Дмитрий Глуховский - Метро 2033 . Метро 2034

• Название: Метро 2033 . Метро 2034
• Автор: Дмитрий Глуховский
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-077674-0

Недалекое будущее. Мир, разрушенный ядерной войной, лежит в руинах. Крупные города стерты с лица Земли, о мелких ничего не известно. Человечество почти полностью уничтожено. Поверхность планеты заражена радиацией и населена чудовищами. Отныне жизнь возможна только под землей. Немногие выжившие коротают последние дни в бункерах и бомбоубежищах, самое большое из которых - Московский метрополитен. Его станции превратились в города-государства, а в туннелях царит тьма и обитает ужас.

"Метро 2033" - легендарный фантастический роман, переведенный на 35 языков, породивший целую Вселенную, давший начало международному литературному проекту, легший в основание пяти компьютерных игр и заинтересовавший Голливуд. "Метро 2034" - долгожданное продолжение легенды, не уступающее ей в популярности. Кроме двух романов, в это издание впервые включено "Евангелие от Артема" - написанный семь лет спустя эпилог к "Метро"... и начало нового мифа?

---

И вдруг раздался голос, который Артем никак не мог узнать, он был негромким, и жуткий вой перекрывал его, но голос настойчиво повторял одно и то же, и прислушиваясь, стараясь не обращать внимания на подступающих все ближе детей, Артем начал наконец разбирать, что это было. «Ты должен идти». А потом еще раз. И еще. И Артем узнал голос. Голос Хантера. Дети сделали еще шаг вперед.

Он открыл глаза и попробовал приподняться. В палатке было совершенно темно и очень душно, голова налилась свинцовой тяжестью, мысли ворочались лениво и грузно, Артем никак не мог прийти в себя, понять, сколько времени он проспал, пора ли вставать и собираться в путь, или можно было просто перевернуться на другой бок и посмотреть что-нибудь повеселей.

И тут полог палатки приподнялся, и в образовавшемся отверстии показалась голова того самого пограничника, что пропускал их на Кузнецкий Мост, Константин… как же было его отчество? — Михал Порфирич! Михал Порфирич! Вставай скорей! Михал Порфирич! Да что он, помер, что ли? — и, не обращая никакого внимания на испуганно таращегося на него Артема, он пролез в палатку и принялся трясти спящего старика.

Но первым проснулся Ванечка и принялся недобро мычать. Вошедший не обратил на него никакого внимания, а когда Ванечка попытался тяпнуть его за руку, отвесил ему приличную затрещину. Тут, наконец, очнулся и старик. — Михал Порфирич! Поднимайся скорей! — тревожно зашептал пограничник. — Уходить тебе надо! Красные тебя требуют выдать, как клеветника и вражеского пропагандиста! Говорил ведь, говорил я тебе: ну хоть здесь, хоть на нашей паршивой станции не рассказывай ты про свой Университет! Послушал ты меня? — Позвольте, Константин Алексеевич, что же это? — растерянно завертел головой старик, с кряхтением поднимаясь с лежанки. — Я ведь и не говорил ничего, никакой пропаганды, боже упаси, так вот, молодому человеку рассказал только, но тихонько, без свидетелей… — И молодого человека с собой прихвати! А то, ты знаешь, какая у нас тут станция рядом. Вот на Лубянку тебя сейчас отведут и кишки там на палку намотают, а парня твоего к стенке сразу поставят, чтоб не болтал лишнего! Да давай же ты быстрей, что ты мешкаешь, сейчас они придут уже! Они пока там совещаются еще, чего бы у красных взамен выторговать, так что поспешай!

Артем к этому моменту уже стоял на ногах и рюкзак был у него за спиной. Не знал вот только, доставать ли оружие, или все обойдется. Старик тоже засуетился и через минуту они уже торопливо шагали по путям, причем Константин Алексеевич лично зажимал Ванечке рот рукой, мученически морщась, а старик с беспокойством поглядывал на него, опасаясь, как бы пограничник не свернул тому шею.

В туннеле, ведшем к Пушкинской, станция была укреплена намного лучше. Здесь они миновали два кордона, за сто и двести метров до входа. На ближнем — бетонное укрепление, бруствер, перерезающее пути и оставляющее только узенький проход у стенки, слева, за ним телефонный аппарат и провод, тянущийся до самого Кузнецкого Моста, наверное, в штаб, ящики с боеприпасами, и дрезина, патрулирующая эти сто метров. На дальнем — обычные мешки с песком, пулемет и прожектор, как с другой стороны. На обоих постах стояли дежурные, но Константин Алексеевич стремительно провел их сквозь все кордоны и вывел к границе, и устало сказал: — Пойдем, пройдусь с тобой пять минут. — Боюсь, нельзя тебе сюда больше, Михал Порфирич, — говорил пограничник, пока они медленно шли к Пушкинской. — Они тебе еще и старых твоих грешков не простили, а ты снова-здорово. Слышал, товарищ Москвин лично интересовался. Ну да ладно, что-нибудь придумаем. Ты через Пушкинскую-то осторожно! — напутствовал он, отставая от них и растворяясь медленно в темноте. — Побыстрей проходи! У нас, видишь, боятся их! Ну, бывай!

Пока что спешить было некуда, и они замедлили шаг. — Чем это вы им так насолили? — спросил Артем, с любопытством оглядывая старика. — Я, видите ли, просто очень их недолюбливаю, и когда война была… В-общем, понимаете, мы в кружке нашем некоторые тексты составляли… А у Антона Петровича, он тогда еще на Пушкинской жил, доступ был к типографскому станку — стоял тогда на Пушкинской типографский станок, какие-то безумцы притащили из «Известий»… И вот он это печатал. — А граница у них со стороны безобидно так выглядит — стоят два человека, и флаг, ни укреплений никаких, ничего, не то что у Ганзы… — непонятно к чему вдруг вспомнил Артем. — Ну разумеется! С этой стороны все очень безобидно, потому что у них основной натиск на границу не снаружи, а изнутри, — ехидно улыбнулся Михаил Порфирьевич. — Вот там и укрепления, а здесь так, декорации.

Дальше они шли в тишине, каждый думал о своем, Артем прислушивался к своим ощущениям от этого туннеля. Но, странное дело, и этот, и предыдущий перегон, ведший от Китай-Города к Кузнецкому Мосту, были какими-то пустыми, в них совсем ничего не ощущалось, их ничто не наполняло, это была просто бездушная конструкция…

Потом он вернулся к только что виденному кошмару. Детали его уже стирались из памяти, оставалось только смутное пугающее воспоминание о детях без лица и каких-то черных громадах на фоне. Но голос Хантера, приказавший ему встать и идти, разбудивший его еще до вторжения пограничника, он помнил отчетливо. Значило ли это, что… Что голос этот не был частью сна? Что он не был сном вообще?

Довести мысль до конца так и не удалось. Впереди послышался знакомый мерзкий писк и шорох коготков, потом потянуло удушливо-сладковатым запахом разгагающейся плоти, и когда несильный свет Артемова фонаря достал наконец до того места, откуда доносились звуки, перед их глазами предстала такая картина, что Артем заколебался, не стоит ли вернуться к красным.

У стены туннеля лицом вниз вряд лежали три тела, и руки их, связанные за спиной изолированной проволокой, были уже сильно обгрызены крысами. Прижимая к носу рукав куртки, чтобы остановить тяжелый ядовитый дух, Артем чуть нагнулся к телам, посветив на них. Они были раздеты до нижнего белья, и на телах убитых не было заметно никаких ран. Но волосы на голове каждого были спутаны и склеены запекшейся кровью, особенно густой вокруг черного пятна пулевого отверстия. — В затылок, — определил Артем, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и чувствуя, что сейчас его вытошнит.

Михаил Порфирьевич прикрыл рот рукой и глаза его заблестели. — Что делают, боже, что же они делают! — сдавленно произнес он. — Ванечка, не смотри, не смотри, иди сюда!

Но Ванечка, не проявляя не малейшего беспокойства, уселся на корточки рядом с ближайшим трупом и принялся сосредоточенно тыкать его пальцем, оживленно мыча.

Луч скользнул выше по стене и осветил кусок грубой оберточной бумаги, наклеенной прямо над телами на уровне глаз. Сверху, украшенный изображениями орлов с распростертыми крыльями, шел набранный готическим шрифтом заголовок: Vierter Reich, а дальше уже значилось по-русски: «Ни одной черномазой твари ближе трехсот метров от Великого Рейха!», и был сочно пропечатан тот самый знак, «Прохода нет» — черный контур человечка в запрещающем круге. — Сволочи, — сквозь стиснутые зубы выдавил Артем. — За то, что у них волосы другого цвета?

Старик только сокрушенно покачал головой и потянул за шиворот Ванечку, который очень увлекся изучением тел и никак не хотел вставать с корточек. — Я вижу, наш типографский станок все еще работает, — грустно заметил он, и они двинулись дальше.

Они шли все медленнее и медленнее, так что только через две минуты показался намалеванный на стене красной краской силуэт орла и надпись «300 м» — Еще триста метров, — заметил Артем, с беспокойством вслушиваясь в отголоски собачьего лая, раздающегося вдалеке.

Метров за сто до станции в лицо ударил яркий свет, и они остановились. — Руки за голову! Стоять смирно! — загрохотал усиленный громкоговорителем голос.

Артем послушно положил обе кисти на затылок, а Михаил Порфирьевич поднял обе свои руки вверх, держа в одной из них Ванечкину ладонь. — Я сказал, всем руки за голову! Медленно идите вперед! Не делать резких движений! — продолжал надрываться голос, и Артем никак не мог разглядеть, кто же говорил, потому что свет бил прямо в глаза, их ужасно резало, и приходилось смотреть вниз.

Пройдя маленькими шажками еще какое-то расстояние, они опять покорно замерли на месте и прожектор наконец отвели в сторону.

Здесь была возведена целая баррикада, на позициях стояли двое дюжих автоматчиков и еще один человек с кобурой на поясе, все в камуфляже и черных беретах, набекрень надетых на обритые головы. На рукавах у них красовались белые повязки — некое подобие немецкой свастики, но не с четырьмя концами, а только с тремя. Чуть подальше виднелись темные фигуры еще нескольких человек, и у ног одного из них сидела нервно поскуливающая собака. Стены вокруг были изрисованы крестами, орлами, лозунгами и проклятиями в адрес всех нерусских. Последнее немного озадачило Артема, потому что часть надписей была сделана на немецком. На видном месте, под подпаленным полотнищем с силуэтом орла и трехконечной свастикой, стоял уютно подсвеченный пластиковый знак с несчастным черным человечком, и Артему подумалось, что там, наверное, у них организован красный уголок.