Алексей Ручий - Песни/Танцы

• Название: Песни/Танцы
• Автор: Алексей Ручий
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-4474-0579-3

Контркультурный роман о герое Поколения Y, пытающемся найти себя в реальности конца нулевых – начала десятых годов 21-го века, чьи жестокие правила и образы подчас оказываются гротескней и страшней правил и образов являющегося ему мира-перевертыша с подвластным кровожадному Минотавру городом-лабиринтом, по которому рыщут беспощадные убийцы – тени и отражения нас самих.

---

Он забрал у меня анкету и прошествовал с ней в дверь с табличкой «Канцелярия суда». Я откинулся на спинку кресла. Вскоре пристав вернулся.

— Что теперь?

— Ждите, — пристав сел на свое место возле входа.

Время, указанное в повестке, уже давно наступило, даже минут пять сверху прошло, пока я заполнял анкету, а подвижек не наблюдалось никаких. Еще эти двое передо мной — наверняка тоже на суд… В общем, порядок разрешения дел здесь мало чем отличался от порядка в любом другом государственном месте: медлительность и скучающая вялость сопутствовали ему во всем.

Наконец, дверь зала судебных заседаний отворилась, оттуда вышел смуглый кавказец в кожаной куртке. Он прошествовал мимо нас к выходу. Один из ожидавших в креслах мужчин прошел в освободившийся зал.

Я посмотрел на часы: мое дело, согласно повестке, уже десять минут как рассматривалось. Эх, реальность в очередной раз не соответствовала ожиданиям. Я принялся считать про себя.

…Двести двадцать два, — дверь зала заседаний вновь отворилась, находившийся там мужчина вышел, и пригласили меня. Неожиданно. Я встал с кресла, сиденье позади меня с легким хлопком сложилось. Прошел в зал, прикрыл за собой дверь.

— Здравствуйте, — поздоровался с присутствующими в зале.

Помимо судьи — полной женщины того самого стереотипного бальзаковского возраста — в зале еще была девушка-секретарь, которая сидела за столом с компьютером в углу. Она спросила у меня повестку и, пробежав по ней глазами, сказала номер дела судье. Та со скучающим видом принялась листать какие-то бумаги у себя на столе. Наконец обнаружила искомое и ненадолго погрузилась в чтение. Девушка-секретарь показала мне, куда встать — тут было такое же специальное место для подсудимых, как в том суде, в котором я был месяц назад, после ночевки в полицейском участке.

— Несогласный? — внезапно спросила меня судья.

— Это сложный вопрос…

— К суду можно обращаться «Ваша честь» или «Уважаемый суд», — подсказала мне секретарь.

— Да ладно… — судья махнула рукой. Возможно, в какой-то мере она осознавала, что уважение и честь по отношению к судебной власти в нашей стране в нынешнем ее виде были, мягко говоря, неуместными понятиями.

Тем не менее я определился, что буду обращаться к судье «Ваша честь», стараясь максимально сократить число таких обращений.

— И чего вам там спокойно не живется? — патетически обратилась судья к пространству, подразумевая в нем меня.

Честно говоря, я не знал, надо ли отвечать на этот вопрос суда или не надо, и, если все-таки отвечать надо, то что именно… Абсолютно логично я предполагал, что ответ «потому что лживая власть и продажный суд достали до такой степени, что терпеть больше нет мочи» не прокатит. Исходя из сложившейся обстановки, я решил промолчать.

Не дождавшись ответа, судья решила переформулировать свой вопрос, введя наш диалог в область конкретики:

— Участвовал?

Отпираться смысла не было, я ответил:

— Да, ваша честь.

Посчитав факт моего участия в собрании установленным, судья еще раз пробежалась глазами по материалам моего небольшого дела.

— Неповиновение сотрудникам оказывал?

Что можно считать неповиновением — вот вопрос. Омоновцы разгоняли вполне себе мирный, а значит, разрешенный Конституцией народный сход, т. е. нарушали основной закон страны; неповиновение их, по сути, незаконным требованиям — могло ли оно считаться нарушением закона? В царстве абсурда легко потеряться даже в самых простых вещах.

— Нет.

— Понятно, — судья произнесла это слово так, словно сама десять минут назад участвовала в моем задержании.

Секунд сорок она молчала. Потом обратилась с вопросом к секретарю:

— А у нас участие в несогласованном митинге и неповиновение сотрудникам полиции не покрываются одним составом? По сути ведь деяние одно…

С точки зрения формальной логики это был уместный вопрос. Почему меня судили по двум статьям, если я совершил — если все-таки драконовские законы этой страны, противоречащие друг другу, признавали, что совершил, — одно деяние?

Девушка-секретарь, которая, по всей видимости, совсем недавно окончила юрфак, должна была дать ответ на мучавший и меня, и судью вопрос, очевидно, потому, что ее знания о безумных законах безумного царства были немного свежее. По крайней мере, иначе я не мог объяснить тот факт, что судья консультировалась у секретаря судебного заседания.

— Не знаю, — ответила девушка-секретарь, — но обычно рассматривают по двум статьям.

— По двум — так по двум, — как-то житейски и нарушая все мыслимые и немыслимые принципы правосудия, заключила судья. У меня в голове промелькнул образ популярной в Интернете картинки, именуемой «фейспалм»: человек закрывает лицо ладонью, тем самым показывая свое разочарование, совмещенное с потрясением глупостью и невежеством оппонента.

Я понял, что участь моя решена. Судья еще немного помолчала и наконец изрекла:

— Считаю, что вина по обеим вменяемым статьям кодекса об административных нарушениях доказана.

У меня екнуло в груди, в горле встал ком, по спине побежали неприятные мурашки… Однако своим видом я ничего не показал. Пусть будет что будет, мой гордиев узел все равно уже разрублен…

— В качестве наказания назначаю штраф в пятьсот рублей по первой статье и пятьсот рублей по второй, — подытожила судья. — Решение суда может быть опротестовано в вышестоящем суде в течение десяти дней.

Я выдохнул. Ладно, сутки административного ареста мне, по крайней мере, не светят.

— Вам все понятно? — обратилась судья ко мне.

Конечно, мне было совсем непонятно, почему меня осудили по двум статьям за одно деяние, исходя к тому же из весьма сомнительной прецедентной практики, однако спорить смысла не было.

— Да, ваша честь, — ответил я. — Где, говорите, можно опротестовать решение?

Честно говоря, ничего опротестовывать я не собирался. Сейчас меня занимали совсем другие мысли и дела, но задать этот вопрос я посчитал необходимым.

— В вышестоящем суде, в нашем случае — это районный суд, — ответила мне девушка-секретарь.

— Ясно.

— Если не опротестуете, квитанции об оплате штрафа придут вам по почте…

Придут — куда ж денутся. Я ждал прихода перемен, а не квитанций, по правде.

— Я могу идти?

— Распишитесь у меня тут, — сказала девушка-секретарь, — и получите копию постановления.

Еще пару минут они занимались какой-то канцелярской волокитой. Я начал скучать. Наконец мне протянули готовые бумаги, я поставил автографы там, где было указано, получил свою копию постановления суда и, распрощавшись, удалился. Фемида проводила меня косыми взглядами судьи и секретаря.

В коридоре по-прежнему скучал одинокий пристав; мужчина, который оставался в кресле, когда я заходил в зал заседаний, куда-то подевался. Наверное, не дождался своей участи — решил я. Толкнув скрипучую дверь, я вышел в серый день января.

Ветер чуть успокоился, тучи застыли в небе, словно морщины на лице усталого бога. Белые кристаллы снега искрились на земле, перемежаясь с крупицами песка и соли, которыми были посыпаны тротуары. Сложив свою копию постановления вчетверо и убрав ее в карман, я пошел сквозь город, молчаливо глазеющий на меня.

За время моего отсутствия он почти не изменился: жизнь здесь вообще не любила вносить какие-то существенные коррективы в раз и навсегда принятый распорядок. Панельные пятиэтажки, покрытые инеем, венчающая панораму одной из центральных улиц брошенная двадцать лет назад стройка с недостроенным домом — как надгробие распавшейся тогда стране, сама улица с развешанными на столбах репродукторами, из которых раз в году, в День Победы, можно было услышать песни и музыку опять же несуществующей страны. Я уже ностальгировал здесь после армии, похожие чувства посетили меня и сейчас.

Зашел в продуктовый магазин — купить сигарет. Возле магазина терлась компания обветренных пьяниц из соседнего двора, которая будто символизировала собой неизменность всего происходящего в городе — на моей памяти в этом помещении успели перемениться три магазина, а компания эта, за небольшими исключениями безвременно выбывших алкашей, как была на пятачке возле крыльца, так и осталась. Складывалось ощущение, что пропагандируемая нынешней властью стабильность была придумана как раз для них, а они, в свою очередь, олицетворяли и цементировали ее.

Приобретя курево, я вновь оказался на улице. Один из алкашей отделился от компании и подошел ко мне.

— Братишка, не выручишь рублем-другим? — спросил он меня.

Я поковырялся в карманах, отсыпал ему завалявшейся там мелочи.

— Благодарствую, — алкаш засеменил назад к своей компании.

Закурив, я двинулся дальше по улице. Навстречу попадались нечастые прохожие, иногда мимо проезжали автомобили.