Евгений Лукин - Педагогическая поэма второго порядка

• Название: Педагогическая поэма второго порядка
• Автор: Евгений Лукин
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2012
• ISBN: ISSN 1680-645X

Люди играют в разные игры. Кто-то в ролевые по произведениями, кто-то в ролевые по жизни. Но что будет если игра будет стоять во главе политики государства?..

---

— Вы — наш… — влюбленно глядя на преподавателя, выговорила она. — А вот он — не наш. — И наманикюренный ноготок просиял перламутром в направлении тощего молодого человека в сером костюмчике, припавшего к черному окну.

Проводив взглядом гордую собой выпускницу, толстяк некоторое время изучал серую трагическую спину коллеги, затем подошел и остановился у него за плечом.

— Ну что, ветеран Куликовской битвы? Опять грустишь?

Тот обернулся, явив изможденный иконописный лик и страдальческие беспомощные глаза. До того беспомощные, что временами они даже казались близорукими. Жиденькая бородка молодого человека произрастала несколько вкось, потому что выщипывать ее в минуты задумчивости правой рукой было гораздо удобнее, чем левой.

— Что-то жгут, поганцы, — сдавленно произнес он. — Не иначе книжки. На радостях.

И впрямь, на пустыре за школьным двором вокруг скромного костерка танцевали какие-то тени.

— А с чего ты решил, что это наши? Может, бомжи какие-нибудь…

— Ага! Бомжи! В шлемах, в плащах.

Толстяк всмотрелся, вздохнул.

— Тогда пошли…

Они спустились в вестибюль, где были излапаны и затолканы ударными волнами из динамиков. Пройдя сквозь адское мельтешение цветных бликов, оба педагога, оглушенные до утраты слуха, с трудом пробрались к дверям, и летняя ночь показалась им раем. Цвели катальпы. Вдалеке трепыхался костерок, то и дело заслоняемый силуэтами самых зловещих очертаний. Один из силуэтов, кажется, был рогат. Повеяло ранним Гоголем и графом Соллогубом.

— Что жжем? — деловито поинтересовался толстяк, внезапно возникнув в кругу красноватого трепетного света. — Ну-ка дай, — молвил он, отбирая у длиннорукого дылды железный штырь, которым тот орудовал, как кочергой. — Ага, ага… Ну, дневники — это святое, это сам бог велел… — Перевернул обгоревшую брошюрку, валявшуюся рядом с костерком, хмыкнул. — Так. А это где взял?

Дылда глуповато осклабился и поправил рогатый шлем:

— А чо они…

— Во-первых, не «чо», а «что», — прервал его толстяк. — Во-вторых, не ябедничай… А в-третьих, взялся жечь — жги дотла. — Проткнул брошюрку насквозь и сунул кончик штыря в огонь. Бумага вспыхнула и вскоре обратилась в подобие лохматой черной розы, усыпанной росинками искорок. Вернул железяку владельцу. — Марш в танцлагерь, и чтобы никаких мне больше аутодафе!

Вокруг жизнерадостно загоготали и всей гурьбой шумно схлынули в сторону школьного двора. Молодой педагог мрачно сутулился над бумажным пеплом, по которому при малейшем движении ночного воздуха разбегались ало-золотые кружева. Потом осведомился отрывисто:

— Что это было?

— «Молот ведьм», — ворчливо отозвался толстяк.

— А серьезно?

— А серьезно — пособие для родителей. «Как узнать, не вовлечен ли ваш ребенок в ролевые игры».

Казалось, услышанное скорее огорчило молодого человека, нежели обрадовало. Зря, получается, переживал! Не Белинского и не Гоголя жгли поганцы на радостях, а всего-навсего методичку, которой он и сам при случае, не колеблясь, растопил бы мангал.

— Это так опасно? Ролевые игры?

— Кое-кто полагает, что да.

Разворошили хворостиной пепел и двинулись в обратный путь.

— Черт его знает, — уныло молвил молодой. — Может, они и правы…

— Ты про Клару Карловну? — уточнил толстяк.

— Позволь… А при чем здесь…

— Клара? У-у… Принимала самое непосредственное участие в составлении этой, с позволения сказать, брошюрки.

Они пронырнули сквозь дыру в проволочной сетке и вновь оказались на школьном дворе. Чернели акации, белели катальпы. Ночь была прохладной и влажной.

— Нет, я понимаю, когда ролевые игры используются психологами, — расстроенно продолжал молодой. — Но когда становятся самоцелью… Как хочешь, а есть в этом что-то ущербное. В детстве, что ли, не наигрались?

— Так у них детство-то еще не кончилось.

— Да я не про наших… — Молодой скривился. — Я ж тебе рассказывал уже, как в мае по грибы сходил. Ну, про битву эту несостоявшуюся… Взрослые дяди: один в канцелярии Президента работает, другой вовсе монах…

— А монаха, случайно, не Аскольдом кличут? — усмехнувшись, уточнил старший товарищ.

Спутник его был настолько озадачен таким вопросом, что даже приостановился. И очень вовремя, ибо, одолей они еще десяток шагов, пришлось бы им перекрикивать грохот динамиков.

— Ты его знаешь?

— А как же! В прошлый раз он у меня Парцифалем был.

— То есть?..

— Слушай, Савелий! Или ты склеротик — что как-то неловко, согласись, в твои годы, — или… Я тебе сколько раз говорил, что я мастер игры?

— Я думал, ты шутишь… — растерянно сказал молодой.

* * *

На втором этаже их ждал неприятный сюрприз в виде Клары Карловны, завуча по воспитательной работе. Подтянутая, сухая, моложавая, она стояла посреди опустевшего коридора и хищно следила за порядком. Исполненные правоты немигающие глаза, горестно-беспощадная складка рта, свойственная в основном убежденным алкоголикам и педагогам со стажем. Ни словом не попрекнув неизвестно где отсутствовавших коллег, чьи обязанности ей пришлось взять на себя, Клара Карловна молча двинулась к дверям своего кабинетика. Пост сдан — пост принят.

— Савелий Палыч, — внезапно приостановившись, обратилась она к тому, что помоложе. — Зайдите.

Тот, кто постарше, взгляда удостоен не был.

Савелий Палыч немедленно почувствовал себя виноватым и, неловко вздернув плечи, прошел в кабинет, где в глаза ему сразу же бросился плакатик, которого он тут как-то раньше не замечал. Хотя вполне возможно, что типографское изделие прикрепили к стене совсем недавно. «Народ уничтожают со святынь, — значилось на нем. — Леонид Леонов».

— Садитесь, — сказала завуч, с загадочной гримаской обравнивая стопку сложенных посреди стола брошюрок. Почему-то это дикое сочетание женского рода с мужским («сказала завуч») ничуть не вредило ее облику и даже придавало ему некую завершенность.

Савелий Павлович сел, нервно оглаживая косую прозрачную бородку и взглядывая временами на зловещую цитату. Вроде бы предостережение, однако при желании фразу можно было истолковать и в методическом плане.

— Как вам нравится этот шабаш? — с непонятной интонацией осведомилась Клара Карловна.

— Шабаш?

— Я имею в виду: вся эта сатанинская символика, мечи, свастики…

— Свастика? На ком?

— Хотя бы на Савельеве. На вашем, кстати, выпускнике. Двадцать второго июня, между прочим! В день, когда фашистская Германия вероломно напала на наше Гоблино…

— Позвольте! — ошеломленно произнес Савелий Палыч. — Я только что с ним разговаривал. Нет на нем никакой свастики! Шлем с рогами — да. А свастики никакой.

— Где шлем с рогами, там и свастика, — сказала завуч. — Вы что, не улавливаете связи?

— Нет-нет, Клара Карловна, уверяю вас, не было свастики!

— Я что, похожа на сумасшедшую?

— Э-э… — Молодой педагог запнулся в растерянности, тут же осознал всю глубину своей бестактности, пришел в ужас и принялся сбивчиво оправдываться: — То есть… я хотел сказать… полумрак, светомузыка… могло показаться…

— …что я похожа на сумасшедшую, — безжалостно завершила фразу Клара Карловна.

— Н-нет… я в смысле…

Без особого интереса она смотрела на его конвульсии. Затем беспощадно сложенные губы завуча дрогнули в удовлетворенной полуулыбке. Похоже, Клара Карловна полагала, что видит всех насквозь, и весьма высоко ценила эту свою способность.

— Возьмите и ознакомьтесь, — сухо произнесла она и, сняв верхнюю брошюрку, подала ее Савелию Палычу.

Тот встал, принял тоненькую серую тетрадку, озадаченно поблагодарил. «Как узнать, не вовлечен ли ваш ребенок в ролевые игры», — значилось на обложке.

— Распишитесь, — сказала Клара Карловна, пододвинув выведенный на принтере перечень фамилий. — И не надо на меня так удивленно смотреть. Это первые сто экземпляров.

«Девяносто девять», — мысленно уточнил Савелий Палыч, вспомнив костерок на пустыре. Делать нечего — расписался.

— Я вижу, вы не понимаете, насколько все серьезно, — с горечью произнесла завуч. — Жаль. Очень жаль… — Убедилась, что слова ее произвели должное впечатление, и продолжала, будто наизусть и не для одного слушателя, но для целой аудитории: — Под видом, казалось бы, невинной игры идет вытеснение православной духовности скандинавским язычеством, хуже того — фэнтезийной эрзац-культурой… Вы не согласны? Хотите возразить?

— Нет, я… — Савелий осторожно прокашлялся. — Просто, понимаете… в мае я ходил по грибы…

Незримая аудитория исчезла. Клара Карловна была настолько сбита с толку, что в чертах ее — верите ли? — проступило вдруг нечто человеческое, мало того, женственное.