Роджер Зилазни - Остров мертвых

• Название: Остров мертвых
• Автор: Роджер Зилазни
• Издательство: СПб.: Северо-Запад, 1993.—544 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0124-9

Роджер Джозеф Зилазни (р. 1937) — всемирно известный американский писатель-фантаст, один из тех, с кого начался отсчет «новой волны» в англо-американской НФ литературе.

Все произведения Р. Зилазни отличает глубокий психологизм, высокое литературное мастерство и необычность трактовки традиционных научно-фантастических сюжетов.

Предлагаемая книга знакомит читателя с ранним периодом творчества Р. Зилазни — романами «Творец снов» (1966), «Этот Бессмертный» (1966) и «Остров мертвых» (1969), — оказавшими заметное влияние на дальнейшее развитие этого жанра.

В профессиональных переводах эти произведения публикуются впервые.

---

— Ты, милый мой калликанзик, бычок в томате… Ай!

И она была прекрасна на берегу моря, и, счастливый, я не давал ей просохнуть, пока нас со всех сторон не обступил день.

Ну а на этом славном месте можно поставить и точку, sic.

Остров мёртвых

I

Жизнь — странная штука. (Простите меня за то, что я немного отклонюсь в сторону и пофилософствую, прежде чем вы поймете, какую картину я собираюсь нарисовать.) Она напоминает мне Токийский залив.

С тех пар, как я видел залив и пляж в последний раз, прошло много столетий, поэтому я могу ошибаться в деталях. Но, как мне сказали, там мало что изменилось: все осталось таким, каким было на моей памяти, только презервативов больше нет.

Я помню огромные пространства смрадной, грязной воды — чем дальше в море, тем она казалась ярче и чище, — пронизывающую сырость и плеск волн, напоминающих мне Время, которое стирает предметы, то приносит их, то уносит. Токийский залив всегда выбрасывает что-нибудь на берег. Назовите любую вещь, — и в один прекрасный день она будет выплюнута на сушу: мертвец или ракушка — алебастрово-белая, розовая или оранжевая, как тыква; или же из тугого завитка вырастет волна, похожая на загнутый рог носорога, и на ее гребне непременно покажется бутылка, — может, с запиской, которую вы то ли разберете, то ли нет, — а может, и без; или человеческий эмбрион, или кусок гладкой деревянной доски — с дыркой от гвоздя — может, обломок настоящего распятия, — точно не знаю, — или светлая галька, темная галька, рыбки, пустые рыбачьи лодки, обрывки веревок, кораллы, морские водоросли, — и все это жемчужины, которые и есть очи залива. Вот так-то. Не трогайте предметы, вынесенные на берег: скоро залив заберет их назад. Такая уж у него работа. Да, раньше там до черта валялось использованных презервативов, склизких, полупрозрачных, свидетельствующих об инстинкте продолжения рода (но, чур, только не в эту ночь!), иногда раскрашенных броскими рисунками или надписями, а некоторые были даже с кисточкой на конце. Теперь они исчезли, ушли тем же путем, каким ушли Эдсель[105], клепсидра и платяные крючки, — их прокололи насквозь, расстреляли разовыми противозачаточными таблетками, которые ныне используются и для крупных млекопитающих. На что ж тут жаловаться?

Когда утром я, находясь на вынужденном отдыхе, бродил по залитому солнцем побережью и прохладный ветер помогал мне прийти в себя (мне был предоставлен отпуск для восстановления сил после небольшой и аккуратно проведенной военной кампании в Азии, стоившей жизни моему младшему брату), я порой слышал крики чаек, хотя их самих нигде не было видно. И этот необъяснимый факт еще больше усугублял сравнение, делая его неизбежным: жизнь — это штука, которая мне напоминает пляж у Токийского залива. Все приходит и уходит. К берегу прибивает странные, уникальные предметы. И я — один из них. И вы тоже. Мы какое-то время проводим вместе на пляже, лежа бок о бок, а затем налетает вонючая, холодная волна и подхватывает нас мокрыми, дрожащими пальцами, — и вот уже недосчитываешься многих из нас. Загадочные крики птиц — это только одна, непознанная грань человеческого существования. Голоса богов? Быть может. Я вбил гвоздики по углам картины — картины сравнения, — и теперь она на стене, перед вами, но, прежде чем уйти из комнаты, я хочу объяснить, какие две причины побудили меня повесить ее на самом видном месте: во-первых, мне кажется, что вещи, смытые водой, по капризу какого-нибудь течения, могут быть снова выброшены на берег. Я никогда раньше не сталкивался с подобным явлением, но, вероятно, я ждал недостаточно долго. Во-вторых, кто-нибудь может подойти, подобрать находку и отнять ее у залива.

И к тому моменту, когда до меня дошло, что первое, о чем я вам сообщил, вполне могло случиться, меня потянуло блевать: я уже трое суток подряд пил по-черному и, кроме того, накурился до одури всяких разных экзотических травок. Потом я спустил с лестницы всех своих гостей. Бывает, что от озарений быстро трезвеешь: я понял, что второе — отнять вещи у залива — совершенно реально, потому что это случилось со мной самим, но мне никогда и в голову не приходило, что первое станет явью.

Итак, я проглотил таблетку, гарантирующую, что через три часа я снова стану нормальным человеком, посидел в сауне и наконец растянулся на широченной кровати, пока моя прислуга — роботы, автоматы и прочие — занимались уборкой. Затем я обмозговал все сначала. И я испугался.

Я — трус.

Честно говоря, я многого боюсь, и особенно — тех вещей, которыми практически не могу управлять; таких, например, как Большое Дерево.

Я приподнялся, опираясь на локоть, достал пакет с тумбочки и еще раз пересмотрел его содержимое.

Ошибки быть не могло: это послание адресовано лично мне, и никому другому.

Я получил заказное письмо, сунул его в карман куртки и вскрыл конверт на досуге.

И когда я увидел, что оно уже шестое по счету, меня опять затошнило, и я решил, что с этими штучками пора кончать.

Из конверта я вынул объемную фотографию, на которой была изображена Кэти, вся в белом, и по дате на карточке было видно, что снимок был сделан месяц назад.

Кэти была моей первой женой, и, наверное, единственной женщиной, которую я по-настоящему любил, но она умерла уже более пятисот лет тому назад. (Последние мои слова я со временем вам объясню.)

Я тщательно изучил фотокарточку. Таких ко мне пришло уже шесть штук за последние несколько месяцев. И на каждой — разные мои знакомые. Все они были мертвы. Умерли давным-давно.

Она, скалы и голубое небо. И больше ничего.

Кэти могли щелкнуть в любом месте, где есть скалы и голубое небо. Возможно, это была фальшивка, — на свете полным-полно умельцев, которые в состоянии подделать все что угодно.

Но кто стоял за всем этим? Кто знал достаточно много, чтобы послать фотокарточку именно мне, и почему? Записки в конверте не было, только снимок, такой же, как и все остальные, на которых были и мои друзья, и мои враги.

Вся эта история заставила меня вспомнить о пля же у Токийского залива, а заодно и об Апокалипсисе.

Я натянул на себя одеяло и прикорнул в свете искусственных сумерек, которые я включил в полдень. До сих пор мне было хорошо и спокойно, так спокойно все последние годы! И вдруг то, что давно превратилось в прах, увяло, съежилось и отодвинулось на задний план, снова встало перед глазами, и у меня защемило сердце.

Ах, если бы у меня имелась хоть малейшая возможность поверить, что я дрожащей рукой сжимаю подлинную фотографию!

Я отложил ее в сторону. Вскоре я задремал и уже не помню, какое видение, явившееся из дурдомов сна, заставило меня покрыться холодным потом. Да лучше и не вспоминать…

Проснувшись, я принял душ, надел чистую одежду, наскоро перекусил, а кофейник с кофе унес к себе в кабинет. Когда я еще работал, кабинет назывался «бюро», но уже лет тридцать — тридцать пять, как эта традиция заглохла. Я просмотрел рассортированную и тщательно подобранную корреспонденцию, скопившуюся за месяц: кипы писем от разношерстных благотворительных обществ и разномастных личностей с требованием денег и намеками на то, что мне подбросят бомбу, если я не пойду им навстречу, четыре приглашения прочесть лекцию, предложение принять участие в некоем туманном предприятии, которое якобы могло вылиться в интересную постоянную работу, груды газет и журналов, письмо от потомка в…надцатом колене одного препротивного дальнего родственника моей третьей жены, сообщающего, что он собирается нанести мне визит, три слезницы от актеров, ищущих спонсора, тридцать три уведомления о том, что против меня возбуждено дело, и сообщения от моих адвокатов о том, что тридцать три дела против меня прекращены. Среди всей этой макулатуры я нашел то, что меня заинтересовало.

Письмо от Марлинга с Мегапеи было одним из самых важных. Вот что он писал мне:

«О Сын Земли!

Приветствую тебя от имени Двадцати Семи Великих мира сего и молюсь за тебя в надежде, что ты бросил во тьму еще одну горсть драгоценных камней и заставил их светиться всеми красками жизни.

Боюсь, что время, отпущенное моей древней темно-зеленой оболочке, в которую я имел честь быть помещен, истекает к началу следующего года. Много воды утекло с тех пор, когда мои желтые глаза, пред которыми уже меркнет свет, видели моего инопланетного сына в последний раз. Пусть он придет ко мне до завершения пятого сезона, ибо я остаюсь наедине со своими заботами и тревогами, и только он, положив руку мне на плечо, сможет облегчить мое тяжкое бремя.

С уважением, М.»

Следующее письмо было от «Горнодобывающей компании по проходке сверхглубоких стволов и переработке полезных ископаемых», которая, как всем давно было известно, в действительности являлась головной организацией филиала Центрального Разведывательного Управления. Меня спрашивали, не заинтересуюсь ли я покупкой горного оборудования для работы во внеземных цивилизациях, хоть и не нового, но в очень хорошем состоянии, однако складированного в местах, стоимость перевозки из которых не по средствам его нынешним владельцам.