Арман Лану - Свидание в Брюгге

• Название: Свидание в Брюгге
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1977

Арман Лану — известный современный французский писатель. Роман «Свидание в Брюгге» — вторая книга трилогии «Безумная Грета». Первая книга трилогии «Майор Ватрен» и третья книга «Когда море отступает» получили широкую известность среди читателей.

Романы «Майор Ватрен», «Свидание в Брюгге» и «Когда море отступает» не имеют единого сюжета, и герои в них действуют разные. Целостность «Безумной Греты» создается сквозным лейтмотивом, это своего рода тема с вариациями: война и память войны.

Тема романа «Свидание в Брюгге» — разные судьбы людей, прошедших вторую мировую войну, поиски героями своего места, своей линии поведения в сложной обстановке послевоенной жизни.

---

— Вы не спите?

Рыжий молчал. Глаз стал еще беспокойнее.

Робер посмотрел температурную кривую, вычерченную на листе бумаги, прикрепленном к спинке кровати. Над зубьями этой ломаной линии, состоявшей из трех отрезков, крупными буквами с наклоном было выведено: ВАН ВЕЛЬДЕ, Себастьян.

Ван Вельде? Как будто бы так называла себя давеча по телефону медсестра, которая разыскивала Фреда — второго ординатора. Больной перевел взгляд своих неестественно синих глаз с Оливье на Робера. Это длилось один миг, и у Робера не было оснований придавать этому значение, но тем не менее ему показалось, что больной замкнулся и насторожился, что присутствие Робера ему неприятно.

— Итак, — обратился Оливье к больному, — мы решили покончить с собой и тем досадить жене! Увы, затея не удалась. И вот вся больница поднята на ноги, дежурного врача вытаскивают из постели, в то время как у него голова буквально раскалывается от боли, и когда сей почтенный человек является к больному, тот обливает его презрением. Может, сигарету? Нет, мы не желаем сигареты. Ну, что ж, подождем до завтра.

Он повертел из стороны в сторону голову мужчины, словно неодушевленный предмет, властно повернул ее лицом к себе. Приподнял верхнее веко, пробурчал:

— Зрачок расширен.

Пощупал пульс. Больной, предоставленный сам себе, нетерпеливо дернулся, словно капризный ребенок.

— Ну, все, все уже, не волнуйтесь! Утром вы были разговорчивее.

Он тронул Робера за плечо, и они отошли от кровати.

Больной, как показалось Роберу, весь обратился в слух. Оливье позвонил. Зазвенело где-то очень далеко.

— «Уход в себя», — объяснил Оливье, стараясь говорить как можно тише. — Он затаился сейчас и ненавидит весь свет. В том числе и нас.

И все-таки что-то мучило Робера. Ненавидит, — возможно, но не в этом дело… А в чем? Имя… Ван Вельде, Себастьян Ван Вельде. Одно время Робер служил на Севере, его часть стояла в Валансьенне. Ван Вельде, Ванвельдов, Вандервельдов, Вандервельтов у них было так же много, как Дюпонов где-нибудь под Парижем.

Он прислушался. Сюда не доносилось никакого звука. Этот корпус находился на отлете.

Оливье тихонько рассказывал:

— Этот тип проглотил с полсотни таблеток фенобарбитала. Он уже раньше лечился у нас и принимал много барбитуратов. Ты не думай — он к нам не с неба свалился.

— Но коли он остался жив, то теперь-то наверняка выкарабкается.

— Так полагают профаны! Попытка к самоубийству, мой милый, кончается либо смертью, либо пробуждением после многочасового сна. Когда просыпаешься, то свеженький такой становишься, как девушка перед первым причастием. «Сие есть плоть моя, — сказал он, — отправляя в рот облатку хинина».

Оливье подмигнул. Он не мог не острить и острил, как только он один умел, — в нем все время жил мальчишка, школьник.

— Ну так вот, — продолжал он довольно громко, и Роберу показалось, что больной их слышит. — Он может и не выкарабкаться. Этого поганца уже лечили. Алкоголик и эпилептик. По указанию врача его жена давала ему лекарства, во избежание кризисов… В отсутствие Эгпарса ему сделали промывание желудка. Толку никакого! Омерзительное зрелище. Именно омерзительное. Он блюет на тебя и на шланг. Но таково правило, так сказать, ритуал. Нарушать его нельзя, особенно когда патрон отсутствует.

— Ну, а дальше?

— Дальше погрузился в полушок и продрых до утра. Наутро он чувствовал себя лучше. Наступила разрядка. И наконец-то эта дрянь разговорилась, его невозможно было остановить, он плакал, рвал на себе волосы. Одним словом, разыграл отчаяние.

— Ты жесток.

— Нет, почему же? Просто диву даюсь! Наши больные — это такие актеры! Но и некоторые другие тоже. Туберкулезные, например. Конечно, больные — это больные. Но, кроме того, они все играют какую-нибудь роль. Горько, что у них такая роль и что не они ее выбрали. И все-таки играют!

В коридоре послышались шаги, не похожие на шаги Оливье или Робера: хлопала кожаная подошва; шаги приблизились.

— Все помыслы больного, лелеящего свою болезнь, — начать все сначала. А всякий больной лелеет свою болезнь, понимаешь? Нет? Увидишь сам. Надеюсь, Эгпарс разрешит тебе сопровождать меня во время моих визитов к больным.

Блестящая идея! Робер улыбнулся. Он подумал о Жюльетте.

Дверь открылась, вошел санитар. Ван Вельде вздрогнул, но остался лежать в том же положении.

Оливье, не обращая внимания на вошедшего, — им оказался усатый Жермен, от нетерпения он переминался с ноги на ногу, — уточнил:

— Кстати, Робер, чтобы тебе окончательно все стало ясно: этот прохвост — муж Сюзи, медсестры, с которой ты разговаривал по телефону.

— А! А я-то все думаю, откуда мне известно имя Ван Вельде… И она, кажется, искала «эту макаку» Фреда?

— Совершенно верно, «эту макаку Фреда». Он ее любовник. И очень возможно, что из-за Фреда бедный малый и решил отравиться. Между прочим, одна из причин, почему безбожник оставил без надзора призраков этого скромного особняка и рванул в места…

— Более гостеприимные.

— Вот именно.

— Тогда я понимаю беспокойство вышеупомянутой Сюзи.

— Да ничего ты не понимаешь.

Они вышли в коридор, Жермен последовал за ними. Оливье плотно закрыл за собой дверь. Робер не сомневался, что Ван Вельде тотчас же поднялся. Чем-то этот парень бередил ему душу.

— Жермен, — обратился Оливье к санитару, — что, мадам Ван Вельде уже поставлена в известность?

Жермен отрицательно покачал головой.

— Как-никак это ее муж…

— Я сказал старшему управляющему, доктор. Но он не желает ничего знать. Господин Хоотен не хочет брать ответственность на себя.

— Но почему же, бог ты мой!

— Управляющий говорит, что они, мол, разведены. И что это его не касается.

— Ну так передайте от моего имени вашему управляющему, что в ближайшие дни я сам займусь больным. Я знал, что Хоотен — мерзавец и лицемер, и к тому же закостенелый ханжа, но отказаться предупредить жену под тем предлогом, что она, видите ли, пятнадцать дней уже не числится женой, это ни в какие ворота не лезет! Всюду — ложь, предрассудки, «так принято» и «так не принято». Ну и что ж, что разведены, раз они продолжают жить вместе. Да, представь себе! И к тому же у них ребенок!

Жермен разводил руками: согласен, мол, но ничем помочь не могу.

— Ладно, покончим с этим, Эгпарс идет!

В конце коридора показался Эгпарс. Он шел не спеша, ровными маленькими шажками, как-то странно покачивая торсом. Главврач был приземист и кряжист и очень широк в плечах. На носу у него сидели очки с толстыми стеклами, волосы были совершенно седые, цвета олова. Халат выглядывал наподобие нижней юбки из-под ратинового черного пальто, придавая его и без того странной фигуре еще более нелепый вид.

Глава VI

— Добрый вечер, Дю Руа.

— Добрый вечер, мосье.

Здесь подчинялись правилам, принятым во врачебной этике: главврач называет ординатора по имени, а тот величает его «мосье».

— Здравствуйте, мосье Друэн, — сказал главврач Роберу.

И приветливо протянул ему руку. Но он сразу же осекся, почувствовав какую-то неловкость, и тут только увидел руку в кожаной перчатке. Спокойно, не суетясь, он протянул левую руку. Для Робера Друэна реакция людей на его неживую правую руку стала своего рода тестом. Люди с повышенной чувствительностью, замкнутые и застенчивые, спешили извиниться но и сильные, менее чувствительные и более твердые, бывали смущены. Мало кто вел себя так естественно, как этот врач. Он продолжал:

— Вы и в действительности такой же, как на экране. Но только гораздо моложе.

— Телевидение искажает лица, — ответил Робер. — Я сам видел, как очаровательные девушки в телевизоре становятся дурнушками. Одни делаются толще, другие худеют, а некоторых и вовсе не узнать. Прямо какое-то колдовство!

— Вы желанный гость в Марьякерке. Очень рад вас видеть здесь в вашем третьем измерении. Хорошая штука — третье измерение!

Третье измерение Эгпарса было вполне выражено. Вблизи особенно бросалось в глаза, что он очень ладный и весь какой-то подобранный, плотный. Голова чуть наклонена вперед, черты его лица тверды; большие близорукие голубые глаза, защищенные очками, выражали живой ум; они умели быть и очень подвижными, а в то же время на редкость внимательными и сосредоточенными. В нем чувствовалось умение владеть собой, непринужденность, но без расхлябанности, внутренняя сила. Говорил он медленно, взвешивая каждое слово. И почти без акцента. Только некоторые обороты изобличали в нем бельгийца, но они попадались в его речи не так уж часто.

— Так что за история тут вышла? — обратился он к Дю Руа. — А впрочем, с мадам Сюзи иначе, наверное, и быть не могло!

— Хороша история! Скажите уж лучше: скандал! Несчастную даже не предупредили, что ее муж…