Анатолий Виноградов - Стендаль

• Название: Стендаль
• Автор: Анатолий Виноградов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1960

Книга А. Виноградова «Стендаль и его время» — это итог более чем двадцатипятилетних изысканий, раздумий над биографией и над произведениями великого французского романиста.

---

Бейль отмечает трудность понимания картины боя для всякого «глазеющего». Действительно, зрительное впечатление человека, не знающего хотя бы приблизительно расположения сил своих и противника, всегда сводится к впечатлению бестолковой, беспорядочной кровавой суетни. Это впечатление он впоследствии передал очень красноречиво, указывая при этом на господство элемента случайности в самой организации битв. Но в штабе, прочитывая сводки, приказы, бюллетени Главной квартиры, Бейль усваивал общую картину боев.

Крепости падают одна за другой. Французы подходят к Милану. «Однажды, въезжая в Милан чудесным утром, в трех шагах от себя, слева от моей лошади, я увидел Марсиаля…

— Мы думали, что вы погибли, — сказал он мне.

— Лошадь заболела в Женеве, — ответил я, — и я выехал только…

— Я сейчас покажу вам дом, он в двух шагах отсюда».

Так произошел въезд Бейля в Милан — город, которому суждено было сыграть огромную роль в его жизни.

Женщины в цветных платьях, дети с цветами, ликование Милана по поводу изгнания австрийских оккупантов[11], невероятное напряжение молодых надежд и гордости в сердце — таковы были первые впечатления Бейля.

Спустя тридцать восемь лет он передал их в первой главе одного из лучших романов XIX века — «Пармская обитель».

«15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан во главе молодой армии, которая только что перешла через мост Лоди и возвестила миру, что по истечении многих веков Цезарь и Александр обрели себе преемника…

В средние века миланцы были храбры, как французы времен Революции, и удостоились видеть свой город снесенным до основания германскими императорами. С тех пор как они превратились в верноподданных, самым важным делом для них стало печатание сонетов на платочках из розовой тафты по случаю свадьбы какой-либо девушки из знатной или богатой семьи. Года два или три спустя после этого знаменательного события своей жизни такая девушка обзаводилась постоянным, общепризнанным поклонником; иногда имя будущего чичисбея, выбранного заранее семьею мужа, занимало почетное место в брачном договоре. Переход от этой изнеженности к глубоким чувствам, вызванным неожиданным прибытием французской армии, был очень резок. Скоро создались новые, страстные нравы. 15 мая 1796 года целый народ понял, что все уважавшееся им дотоле было в высокой степени смешно, а иногда отвратительно. Уход последнего из австрийских полков ознаменовал собою падение старых идей; вошло в моду рисковать жизнью. Все увидели, что после стольких веков лицемерия и пресных чувств счастливым можно было стать, только полюбив что-нибудь с истинной страстью и научившись при случае рисковать жизнью. Благодаря ревнивому деспотизму, тянувшемуся со времени Карла V и Филиппа II, ломбардцы были погружены в глубокую тьму; они низвергли их статуи и вдруг почувствовали себя залитыми светом. В течение последних пятидесяти лет, в то самое время, когда «Энциклопедия» и Вольтер гремели во Франции, монахи внушали доброму миланскому народу, что учиться грамоте или чему-либо иному было бесполезным трудом и что достаточно исправно платить десятину приходскому священнику, правдиво рассказывая ему при этом свои грешки, чтобы почти наверное обеспечить за собою прекрасное место в раю. Чтобы окончательно расслабить этот некогда столь грозный народ, Австрия за дешевую плату уступила ему привилегию не поставлять рекрутов в армию…

В мае 1796 года, три дня спустя после вступления французов, молодой сумасбродный художник-миниатюрист по имени Гро[12], знаменитый впоследствии и прибывший в город вместе с армией, услышал в кафе Серви, тогда модном, о подвигах эрцгерцога, отличавшегося к тому же чудовищной тучностью; он взял список мороженых, напечатанный на листе скверной желтой бумаги, и на обороте нарисовал толстого эрцгерцога: французский солдат прокалывал ему штыком брюхо, откуда вместо крови сыпалось неимоверное количество зерна. То, что называется шуткой или карикатурой, не было известно в этой стране лукавого деспотизма. Рисунок, оставленный Гро на столике в кафе Серви, показался чудом, упавшим с неба. Он был выгравирован в течение ночи, и на следующее утро было распродано двадцать тысяч экземпляров.

В тот же день на стенах было расклеено объявление о военной контрибуции в шесть миллионов, взыскиваемой для надобностей французской армии, которая, выиграв шесть сражений и завоевав двадцать провинций, нуждалась только в башмаках, панталонах, мундирах и шляпах» (глава 1).

События, описанные в романе «Пармская обитель», происходили за четыре года до появления Анри Бейля в Милане. Это был второй приход французов. Опыт первого пребывания Бонапарта в Италии еще не научил итальянских патриотов правильному отношению к французской оккупации. Правда, то были времена республики и Конвента. Италия надеялась из рук революции получить свободу и национальное объединение. Эта большая и прекрасная страна, населенная людьми, говорившими на одном языке, была раздроблена. Более двадцати государств расположились на ее территории. Австрия с Габсбургами, Франция и Испания с Бурбонами превратили Италию в убежище для «безработных» принцев Европы. Посредине полуострова стоял город, гордо именовавшийся «древней столицей мира». Это был Рим, и в нем на троне сидел старик в трехъярусной золотой шапке и в богатых одеждах, разукрашенный, словно мексиканская птица; он назывался наместником Христа на земле и со всех пяти частей земли собирал приношения, так как католики всех стран считались сынами римской церкви и должны были платить, платить без конца…

Римский папа был и светским государем. Один из семидесяти кардиналов, окружавших папу, был губернатором Рима, другой — полицейским комиссаром.

Отдельные части Италии были разгорожены таможенными границами. Иные города были разделены надвое речкой, ее австрийские власти объявляли границей, и население не имело права переходить ее, хотя домашняя птица у всех на виду безбоязненно нарушала границы.

Все власти и все государи налагали такие таможенные сборы на вина, хлеб и другие продукты, что в Тоскане выливалось по триста тысяч бочек виноградного вина в реку, ибо продать его в Италии не было никакой возможности из-за таможенных поборов и налогов.

Эта система разрушила хозяйство страны и разорила ее население.

Итальянец Филанджьери, экономист, написал трактат под названием «Экономические законы», требуя уничтожения феодальных отношений, реформы государственного управления, аннулирования таможен и рисуя планы многих других преобразований.

Сначала Италия встретила французов в 1796 году как избавителей. Итальянцы еще помнили декрет Конвента 15 декабря 1792 года, который обязывал французских генералов уничтожать феодальный строй и монархию и устанавливать свободу, равенство и братство, уничтожать религиозный гнет, изгонять помещиков и дворян. Наполеон в 1796 году все это обещал итальянцам, и даже больше: он присоединил клятвенное обещание привести Италию к единству и провозгласить ее самостоятельной державой. Итальянцы еще не знали, не понимали, что французская буржуазия уже стала контрреволюционной силой.

Комендант форта на маленьком венецианском островке неосторожно обстрелял французский корабль, еще более неосторожно вошедший в мирные воды Венеции. Патриции Венецианской торговой республики получили от французского генерала Бонапарта страшный ответ на свою просьбу о помиловании республики:

«Дряхлый лев святого Марка не может ждать от меня пощады. Я не хочу ваших попов, я не хочу вашей инквизиции, я не хочу вашего развратного сената. Я буду Аттилой для Венеции. Все правительства Италии устарели, и им пора рухнуть».

Венецианский дож докладывал республике о Бонапарте:

— Он сказал нам, что если он дал свободу другим народам, то сумеет разбить цепи венецианского простолюдина. Венецианский совет должен избрать между миром и войной. Если он желает мира, то должен добровольно разогнать патрициев и сдаться на милость победителя».

Хитрые патриции предложили Наполеону денежный выкуп.

«Нет, нет, — ответил Бонапарт, — если даже вы сделаете настилку из червонцев на всем прибрежном песке от моих ног до Дворца дожей, я не прощу вам крови французских граждан».

Он вошел в Венецию. Дряхлый лев святого Марка, придерживающий когтистой лапой евангельскую книгу на гигантской розовой колонне центральной площади Венеции, перевернул страницу. Рабочие два дня работали над отливкой новой страницы и положили под лапу евангельского льва святого Марка бронзовую «Декларацию прав человека и гражданина». Перед Дворцом дожей вынули старые плиты, на которых рубили головы венецианским свободолюбцам, закопали чахлое маленькое «деревцо свободы», а на жертвенном огне революционного костра спалили Золотую книгу венецианского дворянства. Когда была собрана контрибуция и Наполеон убедился в том, что Венецианская область обстрижена как хорошая овца, он уступил ее австрийцам. По мирному договору в Кампо Формио австрийские войска в белых мундирах появились на площади святого Марка. И опять полезли слесари и металлурги по лестницам, и лев святого Марка опять перевернул страницу, на которой вместо «Декларации прав человека и гражданина» появилась старая доска: «Мир тебе, о Марк, евангелист мой». Так Наполеон дал итальянцам первый наглядный урок действительной политики новой, термидорианской Франции!