Хуан Гомес-Хурадо - Эмблема предателя

• Название: Эмблема предателя
• Автор: Хуан Гомес-Хурадо
• Издательство: группа “Исторический роман“
• Жанр: Триллер
• Год: 2015

Гибралтарский пролив, 1940 год. В эпицентре шторма капитан Гонсалес спасает группу потерпевших кораблекрушение немцев. Когда буря стихает, их предводитель дарит капитану значок из чистого золота. После разговора с ним Гонсалес не может забыть двух слов: предательство и спасение. Вокруг этого значка вращается полная приключений жизнь Пауля, молодого сироты, живущего с матерью и дядей, бароном фон Шрёдером. Тайна, скрывающаяся за странной смертью отца, сподвигла Пауля на опасное в послевоенном Мюнхене расследование. Даже его любовь к Алисе, бесстрашной еврейской девушке-фотографу, не может помешать непреодолимому желанию выяснить, что же на самом деле произошло с его отцом. Но Пауль не знает, что это расследование приведет к непредвиденным последствиям и навсегда изменит судьбу его окружения.

В 2008 году роман получил VII премию города Торревьехи.

Перевод с испанского - группа “Исторический роман“, 2015 год.

---

- Это была не драка. Он с двумя дружками охотился на меня в Энглишер Гартен.

- Они просто играли.

- Они бросили мои штаны в озеро, мама.

- Может, ты их чем-то разозлил?

Пауль засопел, но ничего не ответил. Это было типично для его матери. Когда у него возникали проблемы, она вечно пыталась обвинить его самого.

- Лучше спи, Пауль. Завтра будет большой день.

- Ах да, день рождения Юргена. Просто замечательно.

- Будут пирожные.

- Которые достанутся другим.

- Не понимаю, почему ты так на всё реагируешь.

Пауль подумал, что это просто неприлично, когда сотня человек веселится на вечеринке на первом этаже, а в это время Эдуард, которого ему даже не позволили повидать, томится в своей комнате на четвертом, но решил промолчать.

- Завтра будет много работы, - добавила в завершение Илзе, отворачиваясь.

Некоторое время мальчик смотрел на спину матери. Комнаты прислуги находились в глубине дома, в полуподвале. Пауля не особо беспокоило, что он живет здесь, а не в хозяйской зоне, потому что другого дома он в своей жизни не видел. С самого рождения он воспринимал это странное положение дел, когда Илзе мыла посуду своей сестры Брунхильды, как нечто само собой разумеющееся.

Через большое окно под потолком проступил тусклый прямоугольник света. Он нес в себе желтое эхо фонаря и смешивался с мерцанием свечи, которую Пауль всегда держал зажженной у кровати, потому что до смерти боялся темноты. Райнеры обитали в одной из самых маленьких комнатушек, где едва помещались две кровати, шкаф и стол, за которым Пауль готовил домашние задания.

Его подавляла эта скудость пространства. Как будто в доме мало имелось свободных комнат. С тех пор, как кончилась война, состояние барона значительно похудело, и это Пауль тоже воспринимал как должное, как смотрел на ржавеющие на поле остатки снаряда. Это было непреодолимое действие времени.

Карты, шептались слуги, качая головами, словно говорили о заразной и смертельной болезни, во всём виноваты карты. В детстве эти комментарии наводили на Пауля ужас, вплоть до того, что когда один из одноклассников принес в школу французскую колоду, которую нашел дома, Пауль стремглав выбежал из класса и спрятался в уборной. Через некоторое время он понял, что проблема его дяди не заразна, но всё равно ужасна.

Когда слугам стали задерживать жалование, они начали уходить. Сейчас из десяти комнат в крыле прислуги были заняты всего три: горничной, кухарки и та, где жили Пауль с матерью. Иногда мальчик не мог выспаться, потому что Илзе всегда поднималась за час до рассвета. Пока слуг было достаточно, она работала экономкой и присматривала за тем, чтобы всё находилось на своих местах. Когда же прислуги стало не хватать, ей пришлось взять на себя их работу.

Поначалу для Пауля эта жизнь с утомительными и скучными занятиями матери или с теми, которыми занимался он сам с тех пор, как себя помнил, казалась вполне обычной. В школе он разговаривал с приятелями обо всём этом, пока не стал достаточно взрослым, чтобы понять происходящее вокруг него, и насколько странно, что сестра баронессы спит вместе с прислугой.

Он то и дело слышал всё те же три слова в адрес своей семьи, когда проходил мимо парт или когда за его спиной захлопывалась дверь.

Сирота.

Прислуга.

Дезертир.

И это слово было худшим из всех, потому что относилось к его отцу. К человеку, которого он не знал, о ком мать никогда не говорила, а Пауль знал лишь его имя.

Ханс Райнер.

Вот так, сквозь слезы и из обрывков разговоров Пауль узнал, что отец совершил нечто ужасное:

(говорят, что там, в далеких африканских колониях),

он потерял всё

(лишился последней рубашки),

а его мать живет на подачки

(служанка в доме собственного зятя, самого что ни на есть барона, можете такое представить?)

тети Брунхильды. И похоже, то, что Илзе не получала за работу ни единой марки, тоже не делало ей чести. Или что во время войны ей пришлось трудиться на фабрике по производству пуль, "чтобы приносить хоть что-нибудь в дом". Фабрика находилась в Дахау, городке в шестнадцати километрах от Мюнхена, и матери едва хватало времени, чтобы встать за два часа до рассвета, распределить работы по дому и сесть на поезд, чтобы попасть на свою десятичасовую смену.

Как раз в тот день, когда она вернулась с фабрики с зеленоватыми от пыли пальцами и волосами, с мутными после целого дня вдыхания химикатов глазами, Пауль впервые спросил, почему они не найдут другое жилье. Место, где их не будут постоянно унижать.

- Ты не понимаешь, Пауль.

Она много раз повторяла этот ответ, всегда отводя в сторону глаза и выходя из комнаты или отворачиваясь к стенке, чтобы уснуть, как сделала несколько минут назад.

Пауль несколько секунд смотрел на спину матери. Казалось, она дышит ровно и глубоко, но мальчик знал, что это притворство, и спрашивал себя, какие призраки преследуют ее по ночам.

Он отвел взгляд и вперил его в потолок. Если бы взгляды имели вес, то квадратный метр штукатурки, находящийся над головой Пауля, просто рухнул бы. Именно на нем концентрировались все фантазии Пауля об отце в те ночи, когда он не мог уснуть. Он знал об отце лишь что тот был капитаном императорского флота и командовал фрегатом в Юго-Западной Африке [7]. Он погиб, когда Паулю было два года, и на память о нем осталась только выцветшая фотография, на которой он стоял в военной форме, с темными глазами и большими усами, и гордо смотрел прямо в объектив.

Илзе каждую ночь клала фотографию под подушку, и больше всего мать Пауля расстроилась не в тот день, когда Юрген сбросил его с лестницы, сломав руку, а в тот, когда Пауль стащил фотографию и принес в школу, чтобы показать всем, кто за глаза называл его сиротой. Когда он вернулся домой, то увидел, что Илзе перевернула комнату вверх дном в поисках фотографии. Медленно вытащив ее из учебника по математике, мать влепила ему пощечину и зарыдала.

- Это единственное, что у меня осталось. Единственное.

Она, конечно же, его обняла. Но сначала забрала фотографию.

Мальчик представлял, каким был этот грозный мужчина. На сероватом потолке в свете фонаря он мысленно рисовал силуэт "Киля" - фрегата, который Ханс Райнер "потопил в Атлантике вместе со всей командой". Он выдумывал для этих семи слов сотни причин, потому что только это рассказала ему Илзе. Пираты, рифы, мятеж... как бы история ни начиналась, она всегда заканчивалась одинаково - Ханс сжимает штурвал и машет рукой на прощание, когда его поглощает океан.

Дойдя до этого места, Пауль всегда засыпал.

4

- По правде говоря, Отто, не могу больше выносить этого еврея. Посмотри на него, налопался кнедликов. На манишке ванильный соус.

- Брунхильда, пожалуйста, успокойся и сбавь тон. Ты же знаешь, насколько нам нужен Танненбаум. На этот праздник мы потратили всё до последнего пфеннинга. Кстати, это была твоя идея.

- Юрген заслуживает самого лучшего. Знаешь, как он растерялся с тех пор, как его брат вернулся... таким.

- Вот тогда и не жалуйся на еврея.

- Ты не знаешь, каково это - быть с ним гостеприимной хозяйкой, с его постоянными спорами, нелепыми комплиментами, как будто не он тут всем заправляет. А недавно он вообще имел наглость предложить, чтобы Юрген женился на его дочери, - сказала Брунхильда, ожидая возмущённой реакции мужа.

- Это могло бы решить все наши проблемы.

Эти слова смогли пробить маленькую брешь в гранитной улыбке Брунхильды, она с ужасом взглянула на барона.

Они стояли у входа в гостиную и вели напряженный разговор сквозь зубы, прерываясь лишь на то, чтобы поприветствовать гостей. Она собиралась ответить мужу, но пришлось снова надевать на лицо маску гостеприимства.

- Добрый вечер, фрау Гернгрос, фрау Загебиль! Как приятно, что вы пришли.

- Похоже, мы немного припозднились, дорогая Брунхильда.

- Мосты, ах, эти мосты.

- Да, движение кош-мар-но-е. Просто у-жас-но-е.

- Когда ты покинешь этот старый холодный особняк и переберёшься на восточный берег, дорогая?

Баронесса довольно улыбнулась этому проявлению зависти. Любой из многочисленных нуворишей, присутствующих на вечеринке, убил бы за ту власть и титул, которые олицетворял герб ее мужа.

- Прошу, угощайтесь пуншем, он просто восхитительный, - сказала Брунхильда, махнув рукой в сторону центра гостиной, где находился огромный стол, заставленный закусками и напитками и окруженный людьми. Над чашей с пуншем возвышалась высеченная изо льда лошадь метровой величины, а в глубине помещения струнный квартет исполнял популярные баварские мелодии, вливаясь в общий гам.

Убедившись, что никто из вновь прибывших ее не слышит, баронесса повернулась к Отто и со сталью в голосе - такой тон мало кто из дам мюнхенского высшего общества посчитал бы приличным - произнесла: