Семен Брилиант - И. А. Крылов. Его жизнь и литературная деятельность

• Название: И. А. Крылов. Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: Семен Брилиант
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Крылов не любил вспоминать о своей молодости и детстве. Мудрый старик сознавал, что только в баснях своих переживет он самого себя, своих сверстников и внуков. Он, в самом деле, как бы родился в сорок лет. В периоде полной своей славы он уже пережил своих сверстников, и не от кого было узнавать подробностей его юного возраста. Крылов не интересовался тем, что о нем пишут и говорят, оставлял без внимания присылаемый ему для просмотра собственные его биографии — русские и французские. На одной из них он написал карандашом: „Прочел. Ни поправлять, ни выправлять, ни время, ни охоты нет“. Неохотно отвечал он и на устные расспросы. А нас интересуют, конечно, малейшие подробности его жизни и детства. Последнее интересно еще тем более, что Крылов весь, как по рождению и воспитанию, так и по складу ума и характера, принадлежит прошлому веку. Двадцать пять лет уже истекает с того дня, как вся Россия праздновала столетний юбилей дня рождения славного баснописца. Он родился 2-го февраля 1768 года в Москве. Знаменитый впоследствии анекдотической ленью, Крылов начал свой жизненный путь среди странствий, трудов и опасностей. Он родился в то время, когда отец его, бедный армейский офицер, стоял со своим драгунским полком в Москве. Но поднялась пугачевщина, и Андрей Прохорович двинулся со своим полком на Урал. Ревностный воин, — отец Крылова с необыкновенной энергией отстаивал от Пугачева Яицкий городок…»

---

Настроение Карамзина было сантиментальное. Оно было чуждо трезвому уму Крылова, но отвечало настроению общества, в котором нашло отзвук чувство гуманности, сознание личности, сочувствие угнетенным рабам. Гнет крепостного права начинал становиться невыносимым.

Возвратившись из-за границы, Карамзин стал издавать в 1791 г. «Московский журнал», имевший большой успех. Образованный и впечатлительный, Карамзин привез из-за границы запас наблюдений и личных знакомств с корифеями литературы, философии и поэзии. Имена Шекспира, Шиллера и Гете уже окружены были очарованием и поэзия их вызывала у нас подражание. Крылов понял необходимость перемены программы журнала для успеха в публике и решился попытаться писать в этом направлении. Соединившись с Клушиным, одним из лучших критиков того времени, он стал издавать журнал «Зритель». «Зритель» печатался уже в собственной типографии Крылова, приобретенной им от Рахманинова. Во введении к журналу Крылов говорит между прочим: «Не подумает ли кто, что здесь стихов не будет? Боже сохрани! Без стихов ежемесячник, как пища без питья, или как чай без сахара. Угостит ли тот хозяин гостей, который представит им обед, хотя бы преизобильный и превкусный, но без всяких напитков? Без стихов нельзя!»

В последних словах слышится ирония в устах Крылова, но как бы то ни было, он решился на все, лишь бы угодить публике и добиться успеха. Все можно сделать при сильном желании — таков был его девиз. В самом деле он стал писать и печатать стихи собственного изделия в духе Державина и даже врага своего, Карамзина, проникнутые сентиментальностью. Конечно эти опыты были неудачны. С другой стороны, сатира его в «Зрителе» стала менее интересна, чем была она в «Почте Духов». Время было уже для сатиры неудобное, да и отсутствие Рахманинова и Радищева сказывалось невыгодно в выборе материала. «Зритель» не имел успеха; но Крылов твердо верил в свою волю, и новой попыткой его был журнал «С.-Петербургский Меркурий», появившийся в 1793 году.

Эта новая попытка была и последней. Крылов убедился, что «плетью обуха не перешибешь», а тратить силы напрасно было не в его характер. В Карамзине он видел личного врага. Упорный и настойчивый, Крылов готов был сломить препятствие, если невозможно обойти, но переварить его он не мог. Его цельная натура и железная воля не допускали компромиссов. На Карамзина обрушилась теперь та ненависть, которую, питал он прежде к Соймонову. Впоследствии он сошелся с Карамзиным в одном кругу в Петербурге, и консерватизм связал их отношения, но это было тогда, когда Крылов уже перешел в зрелый возраст, когда установилось в нем его эпическое равновесие и равнодушие к мелочам жизни.

В «Меркурии» он осмеял Карамзина. Здесь же, кроме злой сатиры, не поскупился Крылов на личные выходки дурного тона, но в этом «похвальном слове Ермалафиду» много правды, комизма и тонкой иронии. Нельзя не заметить, что Крылов был прав, предсказывая забвение произведениям Карамзина и его журналу. Все это со временем потеряло всякий интерес, кроме исторического. Напротив, в сатире Крылова так много ума, лукавой карикатуры, тонкого остроумия, столько иронии, что и теперь она читается с удовольствием и интересом. Естественно, что молодому автору было досадно не иметь успеха, тем более, что его трезвой натуре казалось комичным и неестественным сентиментальное чувство, вошедшее в моду в литературе с Карамзиным. Это чувство вызвало идеализацию народа. «Какая свежесть в воздухе!» писал Карамзин. «Уже стада рассыпаются вокруг холмов; уже блистают косы на лугах зеленых; поющий жаворонок вьется над трудящимся поселянином и нежная Лавиния приготовляет завтрак своему Палемону» — и т. д. В действительности же Лавиния и Палемон были крепостные люди… Каково было это в глазах Крылова! — Не так понимал он народность, он, которому суждено было еще стать на многие века первым народным русским поэтом. Впрочем в свое время и Крылов не вполне избегнул сентиментализма. Припомним басню «Осел и Соловей», в которой видно влияние легкой поэзии Лафонтена:

…«Чуть-чуть дыша, пастух им любовался
И только иногда, внимая соловью пастушке улыбался».

Эти строки напоминают больше картинку Ватто, чем русскую природу и жизнь.

Кроме журнала, в типографии Крылова печатались издания переводных романов.

В 1796 году вышел указ императора Павла, упразднивший все типографии, кроме казенных. Последним изданием типографии Крылова был роман в 13 частях «Приключения Шевалье де Фоблаза, сочинение Лувета де Кувре», перевод с французского.

С этого времени Крылов долго ведет кочующую жизнь. Имя его исчезает в литературе, и сам он живет то в деревне у кого-либо из вельмож, то в столице, то пропадает совершенно из виду.

В 1790 году вслед за прекращением «Почты Духов» Крылов оставил службу в Кабинете и уехал из Петербурга. В это время в Брянском уезде познакомился он с молодой девушкой — Анной Алексеевной Константиновой. Он старается понравиться ветреной девушке, но сознает, что с его наружностью это трудно, и склонность его к карикатуре и подсмеиванью выражается в подтрунивании над самим собой:

«Нередко милым быть желая,
Я перед зеркалом верчусь,
И женский вкус к ужимкам зная,
Ужимкам ловким их учусь.
Лицом различны строю маски,
Кривляю носик, губки, глазки,
И испугавшись сам себя
Ворчу, что вялая природа
Не доработала меня
И так пустила, как урода».

В то время в моде была любовь платоническая, но Крылов был к ней неспособен. Впрочем одно время девушка поводимому выказывала расположение выйти за него.

Ради неё он делает долги и разные безрассудства, словом находится в периоде болезни, которою должен переболеть всякий, как ребенок корью. Она любит наряды. Он находит, что ей они не нужны — так она хороша, но оправдывается перед ней в том, что воюет с модами. Впрочем Аннушка его — хороша, он с восхищением говорит о её красоте и скромности, но не идеализирует ее.

Жизнь в столице, заботы, дела и развлечения помогают ему забыть Аннушку. Правда, он, жалуется на свою слабость:

«Задумал целый век я свой
Против страстей стоять горой.
Кто ж мог мне быть тогда опасен,
Ужель дитя в пятнадцать лет?
Конечно. Вот каков здесь свет.»

Но Крылов сам ошибался. Эта страсть не была для него опасна, как и всякая другая. В самом увлечении его мало чувства, как и в стихах поэтому мало лиризма.

Он может, по собственному признанью, любоваться ею «без ощущения в сердце муки».

«Влюбился б смертно — я не камень»

говорит он после первой встречи,

«Но рок судил — любовный пламень К иной красавице питать».

Кто эта красавица, видно из следующих строк в «Послании к другу»:

«Мне чин один лишь лестен был,
Который я ношу в природе,
Чин человека: в нем лишь быть
Я ставил должностью, забавой;
Его достойно сохранить
Считал одной неложной славой».

Этот «чин человека» заключался для него в его призвании. Недаром он так горячо ссорился с теми, кто задевал в нем это призвание или был препятствием на его пути. Он горячо любил литературу, медленно, но упорно отыскивал свой путь и впоследствии, имея на своих плечах 60 лет, вернулся к определению этой «неложной славы» и увековечил свой взгляд в басне «Богач и поэт». «Едва одет, едва обут», поэт жалуется Юпитеру на богача, который «весь в золоте и спесью весь раздут», тогда как у него, говорит он:

«Ни ложки, ни угла — и все мое именье в одном воображенье».

«А это разве ничего», отвечает ему судья-Зевс, «что в поздний век твоей достигнут лиры звуки… не сам ли славу ты в удел себе избрал?»

* * *

Страсти Крылова были хотя несложны, но так же широки, как его лень. Закрытие типографий и вообще все время царствования Павла неудобно было для литературного движения; Крылов поневоле давал исход своим силам в кое-каких порывах, особенно в карточной игре. Чаще всего Крылов в это время живет в доме князя Голицына, в его имении, в селе Казацком. По временам он исчезает и оттуда. Ему надоедает бездействие и он ищет развлечений. Тогда появляется он где-нибудь на ярмарке. Как в детстве любил он кулачные бои, так и теперь привлекает его этот ничем не стесняемый в то время ярмарочный разгул. Сюда съезжаются богатые помещики и в одну минуту спускают в ва-банк оброки, а иногда в придачу и самые души. Иной спускает дом и последнюю утварь, нередко тарантас, в котором приехал, с лошадьми и кучером, со всем скарбом до погребца с ромом включительно.

Несмотря на ум и развитее Крылов, как любитель сильных ощущений, хорошо себя чувствовал в этой сфере. Здесь поправлял он свои дела, счастливо играя в карты.