Вадим Дамье - Либертарные представления о гражданском обществе

• Название: Либертарные представления о гражданском обществе
• Автор: Вадим Дамье
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Если либеральные концепции гражданского общества предполагали такое совершенствование механизма взаимоотношения между этим обществом и государством, чтобы это последнее наиболее адекватно представляло и выражало общественные интересы, то анархисты исходили из совершенной несовместимости самоорганизованного общества и государства. Они вели речь об «освобождении общества от государства»[13].

Анархистские теоретики видели в государстве внутренне присущую ему тенденцию к экспансии и разрушению общества как системы самоорганизованных, непосредственных связей между людьми и основанных на этих связях органах и институтах. «У крестьян одной и той же деревни, — писал Кропоткин, — всегда есть тысячи общих интересов: интересы хозяйственные, отношения между соседями, постоянное взаимное общение; им по необходимости приходится соединяться между собою ради всевозможнейших целей. Но такого соединения государства не любит — оно не желает и не может позволить, чтобы они соединялись. Оно дает им школу, попа, полицейского и судью; чего же им больше? И если у них явятся еще какие-нибудь нужды, они должны в установленном порядке обращаться к церкви и государству».[14]

Анархисты иллюстрировали этот процесс на примере разрушения городских общин, цехов и сельских общин абсолютизмом в Европе, продолженного и завершенного современным буржуазным государством. «Государство, — объяснял Кропоткин, — требует прямого и личного подчинения себе подданных, без посредующих групп: оно требует равенства в рабстве; оно не может терпеть «государства в государстве»»[15]. Государство, продолжал он, «развиваясь в течение всей истории человеческих обществ, служило для того, чтобы мешать всякому прямому союзу людей между собою, чтобы препятствовать развитию местного почина и личной предприимчивости, душить уже существующие вольности и мешать возникновению новых. И все это — чтобы подчинить народные массы ничтожному меньшинству»[16].

Именно поэтому, говорили анархисты, государство не может служить орудием социального и личностного освобождения человечества, а государственный социализм стал бы новым, еще более страшным рабством, поскольку означал бы укрепление власти государства над обществом.

Либертарии того времени смотрели еще весьма оптимистически на ход этого противостояния государства и общества. Они полагали, что глубинные социальные импульсы человека неистребимы, и государству не удастся их удушить. «Тяга человека к взаимной помощи имеет столь древнее происхождение и столь тесно связана со всем прошлым развитием человеческой расы, что он вплоть до нынешнего времени сохраняется человеческим родом, несмотря на все перипетии истории..., — писал Кропоткин. — И всегда, когда человечество вырабатывало новую социальную организацию, которая должна была приспособиться к новой ступени развития, его конструктивный дух заимствовал конструктивные элементы... из той же самой вечно живой тенденции»[17]. Мыслитель ссылался на факты взаимопомощи и солидарности в повседневной жизни, на сохранение общинных традиций, на деятельность рабочих и профессиональных союзов, стачки и кооперативы, всевозможные добровольные ассоциации и объединения граждан. «...Тысячами передовых явлений, тысячами глубоких совершающихся уже изменений анархическое общество уже давно начало развиваться, — соглашался другой видный теоретик анархизма Элизе Реклю. — Оно проявляется всюду, где свободная мысль сбрасывает с себя путы буквы и догмата, везде..., где воля человека проявляется в независимых поступках, — везде, где люди искренние, возмутившиеся против всякой наложенной на них дисциплины, сходятся по доброй воле, чтобы учиться друг у друга, и без всякого начальства стремятся завоевать свою долю жизни, свое право на удовлетворение своих нужд. Все это — уже анархия, даже тогда, когда она бессознательна...»[18].

ХХ столетие не оправдало этого оптимизма, напротив, поставило перед анархистской теорией общества новые проблемы. Ей пришлось искать ответы на многие социальные явления — или новые, или развившиеся и значительно усилившиеся на протяжении века. С одной стороны, разрушение общественных связей государственным диктатом и рыночной конкурентной «борьбой всех против всех» зашло куда дальше, чем это казалось возможным в XIX веке. На смену традиционным общественным связям пришло «массовое общество», в котором каждый из атомизированной массы индивидов был за себя, и лишь одно государство — за всех. Соответственно, неимоверно возросла роль государства: оно уже не было столь жестко отделено от общества, но взяло на себя широкие социальные и экономические функции, в том числе те, какие прежде лежали на самоорганизованных институтах взаимопомощи. Соотношение общества и государства усложнилось: появился целый ряд институтов, общественных по своему статусу, но направленных именно на воздействие на государство и выполняющую роль связки между двумя этими сферами (массовые партии, реформистские профсоюзы и т.п. ассоциации). Наконец, индустриальная форма экономической и социальной организации способствовала превращению человеческого сообщества в мертвую машину.

Анархистам предстояло предложить анализ триумфа этатизма и растворения общества и дать свой ответ на них.

Существо этого ответа сводилось, в первую очередь, к двум основным моментам. Во-первых, в критике индустриализма как материальной основы разрушения общества, а во-вторых, в представлении о «восстановлении» общества в ходе социальной борьбы.

Новые явления не поколебали общее представление анархистов о несовместимости государства и общества, но внесли нюансы во взгляды на устройство самого общества. Ведущий теоретик межвоенного европейского анархо-синдикализма Рудольф Роккер не просто повторил прежние положения о естественном происхождении человеческой социальности и узурпаторской функции государства, но и сформулировал тезис о двух тенденциях в историческом развитии человечества. «Есть две формы социального общежития, — говорил он. — Существует совместная жизнь, облик которой диктуется людям сверху какого-либо вида центральной властью, как бы таковая ни называлась: государством, церковью или диктатурой пролетариата. И существует совместная жизнь, развивающаяся свободно снизу вверх и находящая свою естественную основу в коллективных интересах людей и проявлениях их солидарности друг с другом. Выражением первой формы человеческого общежития служит закон; выражением второй — свободное соглашение»[19]. Роккер выделял в истории периоды торжества первой и второй форм, причем именно с периодами централизма связывал культурный и духовный упадок. В этих представлениях отразилось понимание того факта, что общество не есть нечто целое, противостоящее государству, но в нем существуют своего рода обширные сферы, уже поглощенные им. Соответственно, вставал важный вопрос о том, чтобы не допустить такого поглощения. В фашизме и большевизме анархисты видели именно проявление тоталитарной этатистской тенденции к полному растворению общества в государстве и считали крайне необходимым сопротивляться ей. Так, итальянский анархо-синдикалист Армандо Борги отмечал, что как фашизм, так и большевизм стремятся «превратить государство в силу, призванную диктовать свои законы экономике и определять своими декретами ход экономического развития...»[20]. Крайние выражения всемирной тенденции к всеохватывающему государственному капитализму видел в фашистской и сталинской диктатурах русский анархист Всеволод Волин[21].

Более дифференцированным стало отношение анархистов к экономике и ее месту в соотношении государства и общества. Прежде либертарии (к примеру, Кропоткин) отмечали роль союза между государством и частным капиталом в деле разрушения общества, однако в тот период частная экономическая деятельность могла еще казаться фактором если не социального освобождения, то хотя бы смягчающим всевластие государства. С развитием связей между государством и бизнесом, их сращиванием и с широким внедрением новой индустриальной техники, превращающей изолируемого человека в придаток машины, положение изменилось. Теоретики аргентинской анархистской рабочей организации ФОРА впервые выдвинули идею о том, что, наряду с аппаратом «политического государства», можно вести речь о механизмах «экономического государства». «Под «политическим государством», — писал идеолог ФОРА Эмилио Лопес Аранго, — мы понимаем совокупность законов, которые навязывают населению принудительный «общественный договор». Под «экономическим государством» мы понимаем совокупность организационных форм, свойственных капиталистическому режиму, которые сохраняются даже после осуществления смены юридической системы и переживает любые политические революции. Мы хоти сказать тем самым, что можно разрушить всю социальную организацию, ликвидировать историческое государство, экспроприировать буржуазию и уничтожить частную эксплуатацию, но эти материальные перемены не будут означать окончательное устранение капитализма». Именно это, по мысли Лопеса Аранго, произошло в России после 1917 г.[22] Иными словами, ФОРА имела в виду сохранение самой централизованной, индустриальной, фабричной формы организации производства и разделения труда, которая способствует уничтожению навыков самоорганизации и солидарности. Вместе с государством и юридическим правом частной собственности, эта форма, как самостоятельный фактор, служит орудием порабощения людей.