Борис Прянишников - Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции

• Название: Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции
• Автор: Борис Прянишников
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05720-Х

Благодаря собранному бесценному материалу по истории русской белой эмиграции в борьбе с органами ОГПУ-НКВД, события, происходящие в 20–30-е годы, воспринимаются в книге с поразительной достоверностью.

Эта книга читается как остросюжетный исторический детектив и не оставит равнодушным читателя.

---

— Вы приказали Папену произвести дознание о деятельности Шовино, после чего он и был уволен?

— Нет, я дознания не производил и судьбу Шовино не решал.

— Отставленный от должности, я прибыл в Париж и разговаривал с господином Монданелем в его кабинете, — заявил Шовино.

— Не помню, чтобы Шовино был у меня после 23 сентября. Такого разговора у меня с ним не было.

— Выйдя из кабинета господина Монданеля, я встретил контролера Фурнье, шедшего с докладом к нему. Мы долго разговаривали, и Фурнье наверное помнит об этом.

— Господин Монданель, а вы не помните? — спросил Дельгорг.

— Не припоминаю.

В зале раздался громкий хохот. Монданель нахмурился, гневно глядя на публику.

— Кто ваш прямой начальник? — спросил Рибе.

— Господин Муатесьё, директор Сюртэ Насиональ.

— Он не говорил вам, что правительство собиралось послать миноносец вдогонку за «Марией Ульяновой»? — продолжал Рибе.

— Нет, не говорил.

— Известно ли вам, что «Мария Ульянова» обычно проходила через Кильский канал? Почему вы не просили немецкие власти произвести обыск на пароходе?

— Не было смысла. Не будучи уверенными в том, что тело Миллера на ее борту, мы не могли обращаться к немецким властям. А гаврский след уверенности не давал.

— А, вы вообще ничего не знали про Кильский канал! Не добившись от вас сведений, семь месяцев спустя, мы непосредственно обратились в немецкое посольство. И от немцев узнали, что «Мария Ульянова» через Кильский канал не проходила.

Монданель молча пожал плечами.

— Почему был уволен Шовино? — спросил Филоненко.

— Не знаю, — ответил Монданель.

— А розыски агентов ГПУ во Франции — в вашем ведении? — спросил Рибе. И огласив длинный список агентов, с указанием их тайных явок и совершенных ими преступлений, Рибе спросил:

— Знали ли вы об этом? Приняли ли меры? Ведь эти люди продолжают жить во Франции.

— Не имею понятия.

— Тогда прошу вас, от моего имени, доложить об этом министру внутренних дел.

* * *

9 декабря технический эксперт Эрар отвечал на вопросы.

— Как велика разница в скоростях грузовика и легковой машины? — спросил четвертый присяжный.

— Это зависит от веса шасси и кузова. Восьмицилиндровый грузовик Форда, мощностью в 21 лошадиную силу, может развивать скорость до 125 километров в час.

— Сколько времени нужно такому грузовику для пробега из Парижа в Гавр? — спросил Рибе.

— Два с половиной часа в сухую погоду и по хорошей дороге.

— Выехав с бульвара Монморанси в час дня, мог грузовик поспеть в Гавр к 3 часам 30 минутам?

— Вполне.

* * *

Обращаясь к суду, мэтр Рибе заявил в тот же день:

— Я утверждаю, что 23 сентября 1937 года, когда газеты сообщили об исчезновении генерала Миллера, полпред Потемкин был приглашен к председателю совета министров. Глава правительства посоветовал Потемкину предложить Москве немедленно вернуть «Марию Ульянову» во Францию. Вскоре Маркс Дормуа сообщил главе правительства по телефону, что советский грузовик прибыл в Гавр в два часа дня и, следовательно, этот след нельзя считать серьезным. Поэтому правительство отказалось от мысли вернуть советский пароход или нагнать его с помощью миноносца. Только к вечеру того дня выяснилось, что грузовик прибыл не в два часа, а между тремя и четырьмя часами. Но было уже поздно. Почему так случилось? А из достоверного источника мне известно, что, выйдя из кабинета главы правительства, Потемкин посетил своего друга, Венсена Ориоля, хранителя печати. После их разговора Маркс Дормуа сообщил главе правительства по телефону о раннем прибытии грузовика в Гавр. Для выяснения этого вопроса я считаю совершенно необходимым допросить господина Маркса Дормуа.

На следующий день Маркс Дормуа явился в суд и вручил Дельгоргу письмо с отказом от дачи показаний:

«…я ничего не знаю по делу, которое слушается в суде присяжных. Кроме того, я считаю невозможным давать объяснения о действиях правительства; если нужно, то отчитываться я могу только перед парламентом и избирательным корпусом… Справедливо гордящаяся своей независимостью, судебная власть не будет упрекать меня за это».

— Об отказе господина Маркса Дормуа можно и не жалеть. Вряд ли его показания могли быть интересными, — сказал прокурор Флаш.

— Колен доставил суду телеграмму, полученную из СССР накануне ухода «Марии Ульяновой». Текст по-русски, перевод по-английски. Если бы я знал хотя бы один из этих языков! — воскликнул Дельгорг.

Филоненко переводит с русского. Шваб — с английского: «Телеграфируйте причину опоздания. Точка. Грузятся ли аэропланы?»

Телеграмма звучала странно. Никаких самолетов на пароход не грузили. «Мария Ульянова» разгружала в Гавре 5522 тюка бараньих кож стоимостью 9 миллионов франков. Оставалось выгрузить последние 600 тюков, когда советские власти отозвали пароход в СССР. Бараньи кожи вернулись в Ленинград и были позже доставлены в Бордо другим советским судном.

Тайна ящика осталась нераскрытой. «Гаврский след» был простой случайностью. Срочная отправка какого-то важного, известного НКВД груза совпала с роковым часом генерала Миллера. Знала же Плевицкая, где искать пропавших генералов. Неспроста она побывала в Сен-Клу в свою последнюю ночь на свободе. Только при допросе на ее обмолвку о прогулке в Сен-Клу следственные власти не обратили должного внимания.

Вердикт

Семь дней длинной вереницей свидетели подходили к барьеру и отвечали на вопросы суда и адвокатов. Много их было — пятьдесят человек. Были вызваны еще четверо свидетелей, высланных до суда из Франции и в суд не явившихся, среди них — генерал Туркул. И еще четверо прислали письменные свидетельства.

Комиссар следственной полиции Пиге, наблюдавший за деятельностью иностранцев в Париже, уверенно заявил:

— Мы проверяли различные следы. Один за другим следы отпадали. Единственно возможным остался след советский.

— Какое впечатление произвел на вас генерал Кусонский? — спросил Шваб. — Верно ли, что он задержал адмирала Кедрова с тем, чтобы Скоблин мог сбежать?

— Своим поведением генерал Кусонский произвел на меня странное впечатление.

Отвечая на дальнейшие расспросы Шваба о свидетелях, со списком в руках, Пиге давал отличные аттестации одним, посредственные — другим и крайне отрицательные людям из офисины Завадского-Краснопольского.

Появление генерала Кусонского у барьера вызвало в зале волнение и любопытство. Опершись обеими руками о барьер, Кусонский повторил уже известный рассказ о его собственной роли в трагический день 22 сентября.

— Как боевой русский генерал, — с иронией в голосе сказал Дельгорг, — вы совершили ряд стратегических ошибок! Ваш начальник ушел на тайное свидание. Неужели записка, переданная с такими словами, не встревожила вас? Но есть другая ошибка, более серьезная: записка Миллера раскрыла вам Скоблина. Доказательство его лжи было в ваших руках. Если бы вы проявили больше сообразительности и проворства, то Скоблин сидел бы тут, рядом с женой! Ошибка, непростительная для доблестного генерала!

Смущенный Кусонский развел руками. Защитники Плевицкой засыпали его множеством вопросов.

— Зачем вы задержали адмирала Кедрова? Не для того ли, чтобы дать Скоблину возможность бежать?

— Прошло четырнадцать месяцев, и всех подробностей припомнить не могу, — с отчаянием в голосе ответил Кусонский.

— Стратегическая ошибка, — вздохнув, иронически заключил Дельгорг.

Сменяя один другого, у барьера отвечали на вопросы суда адмирал Кедров, полковник Мацылев, капитан Григуль.

9 декабря, на пятый день процесса, свидетельствовал генерал Шатилов.

— Считаете ли вы чету Скоблиных виновными? — спросил Дельгорг.

— В этом нет никаких сомнений. Плевицкая знала всё, что делал ее муж. Она была его злым гением. Ее влияние сказывалось решительно во всём: и в политике, и в полковых делах. Скоблин был прирожденным интриганом, он разжигал недовольство против генерала Миллера, обвиняя его в бездеятельности. Несомненно, он и в этом деле выполнял волю жены. Они оба — агенты ГПУ.

— Как относился генерал Миллер к Франции? — спросил А. Н. Стрельников.

— О, он любил Францию как вторую родину. В 1934 году он хотел уйти на покой с поста председателя РОВСа, но генералы убедили его остаться.

— После похищения генерала Кутепова Плевицкая ежедневно посещала мадам Кутепову и была в курсе расследования этого дела. Что вы можете сказать по этому поводу? — спросил Рибе.

— Да, она не покидала мадам Кутепову.