Александр Студитский - Ущелье Батырлар-Джол

• Название: Ущелье Батырлар-Джол
• Автор: Александр Студитский
• Жанр: Научная Фантастика

---

Петренко преодолел все трудности. И весной первого года его работы уже сотни растений, выращенных по этому способу, зазеленели на опытном участке. Многие ничем не отличались от контрольных. Но были и заметно измененные экземпляры, отличавшиеся быстротой роста, мощностью листовой розетки, размерами корня. Их клетки оказались заметно более крупными они сохранили свойство той части корня, из которой их взял Петренко. Это было только начало. Предстояла дальнейшая, напряженная, упорная работа - кропотливый, тяжелый труд исследователя-селекционера.

Несмотря на укрупненные размеры, растения, полученные Григорием Степановичем, не отличались высокой каучуконосностыо. Увеличить накопление каучука - было третьей, самой трудной задачей. На протяжении последних двух лет Петренко пытался повлиять на процесс образования драгоценного сока в корнях кок-сагыза. Оп был уверен, что, направляя по своему плану обмен веществ растения, изменяя состав солей в почве, рано или поздно он добьется результата. Шли недели и месяцы. Были перепробованы сотни удобрительных смесей. И неизменно, каждый вечер, на его вопросительный взгляд - Женя Самай отвечала, сочувственно улыбаясь:

- Все то же... Десять, одиннадцать, двенадцать процентов.

Наступила пора что-то предпринимать. Он шел на свой участок, чтобы на месте обдумать план дальнейших опытов. Вид растений, знакомые до мельчайших подробностей: узкие, длинные пластинки листьев, стебли цветочных корзинок, сладковатый их запах, - все это способствовало работе мысли, помогало сосредоточиться. Он помнил и глубоко ценил указание великого преобразователя природы - Мичурина:

"Нужно быть глубоко наблюдательным. как могут быть наблюдательны только люди, жизнь которых составляет одно целое с природой." В поле Петренко проводил большую часть своего времени, оставаясь в лаборатории только для самых необходимых работ.

- На что-то нужно решиться! - сказал он вслух. И сейчас же, словно в ответ на свои слова, он услышал знакомый голос:

- Григорий Степанович, добрый вечер!

Петренко поднял голову, обернулся. В тридцати шагах от дороги, среди зеленых рядов кок-сагыза, стоял директор. Его загорелое лицо разрезала белизна зубов, раскрытых в широкой улыбке. Он возбужденно замахал рукой, подзывая к себе Петренко. Задержка была досадна, но неизбежна. Григорий Степанович свернул с дороги и зашагал по междурядьям, стараясь не наступать на листья.

- Привет! - сказал он спокойно, останавливаясь в двух шагах от директора и разглядывая его улыбающееся лицо. - Можно поздравить с каким-нибудь достижением, Анатолий Петрович?

Директор посмотрел на него с торжествующим видом, откинув тыльной стороной испачканной в земле руки свою белую фуражку на затылок.

- Ну? - вопросительно сказал Петренко.

Анатолий Петрович нагнулся. Мелкие комья земли разлетелись or растения, встряхнутого его маленькой рукой.

- Посмотрите! - он протянул Григорию Счепановичу куст кок-сагыза.

Петренко бережно принял растение в руку, взвесил на ладони.

- Граммов сто? - спросил он, тщательно разбирая корни, свисающие от листвы длинными белыми шнурами.

- Я думаю, больше, - ответил с оттенком самодовольства директор, не отводя глаз от растения, словно беспокоясь за его целость в крепких руках Петренко.

- Неплохо! - сказал Григорий Степанович, возвращая корень.

Анатолий Петрович взял растение, положил машинально на землю и несколько озадаченно посмотрел на Петренко. Видимо, он ожидал более бурной реакции своего собеседника.

- Так ведь, это же... тетраплоид! - воскликнул он наконец, не сдерживая своего возбуждения.

- Я так и думал, - с тем же невозмутимым спокойствием ответил Петренко.

- Ну, и что же вы скажете?

- А то, что говорил вам всегда. Вы верите, что воздействием таких веществ, как колхицин и другие яды, можно сразу создавать наследственно закрепленные сорта растений...

- А как же иначе? - перебил его директор с раздражением. - Колхицин действует на делящуюся клетку... Задерживает деление. Аппарат наследственности - хромосомы, вместо того, чтобы распределиться по двум клеткам, остаются в одной... Мы получаем двойной аппарат наследственности...

- Какой там аппарат наследственности, - махнул рукой Петренко. Дайте-ка, - протянул он руку Анатолию Петровичу. - Нет, нет, не то... Дайте лопатку.

Он нагнулся к зелени кустов кок-сагыза, быстро воткнул лопатку под первое попавшееся растение, отвалил пласт земли и поднялся, встряхивая выкопанный кустик.

- А это, - спросил он, расправляя тонкие хвостики корня, - тоже тетраплоид?

- Позвольте, позвольте, - заторопился Анатолий Петрович, - вам попался неудачный экземпляр. Вот я вам сейчас...

Он потянулся к лопатке, но Петренко остановил его движение.

- Да не стоит беспокоиться, - сказал он улыбаясь. - Я верю и знаю, что здесь, - он обвел лопаткой в воздухе полукруг над участком, - имеются и чахлые и мощные корни. Жизненные условия, вот что создает природу организмов. А ваш аппарат наследственности здесь решительно не при чем... По той простой причине, что его в природе нет.

- А что же есть? - резко спросил директор.

- Есть живые организмы, к кроме живого тела со всеми его свойствами, в них ничего нет. Любая частица живого тела обладает наследственностью, или, что то же самое, отличается от других своей природой. И управлять наследственностью, изменять природу растений можно только через посредство внешних условий.

- Но, простите, - хмуро возразил директор. - Я ведь тоже действую внешними условиями.

- Ничего себе внешнее условие! - усмехнулся Петренко. - Этак и удар дубины можно считать внешним условием. Речь идет об условиях, которые воспринимаются организмом через развитие. Да нет, Анатолий Петрович, нам с вами не договориться. Я пошел...

Он аккуратно воткнул лопатку в землю и зашагал по междурядьям.

- А я все-таки докажу вам, что я прав, - крикнул ему вслед директор.

- Желаю удачи! - сказал через плечо Петренко останавливаясь. - Пусть ваш тетраплоид окажется лучшим из всех форм кок-сагыза! Производству от этого будет только польза.

Он кивнул головой Анатолию Петровичу и вышел на дорогу.

ПЕТРЕНКО остановился у своих делянок, недовольный, раздраженный. Разговоры с директором на темы о наследственности, о переделке природы растений всегда вызывали в нем смутное ощущение какой-то стены, какого-то непроницаемого занавеса, сквозь который не проходят слова убеждения. Затхлая академическая ученость, прочно замкнувшаяся в своей ограниченности, словно теряла слух, когда раздавался голос опыта, практики. Петренко недоумевал, как можно было не понимать и не принимать в расчет при выведении новых сортов растений могучего действия внешних условий - света, температуры, влажности, состава почвы. В его сознании не укладывалась мысль, что изменения живых существ, вызываемые этими условиями, - это одно, а наследственность другое. Так думал директор станции Мирович. И как ни старался Петренко поколебать эти его воззрения, Анатолий Петрович оставался при своем убеждении.

Оно росло и укреплялось долгими годами работы над растительными организмами в тиши лабораторий, теплиц и вегетационных домиков... Мирович был физиологом растений и смотрел на практиков-растениеводов, воспитанников Тимирязевской академии, с недосягаемых высот своего университетского образования. Оно подавляло его самого и мешало критически относиться к необозримому потоку необычных новостей, щедро льющихся со страниц иностранных журналов. В большую заслугу себе, как директору станции, Мирович ставил то, что ему удалось подписаться на множество зарубежных изданий.

Вечерами, поднимая голову от микроскопа, Петренко бросал взгляд на окно директорского кабинета. И неизменно видел одну и ту же картину: лампу, горящую на столе, развернутую тетрадь журнала и голову Мировича в тени зеленого абажура. Директор читал. А наутро являлся в лабораторию Григория Степановича с новыми подкреплениями своих воззрений.

Спорить было бесполезно. Петренко мог только удивляться, как живучи представления, рожденные более полувека назад без всякой основы и выросшие в полном отрыве от животворных сил практики и все более и более расходящиеся с данными лабораторного эксперимента.

Знакомство с этими представлениями Петренко получил еще на первых курсах Тимирязевки. Вчерашнему колхознику, привыкшему к бережному, заботливому уходу за основой колхозного благополучия - семенными полями, - были странны и непонятны законы, утверждающие, что никакой уход не в состоянии изменить наследственность, заключенную в семени. Петренко ломал голову над правилами, утверждающими, что и при скрещивании растений наследственность не меняется, таится до следующего скрещивания в особых частицах тела и проявляется только в следующих поколениях, когда вдруг во внуках выступают неизменные черты дедов и бабок. Это называлось "расщеплением признаков".