Люсьен Поластрон - Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек

• Название: Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек
• Автор: Люсьен Поластрон
• Издательство: Текст
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7516-0653-1

Книга французского историка Люсьена Поластрона посвящена уничтожению книг и библиотек на протяжении мировой истории от Античности до наших дней. Основываясь на обширном материале, выстроенном в хронологическом порядке, автор рассматривает это явление с исторической, философской, религиозной, психологической, общественно-политической и других точек зрения. Книга представляет большой интерес как для специалистов, так и для широкого читателя.

---

Классическая Греция насчитывает добрую тысячу сочинителей, от которых, как считается, нам известна едва десятая часть произведений, настолько папирус подвержен гниению, — наверное, это одна из основных причин ранней утраты античной литературы, как нигде существенная во влажной Александрии. В сухом песке, напротив, древние труды выживают, как, например, выжили сотни фрагментов свитков и кодексов на папирусе и пергаменте, частные и деловые письма, выдержки из Нового Завета и из античных поэтов — Сафо, Софокла — вместе с отрывком неизвестной пьесы, найденные в Оксиринкосе, в двух часах езды к югу от Каира. Был ли этот набор документов благоговейно собран в архиве греко-римской колонии? Вовсе нет: кто-то (но кто?) избавился от них, как от балласта.

Рим

Когда Эмилий Павел в 168 г. до н. э. разгромил Персея, солдаты наложили лапу на все, что могло иметь какую-то ценность в царском дворце в Македонии, соблюдая — без большого, впрочем, труда — распоряжение военачальника не трогать книг: он оставил их за собой, имея в виду своих сыновей, которым, как он говорил с обычной спесью, они принесут больше пользы, чем золото. Первые римские библиотеки строились на костях разграбленных врагов и на обломках более древних культур. Так было с Силлой, равно как и с Лукуллом, который ограбил понтийского царя Митридата и в то время прославился не столько своим радушным хлебосольством, сколько широким кругом чтения и гостеприимным книжным собранием. Так, Плутарх говорил, что «его портики, галереи и кабинеты были открыты всем посетителям» и что греческие гении на отдыхе находили удовольствие в посещении этого отрадного уголка, дабы вести рассуждения, в которых хозяин дома любил иногда принимать участие.

Сципион Эмилий Карфагенский показал себя более неотесанным: поскольку книги в библиотеках были только на иностранных языках, а он признавал только греческий, он позволил уничтожить их, за исключением одного трактата Магона, о котором ему сказали, что он касается сельского хозяйства, и на основании которого впоследствии были написаны все латинские руководства в этой области. Ирония судьбы в том, что отцом этого Сципиона был не кто иной, как Эмилий Павел.

Однако, «по словам ученых мужей, в книгах пунийцев было много хорошего». А Плиний даже утверждал, что их не сжигали: «Когда Карфаген был завоеван, Сенат раздал библиотеки африканским царькам». Но более вероятно обратное: от Карфагена не должно было сохраниться ничего и особенно не должно было сохраниться «libri punici», книг пунийцев (к которым, возможно, относятся найденные, например, в Персеполисе этикетки в форме глиняных кружочков с печатью, обожженные пожаром).

Саллюстий, быть может, позволил бы разрешить это противоречие, но «о Карфагене я предпочитаю ничего не говорить, чем говорить слишком мало». Как и в случае с написанным Страбоном об Александрии, бесчисленные исследователи вздевали в этом месте руки к небу.

Варрон, умерший за двадцать семь лет до начала новой эры в чрезвычайно преклонном возрасте, был автором семидесяти четырех трудов, представлявших собой более шестисот томов, на самые разные темы, среди которых были грамматика, сельское хозяйство и археология. То была эпоха ограниченных тиражей, если не вовсе единственных экземпляров; из-за Марка Антония, который велел их сжечь по до сих пор неясной причине, от этих сочинений остались лишь обрывки, и, в частности, не сохранилось ничего от его трактата «De bibliothecis», «О библиотеках», что является двойной потерей: именно знакомство с этим произведением позволило Плинию, Светонию и Аулу-Гелле со знанием дела рассуждать об огромных исчезнувших книжных собраниях, в особенности греческих, и разжигать наше любопытство. Благодаря своим знаниям в этой области он удостоился от Юлия Цезаря уникальной миссии создать вскорости публичную библиотеку в Риме; он начал разрабатывать ее план, объединяя греческие и, что было в новинку, латинские сочинения. Этот первоначальный фонд позволил несколько лет спустя посмертно реализовать пожелание Цезаря, в Атриум Либертарис, напротив Сената. Среди бюстов известных авторов, украшавших помещение, согласно незадолго до этого введенному обычаю, единственным ныне живущим из представленных был он сам, Варрон. Трофей кровавой победы над иллирийцами позволил консулу Асинию Поллио, который сам в свое время был писателем, субсидировать заведение и выставить знаменитый фонд на обозрение своих современников. Плиний сказал о нем: «Ingenia hominum rem publicam fecit», «Человеческий гений он претворил в общественное благо».

Это высказывание в меньшей степени приложимо к Августу. «Став великим понтификом, — рассказывает Страбон, — он собрал все своды греческих и латинских предсказаний, которые без разрешения или без достаточного разрешения ходили по империи, что составило более двух тысяч сочинений, и велел их сжечь, оставив только книги сивилл, предварительно также произведя среди них отбор, после чего запер их в двух позолоченных ящиках под статуей Аполлона на Палатинском холме». Согласно легенде, эти книги предложила царю Тарквинию Гордому сивилла из города Кумы, по цене триста золотых монет за девять томов; царь рассмеялся, тогда сивилла сожгла три книги и запросила ту же сумму за оставшиеся шесть. «Эта старуха безумна», — сказал царь. Но, увидев, что она уничтожила еще три, он побледнел и заплатил триста золотых монет за оставшиеся три пророческих книги, чему в Риме все же обрадовались.

Тогда в обычае уже была цензура, о чем свидетельствует случай с фальшивой библиотекой Нумы, наследника Ромула, обнаруженной в 181 г. до н. э. в зарытом в землю сундуке. Четырнадцать греческих сочинений отражали философию Пифагора (родившегося примерно два века спустя после Нумы), и Сенат приказал претору их уничтожить. Клэренс Форбс писал: «Эти книги были подделкой, но тем не менее кто-то их действительно написал, и их действительно сожгли; таким образом, первая попытка познакомить Рим с греческой философией, пусть и хитростью, провалилась». А Август, по сообщению Светония, приказал среди прочего убрать с полок все книги о юности Юлия Цезаря, противоречившие, как он утверждал, официальному представлению, которое тот о себе создавал. Не ослабляя жесткого контроля, он основал две библиотеки, Палатинскую и Октавианскую. В этом ему подражали многочисленные последователи, такие, как Тиберий, Калигула, Веспасиан и Траян, каждый из которых создал по крайней мере одну библиотеку.

Часто комплекс библиотеки состоял из двух зданий, одно для греческих, другое для латинских текстов. Так стояли друг напротив друга две части роскошной библиотеки Ульпии императора Траяна (его имя было Ульпий), прямая колонна которой до сих пор возвышается над окружением, подобно коромыслу весов или указующему персту.

Библиотеки, приближенные к богам, — библиотеки, приближенные к людям. Императоры начиная с Нерона предоставляли жителям Рима все более и более прекрасные общественные бани, бывшие также местом общения и центрами культуры, как физической, так и духовной: там можно было для развлечения или самообразования взять и почитать классику того времени, а то и новинки. Если верить свидетельству 350 г., в городе насчитывалось до двадцати девяти общественных библиотек. Они распространялись по Италии и даже по провинциям: они были не только в Комо и Тибуре, но и в Дертоне, Вользинии, Тимгаде и Лионе и являлись частью мира римлян.

Библиотеки были причудой императоров или страстью знаменитостей (у Цицерона на каждой из его вилл было по библиотеке с целой армией заботившихся о ней хранителей), и неужели римский снобизм, родившийся вместе с I в. н. э., мог бы обойтись без подражания им? Витрувий, современник Поллиона, так обозначал особенности архитектуры и отделки виллы уважающего себя богача: «Спальни и библиотеки должны быть обращены к восходящему солнцу, поскольку их назначение предполагает утренний свет. К тому же книги портятся только в тех библиотеках, которые выходят на юг или на запад и подвержены червям и влажности, ибо та же влажность ветра, от которой родятся и которой питаются черви, покрывает плесенью книги». Наряду с банями и термами, библиотека была частью убранства дома, и ее стеллажи «из туи и слоновой кости» украшали и облагораживали его столовые. У парвеню их было три: одна греческая, одна латинская, а третья — никогда не известно какая. Но Сенека и Лукиан порицали это непоследовательное рвение. Для чего так много книг, из которых будут прочтены только первые строки, служившие тогда заглавием?! Для чего, можно добавить, так много текстов и так мало философии, когда рок под разными масками подступает со всех сторон?

У Рима был особый дар к пожарам. Пламя, смятение, запах дыма пронизывали повседневную жизнь и довольно скоро бывали в той или иной степени обузданы. Но достаточно часто пожар обрушивался настоящим апокалипсисом.