Вероника Кунгурцева - Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

• Название: Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
• Автор: Вероника Кунгурцева
• Издательство: Оги
• Жанр: Детские приключения
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94282-452-5

  Эта книга — современная сказка про найдёныша Ваню Житного, который отправился вместе со своими спутниками — помощниками домовиком и петухом в далёкое опасное путешествие за волшебным мелом. Он попадает в лес, где живут людоеды, знакомится с лешими, водяными, и в конце концов оказывается в Москве в октябре 1993 года…

---

— Да где ты, старая ведьма[41], а ну попридержи собачонку!

Вновь раздался кашляющий смешок, и старческий голос произнёс:

— Чего зеваешь! Зевастый какой… Ишь, всю птицу мне распугал. Здеся я — на крылечке сижу, хихи–хи… Иди ко мне, Трезорушка… Трезор, на место! Место, Трезор!

Собачонка, с сожалением глядя на вторую, непокусанную ногу Шишка, а также на совершенно целые Ванины конечности, не переставая потявкивать и оглядываться на непрошеных гостей, побежала обратно и, скакнув, с лёту пропала. Послышалось металлическое звяканье, как будто собаку на цепь сажали. Ваня пошёл к середине поляны и вдруг наткнулся на какую‑то невидимую стену… За стеной виделось всё то же самое: прижухлый бурьян, редкий кустарник… И — никого: никаких старух, никаких собак… Никакого крылечка. А попасть за невидимую ограду было невозможно. Шишок подбежал к Ване и попытался с разбегу протаранить стену — ничего не вышло. Смех раздался с новой силой. Тогда Шишок помчался вокруг стены, сопровождаемый злостным хихиканьем, — отразился на той стороне поляны, там попробовал прорваться сквозь невидимую преграду, опять неудачно. И, сделав круг, вернулся обратно. Опять раздался старушечий, с подхихиканьем голосок:

— Ну что, старый блудодей[42], не смог к девушке в светлицу попасть?! То‑то! Хи–хи–хи!

— Тьфу ты! — сплюнул Шишок. — Нужна ты мне, как телеге пято колесо… Девушка… Тебе в обед сто лет, а то и все двести!

— Ну так что ж… Я всё пока девушка на выданье. В терему сижу, на тебя гляжу, я тя вижу, а ты меня — нет. Я ведь тебя сразу узнала, хоть ты харю‑то сменил. Ничего выглядываешь, молоденькой. Не парнишко, не дедок — в самом соку…

Шишок при последних словах заметно приободрился, надулся, как пузырь, и сказал нарочито строгим голосом:

— Ладно, Анфиса, поиграли в прятки — и хватит. Мы к тебе по делу пришли, а не в игрушки играть.

— А кто ж это с тобой, Шишок, будет?

— Кто‑кто! А вот угадай кто — раз ты така всевидяща…

— Подумать, кака загадка! Кочет[43] да мальчишко!

— А что за мальчишко?

— Обыкновенный мальчишко, каких много. Кочет вот очень представительный будет. Я бы сама от такого не отказалась. У меня как раз петух подох, курочки одинокие остались… Эй, кочеток, пойдёшь ко мне жить? Сладко есть будешь, высоко спать…

Перкун искушение выдержал с честью:

— Благодарствую. Я уж как‑нибудь так… Я со своими.

Шишок же опять закричал:

— Слаба ты, видать, глазами стала, Анфиса Гордеевна, коль внучатого племянника не узнаёшь…

Тут зависла пауза, раздались шаркающие шаги, и голос приблизился, как будто старушка рядом оказалась, протяни только руку:

— Это… Валентинин, что ли, будет сынок?

— А то чей же! — крикнул Шишок.

Ваня навострил тут уши, сердце его заколотилось… Вот и опять заговорили про мамку его. Вовсе уж неожиданно. А вдруг… а вдруг она тут прячется — у Анфисы Гордеевны… Ваня напряг глаза, силясь разглядеть невидимое — но только услыхал старушечий голос у самого своего уха:

— Непохож чегой‑то! Валентина была девка — загляденье, а этот заморышек какой…

— Ладно тебе мово хозяина хаять. Найди себе спервоначалу мужичонку–хозяина, да и лай его. А мово хозяина не трожь!

— Фу ты, ну ты, ножки гнуты!

Ваня попытался дотронуться до невидимой говоруньи, но рука опять натолкнулась на гладкую, ровно лаком скрытую стену. Шишок же спросил:

— Это ты, значит, мелом невидимым своё хозяйство обвела, чтоб никто к тебе, значит, не совался… Железный занавес опустила. И кто ж тебя надоумил?

— Сама не без головы…

— Да ведь и без мела мало кто к тебе понаведывался. От кого прячешься‑то? От зверей лесных? Фрицы давно уж по лесам не шастают…

— А от таких, как ты, блудодеев…

— Ох, ведь! Не весь мелок‑то исчеркала?

— А–а–а, вот вы зачем припожаловали, за мелком сестрица вас прислала… Сама подарила мне, а теперь обратно подарочек просит.

— Какое подарила! — взвился на дыбки Шишок. — Какое подарила!.. Взаймы дала, а ты обещалась вернуть, а не вернула… Остался мелок‑то, хоть кусочек, или весь извела, отвечай, старая карга?!

— Старая карга!.. А когда‑то была свет-Анфисушка…

— Не томи, Анфиса Гордеевна, погибаем мы в городу без того мела, вертай обратно.

Тут Ваня решил взяться за дело, вспомнил про солёные огурцы, которые клала в котомку бабушка Василиса Гордеевна, вытащил кулёк с изрядно помятыми огурчиками, — какие ведь передряги им выдержать пришлось! — и протянул:

— Вам бабушка гостинчик посылает, в этом году солила, и ещё поклон… — Ваня поклонился.

Опять с той стороны стены замолчали. Только слышен был смутный гогот да квохтанье невидимой домашней птицы. Вдруг прямо из воздуха выскочила рука — рукав в телогрейке, — выхватила огурцы и пропала. Шишок быстрёхонько толкнулся плечом в то место, где исчезла рука, — но никакой прорехи там не оказалось, всё было прочно. Опять раздался ехидный смешок.

— Ни стыда у тебя, Анфиска, ни совести! — Шишок стукнул кулаком по невидимой стене. — Отдашь, нет ли, мел‑то?

— Не стучи, всё одно не достучишься… — и возле самого Шишкова уха смачно захрумтели[44] огурцом, потом голос, подхихикнув, сказал:

— Хоть из пушки пали — не прошибёшь, не то что кулачонками твоими мохнатыми… Броня крепка… И идёт до самого неба, на самолёте не долетишь, и под землёй тоже не подкопаешься, хоть бурильну машину с собой приводи… Во как!

Гости только переглянулись — до чего хороший мел! Им бы такой в самый раз…

— Как же ты‑то сквозь эту броню продираешься да шавка твоя? — поинтересовался Шишок, незаметно подмигивая Ване с Перкуном, сейчас, дескать, вызнаю все секреты.

Голос, похрумкивая, отвечал:

— А так! Я и все мои свойственники могут выходить да заходить, когда вздумается. А чужаки — не пройдут. То же и обороны касается. Моя пуля тебя достанет, твоя — как об стенку горох… Ничему и никому чужому ходу ко мне нету!

— Выходит, я чужой тебе, Анфисушка? — подставил ухо к стене Шишок и даже погладил невидимую преграду.

— Теперь Анфисушка… А была старая карга…

— Ну, прости, прости, непутёвого…

— Как не чужой?! Конечно, чужой — рази ты был тут, когда я свой круг описывала? Не было. Чужанин ты, Шишок… И нет тебе ко мне никакого доступа! — сказал голос с торжеством, к которому каким‑то непостижимым образом примешивалось сожаление.

— Вот тебе и на! — пробормотал Шишок и встрепенулся: — А как же огурцы?

Голос, похрумкав, удивился:

— А что — огурцы?

— Дак огурцы‑то перешли через черту? Они ведь не твои, а, можно сказать, чужие…

— Ну, это уж — что моя рука несёт, то моё… Что ж, ты думаешь, я по ягоду да по грибы не хожу, что ли? Хожу и ношу. Огурцы скусные[45] у Василисы! Завсегда она у нас мастерица была: что готовить, что шить, что прясть. Одно слово: младшенькая… Любимая дочь у батюшки. А мы так… А вот свою девку воспитать не сумела. Как говоришь, зовут тебя, малый?

Ваня, не сразу поняв, что обращаются к нему, ответил, сердце его бухалось в самую границу невидимой преграды.

— А лет тебе сколько?

— Девять, — сказал Ваня и, подумав, добавил: — С половиной.

— Вона как! — старуха помедлила и пробормотала: — Накануне перестройки, до Мишки Меченого ещё, будь он неладен, была у меня мать‑то твоя!

И шибко торопилась — не то в Теряево, не то в Бураново, может, оставила там что важное. Тебя, может, кагоньку… Дело‑то весной было — кругом грязь непролазная. За мелом ко мне припёрлась. Хотела помириться с матерью, мелком ей угодить, так во всяком случае сказывала, а может, набрехала, может, самой за каким‑то лешим мел этот понадобился — девка тёмная, девка скрытная, вся в матушко… Отдала я мел‑то, Шишок, Валентине и отдала, девять лет назад дело было, так выходит…

— Что ж ты молчала! — рассердился Шишок.

— А вот — говорю! А Валька, выходит, не принесла матери. Может, не успела…

— Где она, вы не знаете? — сунулся Ваня лбом к стене, за которой не было ни ветерка, кусты стояли не шелохнувшись, тогда как с этой стороны подувало.

— На дне, Ваня, мать твоя…

— Утонула! — обомлел мальчик.

— Да нет…

— Бомжует?

— Божует? Не–ет, какой там! На дне она, я слышала, — у свояка нашего. А и где ж ей быть, когда бабка твоя бессердечная прокляла её… Где все заклятые дети находятся? На дне. Там и Валентина. Может, и пожалела Василиса опосля сто раз — да сказанного не воротишь… От проклятья‑то не уйти, не уехать. До семи лет, грят, оно в воздухе носится, а в один недобрый час и падёт на голову проклятого. Валентина‑то тоже, конечно, хороша! Натерпелась сестра с дочкой. Два раза прости, на третий — прохворости[46]… Вот и прохворостила — оказалась дочка на дне!

— А где ж свояк твой проживает, Анфисушка? — вкрадчиво проговорил Шишок и даже губами к стенке приложился. Голос захихикал, как от щекотки, и пробормотал: