Николай Хайтов - Дикие рассказы

• Название: Дикие рассказы
• Автор: Николай Хайтов
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Введите сюда краткую аннотацию

---

Спустить меня спустили. Очутился я по колено в воде и вот тут, скажу тебе, заробел! Вода, словно живая, бурлит, клокочет, крутится как бешеная. Мутная, сине-зеленая, и один бог знает, есть тут дно или нет! А я в воду не окунался с того дня, как меня крестили, и плаваю как топор. Крикнул я, чтоб спустили веревку ниже, надо ж проверить, есть ли дно. Опустили меня по самое горло — не достать дна! Крикнул я тогда, чтоб обратно меня вытягивали — не слышат! Вода грохочет, но и они нарочно глухими прикидываются. Понял я, что страсть как им хочется, чтоб я утоп. А у меня в душе словно двое сидят. Один говорит: «Ворочайся, пока они тебя не сгубили». Другой шепчет: «Лучше смерть, чем опозориться!» Решил я второго послушать и крикнул во весь голос, чтоб крепче держали, а сам стал ногами в воде шевелить, чтоб бочку задержать, когда она мимо проноситься будет.

Кружится бочка в воде, вот-вот подплывет. А я хочу ноги поднять, чтобы за нее зацепиться, но штаны до того от воды отяжелели, что не дают ногам подыматься, вниз тянут. Подплыла бочка и унеслась дальше. Тьфу ты, черт! Что ж теперь делать? Придется штаны скидывать, иначе дело плохо. Скинул штаны, слышу, наверху бабы (они, видать, стояли позади мужиков) визг подняли, бросились бежать кто куда. Стал я снова бочку поджидать, дождался и таки зацепился за нее. Подтянул ее потом руками и крикнул, чтоб вытаскивали.

Начали они за веревку тянуть, но чую, чем дальше, тем тише идет. Бочка от воды разбухла и раз в пять тяжелее сделалась. Приподняли нас пальца на два над водой, и повис я вместе с бочкой.

— Тащите же! — кричу.

— Не можем! — слышится мне сверху. — Больно тяжело!

Подтянули еще на вершок, и опять стоп. Собрались с силами, еще подтянули, но вершка на два, на три от воды снова остановка. Глянул я вверх — хотел уразуметь, что там делается — и тут только заметил, что веревка-то протерлась о скалу чуть ли не на половину. Волокна трещат, и вишу я, можно сказать, на волоске. «Ну, Лию, посмотрим, что ты теперь делать станешь. Выпустишь бочку, вытянут тебя — хорошо, а вдруг веревка порвется и плюхнешься ты в воду один, без бочки? Ну, а не выпустишь бочку, тогда уж наверняка веревка оборвется, и ты опять же в воде очутишься!»

«С бочкой или без? Решай! Решай, а то веревка вот-вот лопнет!» Решил я: «Не выпущу бочку». И закричал что было мочи:

— Веревка рвется, несите другую! Скорее, не то конец мне!

Зашевелились там, наверху, кто-то в село за веревкой пошел. Да только знаешь, как пошел? Еле-еле пополз, как черепаха, а у меня на метр-два над головой веревка трещит, обрывается. Не успел я крикнуть, как с головой в воду ухнул, глаза мне пеной залепило, но бочку из рук не выпустил. Наверху слышу, орут:

— Утоп, утоп!

Потом увидали все ж таки, что я вместе с бочкой вынырнул, и зашумели:

— Живой, живой! Бегите за веревкой!

Уж чего я натерпелся, пока меня водой крутило, а они за веревкой ходили, — врагу своему не пожелаю! Бочка склизкая, я еле за нее держусь, а вода швыряет ее так, что она мечется, ровно бешеная! Об один берег стукнется, к другому отлетит, и дела ей нет, что этак мне и руки переломать недолго. А ведь если по рукам саданет, то эта пучина меня разом проглотит, потому как чую я, что водяной бурав норовит меня вглубь затолкать. Тут осенило меня сесть на бочку верхом, чтоб хоть малость ее попридержать.

Собрался я с последними силами, оседлал бочку и закрутился на ней как был, без штанов.

Наверху в сто глоток гаркнули: «Молодец! Аи да молодец!» И тут заметил я, что по обоим берегам народу собралось тьма-тьмущая.

Крутимся мы с бочкой как очумелые, и одно только сомнение меня берет, выдержат ли обручи. Не лопнут ли сейчас, в самое-то нужное время. «Обручи вы мои милые, — взмолился я, — не подведите, родненькие, спасите меня! Держитесь сами и меня спасайте!»

Прошу их, а сам ногами бочку сжимаю и ногами же работаю. Поднесется бочка к берегу, вытяну я ноги, и не бочка о камень стукается, а мои ноги, и она обратно в воду плывет. Притащили наконец веревки, кинули их мне. Привязал я к одной бочку, к другой себя, как уж я это сделал, про то одному мне ведомо, привязал, значит, и кричу:

— Тяни-и!

Вытянули они бочку, а с ней и меня. Ступни у меня все в крови! Кожа на коленях содранная. Дали мне штаны, сел я на ишака и поехал в село. Один ведет моего ишака, словно я от святых мест возвращаюсь, а следом за мной целая толпа валит — стар и млад идет, конца-краю не видать. И бочку тащат. Поставили ее во дворе мечети и объявили:

— Тут стоять будет, в общем владении. Спрашивают моего согласия.

— Согласен, — говорю, — только, чур, уговор: пускай Кара Сулю на нее влезет и три раза перед всем народом прокричит, что деревянные обручи лучше железных.

Залез Кара Сулю на бочку и не только это прокричал, но еще и от себя прибавил:

— Эй, люди добрые, стар и млад, знайте, что нет лучше деревянных обручей, коли их настоящий мастер сделал! Лучше деревянных обручей не найти!

Заплатили мне сколько положено и еще сверх того дали шерсти, меду, воску, так что за одну бочку получил я добра — на трех ишаках не увезти. Как увидал меня отец со всем этим добром, да как рассказал я ему. — почему на мне чужие штаны надеты, так у него прямо глаза на лоб полезли.

После этого начали объявляться один за одним желающие, чтоб я им бочку сделал, пошла торговля, отбою не стало от заказчиков, и денег не сосчитать. Старых мастеров люди обходили и ко мне шли, а ведь было тогда в наших краях больше ста двадцати душ бондарных дел мастеров!

Сто двадцать мастеров, да никто из них не сделал бочки, что, как очумелая, крутилась в пучине на дне ущелья, и бороды у муллы не отрезал.

ДОРОЖКИ

Пришел вчера ко мне домой дорожный обходчик и спрашивает, я ли Влашо.

_— Начальник дорожного управления приказал, — говорит, — привести тебя к нему!

— Приказано, так веди!

Подвел он меня к самым дверям начальника.

— Постучи, — говорит, — сними шапку и входи! Я постучал, снял шапку и вошел.

Начальник сидел за столом и читал газету.

— Добрый день, товарищ начальник. рубаха на мне больше месяца не держится. Пот вконец съедает.

— Ну так брось это дело, — советует он мне. — Ты свои дорожки, я слышал, прокладываешь в самых непроходимых местах, по кручам.

— А где ровно, на что там дорожка! Где ровно, тем и без дорожки пройдешь. Дорожка — она имеет цену в горах, где круто.

— Хорошо, а кто же по твоим дорожкам на кручу взбирается? — спрашивает меня, значит, начальник. А я вижу, что его любопытство разбирает, и давай ему рассказывать во всех подробностях, кто по какой дорожке ходит.

— Одни, — говорю, — гуляют, потому как влюбленные. Другие за кизилом ходят. А больше всего пенсионеров бродит. Чуть рассветет, они уж тут как тут. Проветриваются. Кто голову проветривает, кто нервы. Нервов-то теперь сколько! Одни молчат, другие смеются… Третьи меня ругают. Недавно вот один ругался из-за того, что я не довел тропы до вершины и он себе штаны разодрал. Я ему говорю: «А чего тебя несет на самый верх? Дай срок, и туда дооожку проложу!» А он: «Я, друг, вот-вот богу душу отдам. Нет у меня времени ждать. Хочу на белый свет сверху поглядеть, пока в силах, а то потом в землю зароют, уж не вылезешь». — «Ладно, — говорю, — в таком разе я тебе проложу тропку на самый верх!» Вот сейчас, значит, ему эту тропку и делаю. А то вот Ха-рачев! Знаешь Харачева? Он из-за давления ходит, мужчина из себя солидный, пузатый, вот и взялся меня отчитывать: «Куда ты так круто забираешь? Для кого стараешься? По твоим дорожкам орлам летать, а не людям ходить! Вел бы где поровнее! Смот-р*и, возьмусь я за тебя». Вот Харачев как говорит. Ну, я и проложил для него ровную тропку. По ней теперь и доктор Шумков ходит. Ровная тропка и к роднику ведет. Я ему там и желобок смастерил, чтоб пить было удобно. Попьешь водички — и назад. Вот какие у меня клиенты взыскательные… А туристы, так те даже спасибо говорят. Вот как! На днях дали мне целую сумку помидоров. А один, из Софии, сказал, что медаль мне выхлопочет, то ли'«великий радетель туризма», то ли «родитель туризма»! Видно, партийный, потому как еще мне сказал: «Ты наш человек, говорит, — и по части энтузиазма, пожалуй, всех перегнал!»

Веселый народ, целая компания, хохочут, прямо покатываются! Битый час вертелись возле меня. Только один был хмурый, увидел у меня метлу и спрашивает, для чего она; «Камушки, — говорю, — сметать». — «Зачем их сметать?» — спрашивает. «Босиком кто пойдет, ногу наколет». — «Да разве сейчас кто ходит босиком? — кричит. — Видел ты сейчас в Болгарии, чтоб кто-нибудь босой ходил? Ты что, хочешь сказать, в Болгарии люди босыми ходят? Ну-ка, — говорит, — давай удостоверение личности! Паспорт!..» — «Вот тебе, — говорю, — паспорт! Влашо! Гляди не гляди, Влашо и есть Влашо!» — «Улыбнись, — говорит, — я посмотрю на твои зубы, на фотографии они у тебя вроде не искусственные». Ощерился я, показал ему зубы, вот эти самые. «А почему, — спрашивает, — они у тебя искусственные?» — «Свои, значит, выпали», — говорю. — «Но здесь-то, — говорит, — у тебя настоящие! — И тычет в паспорт, «Паспорт, — говорю, — выдан в пятьдесят третьем, а с той поры сколько воды утекло…» Отцепился он от моих зубов, к дорожкам прицепился. «Кто тебе платит за работу?»— «Никто!» — «Значит, задарма работаешь?» — «Значит, задарма». — «А ну, говорит, пошли со мной в совет, посмотрим, что за благодетель такой выискался!» Хорошо, люди вмешались, оставил он меня в покое, но потом сказали мне, что он прятался где-то неподалеку и следил за мной.