Игорь Басыров - Сказка о нездешнем городе

• Название: Сказка о нездешнем городе
• Автор: Игорь Басыров
• Жанр: Научная Фантастика

---

Все предки Лапсуса были извозчиками, так что профессию свою он получил по наследству. Его предки возили седоков еще в старом городе, на возвышенности. Об этом напоминали десятки скульптурных автопортретов, выполненных собственными руками дедов и прадедов во времена западного ветра. Теперь они горделиво украшали жилище Лапсуса, напоминая о былых суматошных временах. Кроме профессии и коллекции скульптур, по наследству к Лапсусу перешла страсть к быстрой езде. Правда, эта страсть оставалась неудовлетворенной в новом городе, ибо правилами Канона извозчикам предписывалась езда солидная и неспешно-добропорядочная (благодаря этому количество дорожно-транспортных происшествий в Нездешнем городе неуклонно стремилось к нулю). Лапсус подчинялся, но что поделаешь с кровью предков и голосом генов? Глухими ночами он запрягал своего конька и мчался по городу, мчался всласть, загоняя лошадь до кровавой пены, доводя себя до исступленной усталости. Какое тайное сладострастие было в этих ночных скачках, нехорошее, порочное, но что мог Лапсус с собой поделать? Днем он был прилежным канониром, чуть ли не идеалом благочиния, ложась спать, давал себе клятву не поддаваться на внутренний голос, но сдержаться мог максимум неделю. И вновь, возмутительнейшим образом нарушая заповеди Канона, мчался по спящим улицам. Никто не знал об этом пороке, но не объяснялась ли инстинктивная неприязнь канониров к Лапсусу тем, что они подсознательно чувствовали существование какой-то скрытой страсти в неразговорчивом извозчике? И не та же ли страсть была причиной семейных неурядиц Лапсуса? Впрочем, о семейных неурядицах судить не берусь, ибо информация о личной жизни извозчика покрыта такой завесой секретности, с какой не могут сравниться даже самые секретные наши архивы. Ни исторические хроники, ни устные предания не сохранили ни имени жены Лапсуса, ни каких-либо описаний ее внешности. Да нам и не нужно этого, поскольку жена Лапсуса не играет никакой роли в нашем повествовании.

Дотошный читатель скажет: как же так? Не вешает ли автор лапшу на читательские уши? Как могло случиться, что в благочинном и добронравном городе возникла улица, на которой по соседству сосредоточились сразу четыре диссидента, - Циркулус, Табулус, Симплициссимус и Лапсус, разбавленные безответственным разгильдяем Квипроквокусом? Что за очернительская фантазия? Не знаю, как ответить. Может быть, это простая случайность, хотя я в глубине души уверен, что случайностей в жизни не бывает и всякая случайность - это скрытая предопределенность. Может быть, над этим отрезком проспекта Великого Переселения возникла какая-нибудь воронка в пространстве сновидений, что-то типа неизученного атмосферного явления. А может быть, на других улицах и переулках Нездешнего города происходило то же самое. Не знаю. В конце концов пусть читатель разбирается сам, а я вернусь к Лапсусу.

Когда Лапсус достиг зрелого возраста, его тайный порок принял вполне устойчивый характер, истерическое наслаждение, получаемое от ночных скачек, постепенно исчезло, и на смену ему пришла почти физиологическая потребность в регулярном отправлении этого странного ритуала. Лапсус с каменным спокойствием запрягал лошадь, разгонял ее до бешеной скорости и летел по городу с невозмутимостью бронзовой статуи, полностью уйдя в себя, прислушиваясь только к собственным ощущениям. Лошадь сама бежала с заданной скоростью по заданному маршруту, эта привычка вошла и в лошадиную кровь. Лапсус же предавался наблюдениям за собственным состоянием, иногда, эксперимента ради, менял скоростной режим или маршрут. Все это позволило ему понять природу своей страсти и найти первопричину влияния быстрой езды на психику канонира. Открытие пришло к нему внезапно, когда он, вернувшись домой после тяжелого рабочего дня, никак не мог попасть ключом в прорезь замка и, разозлившись, изо всех сил рванул дверь на себя. Дверь резко распахнулась, обдав Лапсуса потоком потревоженного воздуха, и Лапсус замер на пороге. Открытие настолько поразило его, что он надолго отказался от удовлетворения своей страсти, заперся у себя и предался рассуждениям. Затем несколько раз выехал на ночные прогулки, скрупулезно сравнивая свое самочувствие при разной силы потоках встречного воздуха. Затем снова заперся и погрузился в математические вычисления. (В скобках следует заметить, что все предки Лапсуса имели ярко выраженные способности к математике и технике и вообще обладали аналитическим складом ума. Все это перешло по наследству к Лапсусу, что еще раз подтверждает мысль о предопределенности случая.) Выводы были поразительны: сила встречного потока воздуха влияет на психологическое состояние. Умеренной силы встречный ветер стимулирует активность, работоспособность и критический настрой ума, создает участки, недоступные для сновидений, и (Лапсус поначалу боялся признаться в этом самому себе) парализует влияние великого Канона. При дальнейшем усилении ветра происходит возвышение над Каноном, затем - взрыв энергии, наконец... Для того чтобы понять, что происходит наконец, Лапсусу пришлось углубиться в историю, вспомнить легенды о старом городе, о периодах западного и восточного ветров, приносивших с собой то взрыв активности, то сонное оцепенение (см. краткую историческую справку). Исследователь-самоучка понял, что это было возможно только при естественной смене ветров и что в условиях нездешнегородского безветрия искусственный ветер слишком большой силы приводит к частичной или полной потере контроля над своими действиями. Горя желанием подтвердить свое открытие экспериментально, Лапсус занялся изготовлением вентиляторов. В языке нездешнегородцев не было слова для обозначения этого механизма, поскольку не было самого механизма, но Лапсусу пришло на ум слово "вентилятор", то есть именно то слово, которым данный механизм обозначается у цивилизованных народов. Случайность это или пример, подтверждающий общность прогресса на всех широтах, не мне о том судить.

Лапсус изготовил несколько действующих моделей малых и средних размеров. Выкладки блестяще подтвердились. Тогда он взялся за изготовление большого вентилятора для проверки чисто теоретического расчета о воздействии самых сильных ветров (достигать таковых при быстрой езде Лапсусу не удавалось). Вот за этим-то занятием и застал его любопытный взор Симплициссимуса.

Как-то вечером Лапсус сидел у камина и смотрел на огонь. Смотрел долго, до боли в глазах, пока язычки пламени не стали сливаться в одно целое, превратившись в живой, пляшущий призрак. Медленно текущие мысли окутывали прошлое и настоящее, ширясь, вырывались из пределов комнаты и начинали жить сами по себе. Лапсус встал, прошелся по комнате, подошел к комоду, достал из ящика стеариновую свечу, зажег, затушил камин. Сел в кресло, поставил свечу на подлокотник. Тусклый огонек швырнул густую тень в угол комнаты, сконцентрировал в своем маленьком язычке дрожащее дыхание живого среди неживых вещей. Лапсус стал играть с огоньком, подставляя ему свои ладони; то укорачивал пламя, то выпускал его на свободу, то лепил из огня загадочные фигуры. Ласковый, ручной огонек не сердился на Лапсуса, послушно играл в его руках, высвечивая на стене радостные рожицы.

Стукнула дверь. Лапсус не запирался на ночь в том случае, если не работал в своей подвальной лаборатории. Дверь не запиралась, но никто не спешил войти в этот дом, поэтому Лапсуса удивило появление позднего посетителя. Он повернул голову в сторону двери, убрал ладони от свечи. Сделав несколько шагов, гость вошел в круг света. Это был Симплициссимус.

- Садись, сосед, - не вставая с кресла, Лапсус придвинул гостю стул, разожги камин, если хочешь.

- Не стоит. В городе и без того духота. - Симплициссимус цепким взглядом скользнул по лицу хозяина. Лапсус смотрел на свечку. Симплициссимусу было не по себе. Вызывал отвращение характер поручения Табулуса, коробил сам факт заключения сделки, сделки, предметом которой была Флора. Но другого выхода он не видел.

Лапсус не проявлял интереса к мучительным колебаниям гостя. Он спокойно сидел в кресле, словно забыв про Симплициссимуса. Так прошло несколько минут.

- Слушай меня, Лапсус, - начал Симплициссимус. - Я пришел к тебе не по своей воле и пришел с поручением, характер которого позволяет тебе выставить меня за дверь. Но я все же хочу, чтобы ты меня выслушал. Это будет полезно и для тебя тоже.

- Говори. Никто и не думает тебя выставлять: сам пришел, сам и уйдешь.

Симплициссимус вновь замялся. То, что ему предстояло сказать, казалось настолько омерзительным, что захотелось встать, уйти и больше не вспоминать об этом... На колено ему легла большая рука Лапсуса:

- Ну, что у тебя, сосед? Давай помогу: от кого у тебя поручение?

- От Табулуса.

- Что хочет этот торгаш?

- Твой аппарат. Тот, что в подвале.