Павел Фокин - Маяковский без глянца

• Название: Маяковский без глянца
• Автор: Павел Фокин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00869-2

Маяковский – исполин, трибун – по воле эпохи и властей давно обронзовел и окаменел. Но за монументальностью скрывалась противоречивая, страстная натура бунтаря и низвержителя. Книга открывает читателю всю сложность его биографии, где нет места ни глянцу, ни лакировке.

---

– Я вам не мешаю?

И он всегда отвечал:

– Нет, помогаете.

Мне кажется, что не так уж именно мое присутствие было ему нужно, когда он работал. Он просто не любил одиночества и, работая, любил, чтоб кто-нибудь находился рядом.

Лев Вениаминович Никулин:

Он любит увлекать с собой людей, водить их за собой, втягивать в орбиту своей сложной, малопонятной жизни, вовлекать их в свои неожиданные маршруты, неизвестно для чего водить их за собой, не отпуская от себя.

Павло Тычина (Павел Григорьевич; 1891–1967), украинский поэт:

Я помню его, когда он шел по саду в Алупке летней ранью. Море ждало его! Но Маяковский, шагая к морю, не переставал внимательно наблюдать людей (одни опережали его, другие шли ему навстречу). И я, судя по дружелюбным поворотам головы его, по размахиванию полотенцем, ясно видел: чего-то не хватает Владимиру Владимировичу. Достаточно было бы окликнуть его по имени, и «тринадцатый апостол» современности охотно бы остановился, заговорил. Море голов привык он видеть вокруг себя, постоянно быть на людях, сливаться с массами. А курортником чувствовать себя Маяковскому было, наверно, слишком уж скучно.

Виктор Андроникович Мануйлов:

Он сам признавался, что не умеет отдыхать.

Николай Федорович Денисовский (1901–1981), художник, плакатист:

Поразительна его трудоспособность.

В 12 часов ночи мне звонит Маяковский: «Завтра в 9 утра надо сделать двенадцать плакатов Наркомздраву. Приезжайте работать». Я растерялся. Что за срок? Успею ли?

Минут тридцать собирал краски, час ехал до Таганки. За эти полтора часа все темы и подписи были готовы. Маяковский примерно нарисовал и то, что надо было изобразить. Перед этим Маяковский приехал с какого-то выступления, где целый вечер читал стихи.

– Я прилягу на час, полтора, – сказал Маяковский, – вы за это время все сделаете. Если не успеете, то потом помогу я.

Мне не верилось, что удастся сделать за эту ночь хотя бы два плаката, но сознаться было очень стыдно. Встал Маяковский.

– Ну как? Все готово? Ну ничего, сейчас дело пойдет веселее.

И действительно, дело пошло веселее. Указал, что плохо, что хорошо. Опыт у него в этом деле был колоссальный. Скажет, пройдется, шагнет в свою комнату, нагнется к столу, что-то запишет. Спросит, хорошо ли рифмуется то или другое слово, запишет и опять ходит. Так Маяковский работал. К утру ему еще надо было сдать стихотворение в «Комсомольскую правду».

В восемь часов плакаты были готовы. В девять мы были с Маяковским в Наркомздраве, и он возмущался неаккуратностью сотрудников, которые приходят на работу с опозданием. Заведующий отделом пришел только в половине десятого. Маяковский обрушился на него:

– Что же вы неточны? Плакаты просили вам в девять сдать, а сами еще спите.

Плакаты были все приняты.

Лили Юрьевна Брик:

Если он слышал или появлялись в печати какие-нибудь хорошие новые стихи, он немедленно запоминал их, читал сто раз всем, радовался, хвалил, приводил этого поэта домой, заставлял его читать, требовал, чтобы мы слушали.

Наталья Александровна Брюханенко:

Маяковский купил в вокзальном киоске несколько номеров свежих журналов. Когда мы расположились в вагоне читать и Маяковский увидел у меня Уткина, он спокойно и молча взял у меня из рук книжку и выбросил ее в окно.

Сам он во всех журналах – «Новый мир», «Красная новь» – разрезал, вернее, разрывал пальцем только отдел поэзии, прочитывал стихи и выбрасывал весь журнал в окно, так, как не задумываясь выбрасывают в окно вагона окурок. До дачи мы довезли только номер «Нового Лефа».

К газетам у него было иное отношение. Газет он покупал столько экземпляров, сколько было присутствующих, – чтобы никому не ждать.

Эльза Триоле:

Он любил ходить всегда в одно и то же место, как привычный посетитель, садиться за тот же столик и даже есть то же самое.

Вероника Витольдовна Полонская:

Было у него много своих привычек, например, ботинки он надевал, помогая себе вместо рожка – сложенным журналом, хотя был у него и рожок. В своей комнате были у Владимира Владимировича излюбленные места. Обычно он или сидел у письменного стола, или стоял, опершись спиною о камин, локти положив на каминную полку и скрестив ноги. При этом он курил или медленно отпивал вино из бокала, который стоял тут же на полке. Потом вдруг он срывался с места, быстро куда-то устремлялся, приводя что-то в порядок, или записывал что-нибудь у письменного стола, а то просто прохаживался – вернее, пробегался – несколько раз по своей маленькой комнате, опять возвращаясь в прежнее положение.

Валентин Петрович Катаев:

Он привык носить с собой в коробочке кусочек мыла и особую салфеточку, и, высморкавшись, он каждый раз шел в кухню и там над раковиной мыл руки этим своим особым мылом и вытирался собственной, особой салфеточкой, причем, доставая их из кармана, по своей неизменной привычке, начинал перекладывать из кармана в карман различные предметы: из заднего кармана брюк извлекал, например, пачку бледно-зеленых двадцаток, приготовленных для уплаты фининспектору подоходного налога, и перекладывал ее в боковой карман пиджака, а на место пачки двадцаток засовывал маленький маузер, извлеченный из левого кармана брюк вместе с кусочком мыла, завернутого в салфетку, а мыло и салфетку перекладывал в правый карман, откуда на миг доставал стальной кастет и быстро прятал его обратно, причем заодно проверял, на месте ли в нагрудном кармане авторучка, или, как он любил ее называть несколько высокопарно, – «стило».

Подобные операции с перекладыванием вещей он производил довольно часто. Доставая один какой-нибудь предмет, он как бы приводил в движение некий скрытый механизм, после чего происходил неотвратимый, законченный цикл перекладывания предметов, их появления и исчезновения, щелканья, чем-то напоминавший движение механических фигурок в тире, приведенных в действие метким выстрелом в маленькую красную мишень.

Эльза Триоле:

Известна крайняя чистоплотность и брезгливость Маяковского, которая отчасти объясняется тем, что отец его умер, уколовшись, от заражения крови. Володя мыл руки, как врач перед операцией, поливал себя одеколоном, и не дай бог было при нем обрезаться! А как-то он меня заставил мазать руки йодом, оттого что на них слиняла красная веревочка от пакета.

Давид Давидович Бурлюк:

Всякая царапина, ссадина на его больших, красных, обветренных руках (первые годы нашего знакомства поэт часто ночевал на бульварах) всегда приводили его в ужас и заставляли прибегать к йодам и коллодиям.

Вероника Витольдовна Полонская:

Был очень мнителен, боялся всякой простуды: при ничтожном повышении температуры ложился в постель.

Павел Ильич Лавут:

Десятки раз на день больной мерил температуру. Порой он ставил градусник по три-четыре раза кряду. Часто вынимал термометр раньше положенных минут, посмотрит на него, и обратно. Он разбил сперва свой термометр, за ним тот, который принесла медсестра. Раздобыли третий. И его постигла участь предыдущих. Только тогда интерес к температуре несколько снизился.

– Ирония судьбы, – улыбнулся Маяковский, – значит, пора выздоравливать.

Владимир Владимирович Маяковский. Из письма Л. Ю. Брик, 28 апреля 1928 г:

Прости меня дорогой детик что я не выздоравливаю я делаю все что можно – целый день жру пилюли, закручиваюсь в компрессы и ставлю банки, а главным образом два термометра и все таки с трудом изгоняю каждые четверть градуса.

Василий Абгарович Катанян:

В стихотворении сказано:

Пока перед трюмо разглядываешь прыщик…

Очень похоже. Когда он подходил к зеркалу, то именно разглядывал свое лицо пристально и подозрительно – не привязалась ли какая-нибудь гадость, не грозит ли ему смерть от незамеченной царапины.

Лев Александрович Гринкруг:

Маяковский был мнителен, чистоплотен и брезглив до болезненности. <…> Боялся любой царапины, грязи. <…> Никогда не выпьет из чужого стакана, не съест из чужой тарелки, в чужих домах, в гостиницах всячески старался не прикоснуться к дверной ручке, по возможности избегал городского транспорта, предпочитал шагать через весь город пешком, лишь бы не дотрагиваться к чему-нибудь руками, десятки раз в день мыл руки и всегда держал для этой цели одеколон.

Наталья Александровна Брюханенко:

На лестнице, этажом ниже, жил венеролог. Маяковский предупредил меня: