно, здорово жить в таком доме – выше всех. А еще лучше жить в своем доме с садом. Мама всегда мечтала об этом – чтобы у нас был дом, сад, яблони и вишни в саду. Когда-то в детстве у нее была такая дача, и она очень часто рассказывала мне о том, как она маленькой играла в саду, как лазала в конце лета за вишней, сколько всего интересного и удивительного было в этом саду. Но дача куда-то подевалась, я не помню. Может быть, мама и говорила мне, но я была слишком мала. Я вообще многого не помню, а теперь уже ни у кого не спросишь.

Больше всего я жалею, что у меня всего одна мамина фотография и нет фотографий других родственников. Ведь есть же у нас еще кто-то, в Москве или в каком-то другом городе. Я бы хотела знать – кто они, чем занимаются и, главное, – какие они. Я бы не стала проситься к ним жить. Тем более что я уже выросла и скоро буду жить одна, в общежитии. Вот уж тогда точно с Веселухиным придется что-то решать… Ведь он тоже выпускается в следующем году. Если он придет ко мне, я ему открою? Не знаю. Как обычно, от таких мыслей мне стало волнительно, приятно и неприятно одновременно. Не знаю, как так может быть.

Почему я в такой неподходящий момент думала о Веселухине? Может быть, потому, что мне было страшно идти одной, особенно после того, что произошло у аптеки. У меня оставалось двести сорок рублей. И за эти деньги меня побили. Конечно, это не такие маленькие деньги, можно купить поесть или бутылку водки – я думаю, те малолетние отморозки так и сделали. Но ничего нормального на эти деньги не купишь – ни ботинок, ни телефона. Да, телефон бы мне сейчас не помешал. Я бы позвонила Серафиме, спросила, какой у нее номер квартиры…

Я подошла к дому – он оказался за забором, но ворота были открыты, как раз въезжала какая-то машина. Водитель мельком посмотрел на меня, когда я пробежала во двор, но говорить ничего не стал. А вдруг это как раз и есть муж Серафимы? Похож на военного…

Подъезд был заперт. В хорошо освещенном парадном виднелась стойка, за ней сидела женщина. Вот кто наверняка знает, где живет Серафима. Я обернулась – тот мужчина, похожий на Серафиминого мужа, уже должен был припарковаться. Зайду с ним. Но машина на моих глазах заехала под дом. Подземный гараж! Я такой видела только в кино. Ничего себе! Хороший дом. Но свой дом с садом все равно лучше.

Я прочитала инструкцию на плато с кнопками и набрала три цифры.