Николай Кузаков - Красная волчица

• Название: Красная волчица
• Автор: Николай Кузаков
• Издательство: Издательство «Современник» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР 121351
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Роман является итогом многолетних раздумий читинского писателя Николая Кузакова о творческой, созидательной силе революции в Забайкалье. Действие произведения охватывает время от становления там Советской власти до наших дней.

Судьбы героев переплетаются в остросюжетном повествовании. Круто меняется жизнь всего эвенкийского народа, а значит, и юной шаманки Ятоки. И когда начинается Великая Отечественная война, русские и эвенки в одном строю защищают Отечество.

Умение увидеть и показать за судьбами своих героев судьбу народную отличает прозу писателя.

---

— Ну, здравствуй, Марья, — поклонился Захар Данилович.

— Здравствуйте-здравствуйте, дождалась-таки. — Мария Семеновна открыла дверь. Василий с Захаром Даниловичем вошли в дом.

— Рана-то у тебя как, Вася?

— Зажила, мама.

— Слава богу. Я сейчас веники принесу, белье в горнице.

— Ты-то как тут живешь?

— Хворала два раза, да вот оклемалась.

— Много охотников вышло?

— Три бригады. И остальных поджидают.

— Дед Корней здоровый?

— Ничего, только извелся весь. Прасковья, старика Двухгривенного, умом тронулась, ходит, все улыбается чему-то.

Пришел дед Корней.

— С возвращением вас.

— Спасибо.

Дед Корней окинул взглядом Василия.

— В отца, паря, попер. Вон как тайга-то тебя выходила. Пожалуй, быка кулаком собьешь.

— Куда мне, дедушка, — улыбнулся Василий.

— Ты, ядрена-матрена, не прибедняйся. Отец-то в твои годы медведя за загривок поднимал, как щенка.

— Ты, паря, того, маленько лишку хватил, — усмехнулся Захар Данилович.

— Что лишку? — закипятился дед Корней. — Самолично видел. Как-никак промышляли. Как ноне-то добыли?

— Не пожалуемся.

— Вот и добро.

— Пойдем с нами в баню.

— Я недавно парился. Да оно лишнее не будет. Пошли.

Баня небольшая. В ней каменка, полок, лавка вдоль стены. Две бочки с водой: одна с горячей, другая с холодной. Захар Данилович положил на каменку веники, поливает их водой и поворачивает. Камни зашипели, от березовых веников запахло прелыми листьями. Василий с дедом Корнеем сидят на лавке. Дед Корней блаженно почесывает грудь. Василий всем телом ощущает тепло, идущее от каменки, и с наслаждением вдыхает прелый запах веников.

— Ты, Захар, что-то долго колдуешь над вениками, — не вытерпел дед Корней.

— Веник, паря, надо умеючи распаривать: будет немного суховат лист, и не получишь удовольствия от парения. И перепаривать нельзя. Скользкий лист тоже не обласкает душу. Вот теперь впору.

Захар Данилович раздал веники, надел рукавицы, шапку, так же облачился и дед Корней. Василий смотрел на стариков и посмеивался.

— Подбрось, Васюха, пару ковшичков, — попросил Захар Данилович.

Василий плеснул воду на каменку. Горячий пар взметнулся к потолку. Захар Данилович шлепнул себя веником, крякнул от удовольствия.

— Подбрось еще немного.

Василий выплеснул на каменку еще ковш воды. Пар клубом ударился о потолок и заволок всю баню. Захар Данилович с дедом Корнеем хлестались вениками. Василий тоже парился от души. Намочит голову — и на полок. Но волосы тотчас становились сухими, накалялись, как проволока. Жгло уши и руки.

— Еще подбрось пару ковшичков, — просит Захар Данилович.

Жарко даже на полу. Первым сдался дед Корней. Он неловко слез с полка и лег на пол.

— Ты что, паря? — спросил его Захар Данилович.

— Голова вкруг пошла.

Василий с Захаром Даниловичем выбежали и бросились в сугроб, а оттуда бегом в баню. Василий плеснул на каменку пару ковшиков воды и полез на полок. Следом за ним Захар Данилович.

— Я уж не могу вас поддержать, — сожалел дед Корней. — Сила не та стала. А был дюже крепкий.

После бани мужики напились квасу и отдыхали в горнице. Мария Семеновна в кути готовила ужин.

— Балаган в вершине Ключевой сохранился? — спросил дед Корней.

— Покосился, — ответил Захар Данилович. — Я его подправил. Ночей пять там ночевал. Белки ноне кедровой много было.

— А зимовье у Лебединого озера?

— Сгорело. Пал прямо по нему прошел. Один нижний венец остался.

— Я это зимовье рубил, когда еще холостяком был, — Задумчиво проговорил дед Корней. — Места там добрые. Белки всегда много водилось. И рыбы в озере много.

— Лабаз только один и уцелел.

— Вот тебе раз, — оживился дед Корней.

Вошли Степан с Надей.

— С легким паром вас, — Степану бросились в глаза распаренные лица мужиков.

— Спасибо.

— Ты еще своих баб не растерял? — усмехнулся дед Корней.

— Дедушка, да он сам в лесу у нас потерялся, мы его кое-как нашли, — сказала Надя.

Все засмеялись.

Пришли Сема, Татьяна Даниловна, Дормидонт Захарович, Дмитрий с женой, Михаил Викторович Поморов. Бабы пошли в куть помогать Марии Семеновне, мужики курили, вяло переговаривались, нащупывая тему для разговора.

— Корней Иванович, грамоту-то одолел? — спросил Дмитрий.

— Иди она к ляду, — махнул рукой дед Корней. — Два месяца букву «В» изучал, тетрадку гумаги исписал, не пошло дело — и баста. Хоть волком вой.

Мужики дружно смеялись.

— Степан, что с оленями Урукчи думаешь делать? — спросил Захар Данилович.

— Не знаю. Наверное, всем охотникам придется раздать.

— Не годится так, — возразил Поморов.

— Это почему?

— Очень просто. Какой-нибудь ловкий мужичок найдется, приберет к рукам всех оленей, и останемся мы все в дураках.

— Урукча так и разбогател, — вспомнил Захар Данилович. — Когда он похоронил отца, пятнадцать оленей было. Потом женился на вдове, оленей двести за ней взял. Стал охотникам под соболей оленей давать для кочевок и охоты. Разбогател и стал из них кровь сосать, как клещ.

— А мы контроль учиним, — не сдавался Степан. — Изберем председателя родового Совета из бедняков.

В горницу вошла Татьяна Даниловна, была она в новом синем сарафане, в темных меховых сапожках. Вокруг шеи в несколько рядов бусы. В одной руке у нее чайник, в другой — стакан.

— С благополучным возвращением вас, — Татьяна Даниловна слегка поклонилась.

— Спасибо.

Она налила в стакан бражки и поднесла деду Корнею.

— Тебе, дедушка, от всех баб за ученье ребятишек большое спасибо.

— Что толковать-то. — Дед Корней опрокинул стакан, от удовольствия крякнул. — Хороша.

Татьяна Даниловна наполнила стакан и поднесла Захару Даниловичу.

— Тебя, братец, с хорошим промыслом.

— Спасибо.

Татьяна Даниловна обнесла всех бражкой и ушла. А вскоре в горницу внесли два стола, накрыли их скатертью. На столе появился пирог из налимьей печени, фаршированные потрошками рябчики, расколотка из сигов и хариусов, язи с душком, копченый таймень, сохатиная губа, брусника в сметане, соленые грузди, красная тайменья икра.

— Гости дорогие, прошу к столу, — пригласила Мария Семеновна.

Когда все уселись за стол, Мария Семеновна взяла чайник, налила стакан бражки и поднесла деду Корнею.

— Дай бог тебе, Корней Иванович, здоровья.

— Спасибо. Только выкушай вначале сама.

Мария Семеновна отпила, поморщилась, долила стакан и подала деду Корнею.

После второго стакана бражки женщины разрумянились.

Ой, при лужке, при лужке,
Да в широком поле,
При веселом табуне
Конь гулял на воле,—

запела Татьяна Даниловна. И песню подхватили все.

Василий с Семой потихоньку вышли на улицу. Ночь стояла морозная, звездная.

— Где сегодня посиделки? — спросил Василий.

— У Женьки.

Парни пошли улицей.

Федор Максимович сидел на маленькой скамеечке, у сундука. Максим прямо на пол из мешка вытряхнул перед ним пушнину. Подошел Сережка, взял косматую с куцым хвостом шкуру, похожую на собачью.

— Это кто такой, тятя? — спросил Сережка.

— Росомаха.

— Ты убил?

— Нет, Максим.

Максим взял у Сережки шкуру, повесил на гвоздь у окна.

— Пусть маленько подбыгает[29].

— Братка, как ты ее добыл?

— Да как. В хребте жили сохатые — матка с телком. Ночью на них напала росомаха. Телок с перепугу потерял мать. Росомаха погнала его, целые сутки шла за ним. Телок выбился из сил. Тогда она его и задавила. Возле мяса Кайла и загнал ее на дерево.

— А быка росомаха может задавить, матерого? — спросил Сережка.

— Давит и быков.

— Такая маленькая?

— Зато клыки у нее острые.

Федор Максимович взял шкурку соболя, тряхнул. Темный мех принял воздушную легкость.

— Серега, говорят, ты здесь в учителя подался, — усмехнулся в усы Федор Максимович.

— Обучал женщин, — с достоинством проговорил Сережка. — Мама вон писать научилась.

Нина Павловна убирала со стола посуду.

— Грамотей из меня, — махнула рукой, — одна стыдобушка. Только фамилию и научилась рисовать.

— Вот и неправда, — возмутился Сережка. — Весь алфавит знаешь.

— Буквы-то знаю, да только куда какую ставить, ума не хватает.

— Вот видишь, буквы знаешь, — проговорил Сережка. — А бабушка Домна бойкот объявила. Мы хотели проработать ее на собрании и порицание вынести, да Михаил Викторович запретил.

— Что-что бабушка Домна объявила? — спросил Максим.,

— Бойкот.

— Это что же за зверь такой — бойкот?

— Слушай ты его, — вмешалась в разговор Нина Павловна. — Бабка учиться отказалась, а он ее бойкотом обзывает. Каких только слов не выдумают, срам один. Будто по-человечески уж и говорить нельзя.