Николай Кузаков - Красная волчица

• Название: Красная волчица
• Автор: Николай Кузаков
• Издательство: Издательство «Современник» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР 121351
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

Роман является итогом многолетних раздумий читинского писателя Николая Кузакова о творческой, созидательной силе революции в Забайкалье. Действие произведения охватывает время от становления там Советской власти до наших дней.

Судьбы героев переплетаются в остросюжетном повествовании. Круто меняется жизнь всего эвенкийского народа, а значит, и юной шаманки Ятоки. И когда начинается Великая Отечественная война, русские и эвенки в одном строю защищают Отечество.

Умение увидеть и показать за судьбами своих героев судьбу народную отличает прозу писателя.

---

Ятока хлопотала по дому. Из тайги она вернулась счастливой. Три дня они с Василием прожили у Горы Матерей. Рыбачили, отдыхали. Василий поднимался на голец. Гора Матерей обязательно пошлет нм дочь. От одной этой мысли сердце Ятоки наполнялось радостью. Скоро придет осень. Они с Василием встретят первый снег в горах Кодара. Теперь они всегда будут вместе. Потом и Димка выйдет на их тропу.

Ятока вышла на улицу вытрясти кумаланы. Василий под навесом мастерил грабли. Рядом с ним на чурбаке сидел Димка и обстругивал трехрогие березовые вилы.

— Дед твой был мастер делать грабли, — донесся до Ятоки глуховатый голос Василия. — Выточит — игрушка. Из рук бы не выпускал.

— А ты сделай такие же, — посоветовал Димка.

— Пробовал, не получается. Таланта нет.

Ятока с любовью посмотрела на мужа с сыном и вернулась в дом. Василий с Димкой продолжали разговор.

— А верно говорят, что ты лучший стрелок был: на двадцать шагов из малопульки в острие ножа попадал?

— Стрелять, Дима, уметь надо. В мире порохом пахнет.

— Ты думаешь, война будет?

— Я не пророк.

Откуда-то донесся звук, похожий на отдаленный гром. Он то появлялся, то пропадал. Василий с Димкой переглянулись.

— Гроза, что ли? — проговорил Василий.

Гром усилился. Димка отбросил вилы, вскочил.

— Папка, самолет это.

— Откуда он здесь возьмется?

Над хребтами плыл самолет. С каждой минутой он увеличивался, гул нарастал. На крыльцо вышли Ятока с Семеновной.

— Ероплан? — удивилась Семеновна и на всякий случай отступила в глубь сеней.

А в деревне переполох: мальчишки ликуют; старухи, крестясь, прячутся в домах, но любопытство берет верх, и они заглядывают на небо из-за укрытий; мужики кое-что повидали на своем веку, а поэтому ломают головы, зачем летит самолет в такую глухомань, спроста ли?

А самолет уже над деревней. От рева мотора звенят стекла в окнах.

— Ура! Самолет! — кричат мальчишки.

От испуга на всю деревню завыла собака. Чья-то нетель, задрав хвост, понеслась по угору. Храпят на привязи кони.

Самолет пошел на посадку. К нему со всех сторон бежали жители Матвеевки. Приземлился он в поскотине, пробежал, развернулся и подкатился к изгороди. Винты остановились. Летчик отстегнул ремни. Вылез из кабины на крыло, снял кожаный шлем и спрыгнул на землю. Приземистый, круглолицый. В круглом лице, в этой широкой улыбке что-то знакомое.

— Ганя! — первой узнала летчика тетя Глаша, кинулась к нему, обессиленно упала на руки сыну, перевела дух, подняла голову. — Да ты ли это, сынок?

— Я, мама. Я — У Гани перехватило дыхание. Прижал к груди седую голову матери. И больно, и стыдно ему стало, что давно не проведывал ее, что редко писал.

— Прости за все, мама.

— Да че уж. Хоть дождалась-то.

Тетя Глаша немного успокоилась, вытерла Кончиком платка глаза. Подошел Василий.

— Ты это откуда свалился?

— В Юрово женщина разродиться не могла. Врача из Города вызвали. Вот я и привез врача. И рискнул на ночку заглянуть домой.

Подошли Семен со Степаном. Семен поздоровался за руку, а Степан обнял Ганю, потом кивнул на орден.

— Поздравляю, Ганя.

— Спасибо, дядя Степан.

— Под облака забрался. Молодец.

Ганя здоровался с односельчанами. Ребятишки, осмелев, гурьбой шли за ним. Увидел он Ятоку с Семеновной и вернулся к самолету.

— Одну минутку.

Вынул из кабины сверток. Развернул его и на глазах у всех накинул пуховый платок на плечи Ятоки.

— Лучше матери подари, — смутилась Ятока.

— Для матери у меня есть подарки. А это тебе — за оленей. Без них я бы не дотянул до неба. Спасибо тебе.

— Что старое вспоминать?

— Но и забывать нельзя.

Ганя повернулся к парням, которые гурьбой стояли у самолета. Подошел к Димке.

— Тебя как звать?

— Димка… Дмитрий.

— Чей ты? Что-то никак не угадаю.

— Сын Василия Воронова и Ятоки.

— Это уже такой сын у них? — покачал головой Ганя. — Вот что, Дима. Назначаю тебя старшим. Чтобы до утра ни одна душа не подходила к самолету.

— Есть! — вытянулся Димка. — Дядя Ганя, а вы на каком самолете воевали?

— На истребителе.

Ганя взял тетю Глашу под руку, и они пошли к дому. За ними толпой шли односельчане.

— Не сон ли это? — все еще не веря, что рядом с ней сын, уже который раз повторяла тетя Глаша.

— Нет, не сон, мама. А ты у меня еще молодец.

— А я-то думала, уж не погляжу на тебя. Утром выйду на крыльцо и смотрю в небо. Коршун над горами объявится, у меня сердце так и оборвется.

У тети Глаш и задрожал голос.

— Не расстраивайся, мама.

Ганя с тетей Глашей свернули в проулок. На пустыре показался домик, за ним ель и две лиственницы. У Гани до боли сжалось сердце.

Из прихожей бабы свернули в куть, а мужики прошли в горенку, тут у стола окружили Ганю.

— Ты мне, Ганя, скажи, не таясь, будет война? — наступал Степан.

— Я человек маленький. С Германией у нас заключен мирный договор о ненападении. Но фашисты есть фашисты, от них всего можно ожидать.

— Все понятно, — посуровел Степан, — Ты в какой должности был?

— Командир звена.

— А звание?

— Был старшим лейтенантом, да вот по ранению демобилизовался.

Из кути доносились женские голоса.

— Чем это угощать-то народ буду? — сокрушалась тетя Глаша. — Взнатье, так приготовилась бы. А то как снег на голову.

— Угостим, тетя Глаша, — успокаивала ее Ятока. — Ганя и наш гость. Пошто его худо принимать будем?

И бабы со всей деревни понесли угощение, доставали заветные бутылочки. Ятока наставляла все на стол.

Гости разошлись поздно. Ганя проводил их, присел на ступеньку и закурил. Ночным сумраком окутались горы. Над ними теплились звезды. Под лесом, в низине, белел туман. Лесная тишина. Все это Гане казалось сном. Там, над бескрайней монгольской степью, когда ловил на прицел вражеский самолет, вспоминал это крыльцо, ель и две лиственницы, под которыми играл в детстве.

Он кидал свой самолет в смертельные атаки, чтобы сберечь этот дом. Он сделал все, что мог. А в душе росла безотчетная тревога. Точно он был в чем-то виноват перед родным домом. Это была сыновья вина перед землей, которая родила его, на которой он сделал первые шаги и которая будет ждать его, пока он жив, помнить его и после смерти. «К чему я о смерти?» — Ганя тряхнул головой.

Вышла тетя Глаша, села рядом с сыном.

— Я думала, хоть недельку погостишь у матери…

Голос у тети Глаши задрожал. Ганя обнял мать.

— Извини, так вышло. Осенью белочить приеду.

Простодушная тетя Глаша оживилась.

— Я тебе и собаку Юльку вырастила. Страсть какая белошная. Со старыми собаками и зверя берет.

— Спасибо, мама.

Тетя Глаша вытерла глаза.

— Ты уж когда поедешь, невесту с собой возьми. Я хоть погляжу на нее.

— С невестой дело хуже.

— Может, летчикам нельзя жениться? Так ты плюнь на этот ероплан. Охотиться будешь. Прокормимся. Уж так внучат дождаться охота.

— Я, мама, об этом подумаю. Про себя расскажи, как живешь.

— Че не жить-то? Кругом добрые люди. Вернешься, и совсем ладно будет. За подарки спасибо. Я тебе носки связала, зимой еще. Ты надевай их, теплые. Шарфик из беличьих хвостов собрала. Пойдем. Положи. А то утром забудешь.

На рассвете Ганя прилег. Тетя Глаша сидела возле кровати и не сводила глаз с сына. Так незаметно вырос. Кажется, еще вчера учился ходить, сказал первое слово — «мама». Тетю Глашу пугала его самостоятельность. Как-то Ганя решил на осередыш через протоку перебрести. Запнулся о камень и упал. Волна подхватила его и покатила, как бревнышко, только ручонки мелькают. Вытащила его тетя Глаша синего. Насилу отходили. Сколько слез пролила, думала, умрет вместе с ним. И первых его уток помнит она. Тогда дед Захар ружье ему купил, стрелять научил. Был бы охотник не хуже других…

Так за думами и застало солнце тетю Глашу. Ганя проснулся. Сел.

— Эх, и поспал сладко, мама. Схожу, искупнусь в речке.

— Смотри там, осторожней.

Через час опять вся деревня собралась на пустыре. Ганя встал на крыло самолета и помахал рукой. Тетя Глаша всхлипнула.

— Ты че, моя-то. Повидалась. Радоваться надо. Даст бог, еще прилетит, — успокаивала ее Семеновна.

Самолет ревом мотора пугнул тишину, разбежавшись, взмыл в небо. Сделав круг, скользнул к пустырю, пролетел над головами толпы, качнул крыльями и, набирая высоту, полетел в низовье.

Давно исчез за горами самолет. А тетя Глаша и Семеновна все еще стояли на пустыре и смотрели в синеющую даль.

Глава XI

В серой дождливой хмари перемешались дни и ночи.

В покати Седого Буркала на выступе утеса усталая орлица прикрывала собой от ветра и дождя беспомощных птенцов. Над ней, разбиваясь о вершину гольца, клубились изодранные тучи. А внизу, по ущелью, гулко грохоча камнями, мчался мутный поток. Из темного логова вышла голодная Красная Волчица. Она еще не вылиняла, а поэтому с боков ее свисала клочьями рыжеватая шерсть. Красная Волчица тенью скользнула между каменными глыбами и вскоре уже была на закрайке низины. Она наступила на мокрую траву, брезгливо тряхнула лапой и замерла, прислушиваясь к тихому шороху дождя. Невдалеке раздался мягкий треск ветки. Красная Волчица напряглась, готовая в любое мгновение кинуться на жертву или скрыться от врага в глухом урочише, подальше от логова. На лесной прогалине показался матерый волк, он нес в зубах кабарожку. Красная Волчица зарычала. Волк бросил жертву. Красная Волчица вонзила клыки в еще теплое тело кабарожки.