Борис Бурлак - Ветры славы

• Название: Ветры славы
• Автор: Борис Бурлак
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Последняя повесть недавно ушедшего из жизни известного уральского прозаика рассказывает о завершающих днях и часах одного из крупнейших сражений Великой Отечественной войны — Ясско-Кишиневской битвы.

Издается к 40-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

---

— Жив? — спросил он санитаров.

— Отвоевался, — сокрушенно сказал пожилой, лет пятидесяти сержант, наверное, из нестроевиков, хотя служить санитаром потяжелее, чем в пехоте.

— Славный был человек, — сказал второй, помоложе.

— Сколько металла разного миновало его на Днестре, а тут, вишь, зацепило к шапочному разбору, — говорил сержант, довольный вниманием командира полка. — Как ждал смерть…

— Откуда вы знаете?

— Мы земляки. Вчера жалился на дурные приметы. Потому и побег утром, я ж видел. Но все одно отвоевался.

— Странно говорите, сержант, о каких-то приметах на фронте, где можно умереть на каждом шагу.

— Не скажите, товарищ майор. Сколько нашего брата ходит среди чужих смертей, и ничего — все смерти мимо, пока не встретишь собственную.

— Мудро, — заметил Мехтиев, и задумчивая, грустная улыбка смягчила его суровое, серое лицо — лицо человека, пропускающего через свою душу сотни, тысячи солдатских бед. Среди бойцов он часто забывал, что многим из них годится в сыновья, но сейчас подивился рассуждениям этого сержанта и внезапно испытал странную неловкость оттого, что командует такими вот людьми.

С востока, из-под навеси темно-бурых дымов ловко вынырнул на голубое разводье одинокий истребитель. Он вольно описал размашистый круг над полем боя, круто взмыл повыше и скрылся внезапно, как и появился. А пехота все не сводила глаз с неба.

— Слава богу, не забыли про нас, товарищ майор, — сказал пожилой сержант и, начальственно кивнув своему напарнику, потянул плащ-палатку с погибшим земляком.

Мехтиев оглянулся — по мелкому ходу сообщения, низко пригибаясь, тяжело дыша, пробирался к нему Невский.

— А-а, Фома неверующий, — сказал Мехтиев.

— Выходит, авиацией все же решили побаловать нас.

— И танки будут к вечеру.

— Поживем — увидим…

Мехтиева позвали к телефонам, и он, не дослушав Невского, вошел в землянку, но радость была напрасной: едва заговоривший второй батальон умолк на полуслове. Бахыш постоял над обескураженными вконец телефонистами и, услышав надсадный гул самолетов, выбежал из землянки. Сияющий полуденный свет ударил в глаза, он не сразу отыскал прищуренным взглядом боевой косяк «Илов», звено за звеном выплывающих из-за леса. Девятка штурмовиков, долгожданных и всегда желанных, заметно снижалась для первого захода. Пехота ликовала.

— Сигналить!.. — приказал Мехтиев.

И в небо с характерным шумом, похожим на торопливый взлет птичьей стаи, взмыли сигнальные ракеты — две зеленые и одна красная. Это означало: «Я — своя пехота».

Тем временем «Илы» достигли крюковской высоты и начали крутиться, не обращая внимания на ракетные сигналы: немцы, поняв значение условной серии ракет — две зеленые и одна красная, — открыли пальбу из своих ракетниц. Все небо покрылось цветными огнями: ракеты зависали в вышине и щедро осыпались огненными зернами.

Вот когда от летчиков требовалась профессиональная интуиция, чтобы разобраться, где свои, а где чужие, тем паче, у немцев всегда хватало этого добра — осветительных ракет, да и сигнальщиков, которые по ночам выполняли роль иллюминаторов театра военных действий.

Наконец, еще снизившись, вся девятка «Илов» яростно обрушилась на громоздкий смешанный обоз противника, что гигантским удавом охватывал подножье высоты. Заходы следовали один за другим, почти с бреющего полета. Даже стороннему наблюдателю в каком-нибудь вполне надежном укрытии невольно казалось, что вот сейчас, сию минуту он и сам угодит под гибельный бомбовый удар или хлесткую пулеметную очередь. Немецкие битюги вырывались из упряжек или прямо с бричками дико скакали подальше от всего этого, в открытую степь, а раненые лошади звали на помощь — их долгое, берущее за сердце ржание остро отзывалось в душе солдатской. Нет, видавшая виды пехота вообще-то не сентиментальна, но, может, никто, кроме нее, не знает цены страданий всего сущего на свете — тех страданий, которые сама она умеет переносить, крепко стиснув зубы, не сетуя на судьбу.

«Илы» налегке поднимались выше, выше: они сделали свое дело и теперь вытягивались в журавлиную вереницу, направляясь на черноморский юг. Пехота всегда встречает их с весенним оживлением, а провожает с некой осенней грустью, как перелетных птиц. Вот они сейчас улетят далеко от поля боя, и больше надеяться не на кого, и ты, милая пехота, опять одна в чистом поле, лицом к лицу с неприятелем, которого надо осилить непременно.

Когда штурмовики скрылись за текучим от зноя степным горизонтом и шум моторов погас в линялом небе, все ощутили необыкновенную усталость…

— Кстати, должен предупредить тебя, боеприпасы на исходе, — сказал Мехтиеву Невский.

— Не надо было палить утром без передыха.

— Они бы давно смяли нас и уж, конечно, не стали бы сдаваться в плен.

— Как же, Николай Леонтьевич, будем воевать завтра?

— До завтра еще надо продержаться… У меня в артполку тоже немалые потери, часть орудий осталась без расчетов.

— А-а, кому нужны теперь твои пушки без снарядов? — махнул рукой разгорячившийся Мехтиев.

— Зато тебе крайне нужна живая сила, — не обращая внимания на его вспыльчивость, негромко продолжал Невский. — Придется вечерком свернуть часть артиллерии, а людей направить в батальоны.

— И за то спасибо, Николай Леонтьевич, — с иронией заметил Бахыш.

— Вся моя артиллерия в боевых порядках пехоты, отсюда и потери… Был у меня в полку такой Костин. Настоящий русский пушкарь, кавалер ордена Славы III и II степени, со дня на день должен был получить I степень и…

Мехтиев сочувственно поглядел на Невского. Да, терять на исходе войны ветеранов, прошедших плечом к плечу с тобой тысячи верст, горько, очень горько…

— Смотри, они окапываются, — Мехтиев показал в сторону немцев, беспорядочно разбросанных по всему южному косогору, — там, где их застигли штурмовики.

— Собираются держать оборону, — усмехнулся Невский.

— Ты еще шутишь, Николай Леонтьевич.

— Во всяком случае, собираются ночевать.

Немцы, кто на коленях, кто полулежа, копались в земле, наспех отрывая, каждый по своим силам, некое символическое убежище. Ну, конечно, они ждали новой бомбежки и, едва отдышавшись от налета «Илов», принялись за эту, казалось, совершенно бессмысленную работу.

Мехтиев и Невский молча наблюдали за пехотой противника, которая продолжала во что-то верить, несмотря на безвыходное положение. И там, в районе высоты, движение немецких колонн тоже застопорилось, хотя им удалось, пожалуй, обойти крюковский батальон. Значит, страх опять угодить под удар «черной смерти» остановил немцев даже там, где уже заплачена высокая цена за какой-никакой коридор прорыва.

— На сегодня, верно, хватит, — сказал Невский.

— Не исключено, что могут попытаться еще…

— Думаешь?

— Наш брат изучил их повадки от восхода и до заката солнца. Пожалуй, сунутся еще напоследок перед сном грядущим.

Мехтиев очень хотел бы ошибиться, однако оказался прав. Убедившись в том, что налет «черной смерти» был всего лишь эпизодом, чтобы припугнуть, и не вызвал обычную серию налетов, противник оставил земляные работы и открыл огонь из всех уцелевших артстволов.

— Сейчас пойдут, — забеспокоился Мехтиев.

— Ладно, я распоряжусь на крайний случай, — сказал Невский, направляясь на свой НП.

— Побереги снаряды для танков, — бросил ему вдогонку Бахыш.

Невский промолчал, только подумал: «О, черт возьми, и танки накличет на мою голову».

Немцы не бежали, а шли в атаку мерным, валким шагом, постреливая из автоматов. Если кто из них падал, раненый или убитый, шедший рядом даже не оглядывался, а идущий следом за упавшим обходил его, не задерживаясь. Но когда снаряды и мины начали рваться в гуще боевых цепей, они разомкнулись пошире, однако же не остановились, не залегли. Немцы, как и утром, шли ва-банк, разве лишь сейчас не было ярости, а была свинцовая усталость и безразличие — скорей бы уж все кончалось… И все-таки этими смертниками еще кто-то руководил. Впрочем, они могли бы, пожалуй, охотно подчиниться и другой воле, которая повела бы их в плен, да разумных людей среди них обнаруживалось мало. Вот немцы и стреляли: артиллеристы — прицельно, автоматчики — наобум, только бы немного ободрить самих себя.

Николай Невский чувствовал, как на огневых позициях его батарей с минуты на минуту нарастала жгучая страсть возмездия: открыть бы сейчас ураганный огонь по немчуре — за каждого и за всех погибших. Батальоны Мехтиева отбивались тоже с необычайной выдержкой: и автоматчики, и вооруженные винтовками, и пулеметчики, и разведчики, и даже обозники — все, кроме бронебойщиков, которым приказано было укрыться до поры до времени на сухом галечном дне ближнего оврага. Мехтиев понимал, как убывают силы его полка и приданных дивизионов, и мысленно обращался к своему предшественнику Ивану Бондаренко. А когда к мертвым взывают живые за подмогой, мертвые как бы возвращаются в строй: если бы не существовало этой духовной связи между ними, то, наверное, живым было бы вовсе одиноко. Память о самых черных днях и часах, пережитых вместе с Бондаренко на Днепре и Южном Буге, помогала Мехтиеву относиться дерзко, вызывающе ко всему, что происходило сейчас на поле, где развертывались события далеко не ординарные, где у противника, как минимум, десятикратное превосходство и где все правила тактической игры отброшены прочь, если уж немцы идут ва-банк. Только бы эти гренадеры не кинулись врукопашную — тогда катастрофически неравное соотношение сил обнаружится немедленно и полк будет разгромлен…