Дэвид Кроненберг - Употреблено

• Название: Употреблено
• Автор: Дэвид Кроненберг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090080-0

Первый роман знаменитого кинорежиссера Дэвида Кроненберга доказал, что читателя он умеет держать в напряжении не хуже, чем зрителя. Наоми и Натан – любовники и коллеги, они оба журналисты, разъезжают по всему миру в поисках захватывающих сюжетов, а встречаются только в отелях при аэропортах или в интернете. Наоми в Париже и Токио пытается разобраться в судьбе супругов Аростеги, философов, вольнодумцев и распутников. Натан пишет статью о подпольном хирурге из Будапешта, и этот сюжет приводит его в Торонто. Истории Наоми и Натана удивительным и даже пугающим образом переплетаются. В них есть и международный заговор, и изощренные интеллектуальные игры, и не менее изощренный секс.

---

– Но Селестина не могла уйти от политики – мужской прерогативы, ей не давали покоя нацистские организации, антисемитизм, – продолжила доктор Чинь. – Я считаю, что, увлекаясь политикой, философ перестает быть философом, – тут мы с Селестиной расходились. Она не понимала, как можно отделить одно от другого. Весьма характерная для французов точка зрения, что тут скажешь.

Наоми посмотрела в глаза доктору Чинь, улыбнулась в ответ на ее задумчивую улыбку, однако внутри стремительно разрасталась паника – удалось ли ее скрыть? – а все потому, что Наоми вздумала разговаривать с другим человеком живьем и теперь глубоко в этом раскаивалась. Сиди она перед своим ноутбуком, погуглила бы этих немцев, поняла, с чем их едят, но к жестким условиям устного общения она была не готова – даже не имела представления, как правильно произносить имена и уж тем более как достойно ответить доктору Чинь. Это вам не с Эрве болтать, пусть он и умен. Вот у Натана есть классическое образование, или как там оно называется. Натан книжки любит читать. Где-то он сейчас? Наоми изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом. Похоже, единственный способ – затеять скандал.

– Делали ли Селестине вскрытие на предмет опухоли в мозгу?

– На основании диагноза, поставленного уборщицей? Сомневаюсь.

– Есть информация, что убийца или убийцы вскрыли отрезанную голову Селестины и вынули мозг, вы знаете об этом? Зачем, как вы думаете?

Доктор Чинь улыбалась по-прежнему, но уже совсем другой улыбкой, сообщавшей примерно следующее: “Стоило тебе переступить порог, как я поняла, что ты мне враг, – и вот доказательство. Приятно видеть, что я не ошиблась”. Доктор Чинь встала и снова, особенно тщательно, отряхнула крошки с халата, на сей раз крошки были грязные, жирные и противные, а просыпала их сама Наоми. Маленькое серебряное распятие – не французские ли миссионеры-католики крестили Вьетнам? – дергалось на цепочке, как новоиспеченный висельник. Но Наоми уже не могла остановиться.

– Только между нами, доктор Чинь, Селестина просила вас убить ее и съесть? Ну вроде как священный акт милосердия между двумя женщинами?

На этот раз доктор Чинь вышла из-за стола и направилась к двери. Открыла ее, встала рядом, молча предлагая Наоми выметаться. Наоми обратила внимание на обувь доктора Чинь. Туфли на шпильках с ремешком на лодыжке в садомазохистском стиле, которые, несмотря на строгость модели и шва, сочетали шокирующе яркие, как у редкого австралийского попугая, цвета – красный, желтый, голубой, зеленый, черный. Такие туфли что-нибудь да значат, крутилось в голове у Наоми, когда она выходила из кабинета.

3

Доктор Мольнар договорился, чтоб поменяли билет, и Натан вылетал в Амстердам бизнес-классом. Но в комфортабельном зале ожидания “Дунай клаб” молодому человеку не сиделось, он беспокойно слонялся по залам терминала 2A аэропорта Ферихедь с типичным стеклянно-стальным интерьером. В отличие от Наоми, которая, прибыв на место, тут же включала ноутбук и уже ничего вокруг не замечала, Натан в аэропортах любил наблюдать за людьми, но сегодня, в дождливый, холодный летний день, когда сумрак, кажется, вползал снаружи даже в здание аэропорта, Натан видел только Дуню, не сходившую с экрана его мыслей. Он брел, волоча за собой прицеп – красную сумку на колесиках, и слышал ужасающие, жестокие Дунины слова. Такое, призналась она, постоянно лезет ей в голову, но раньше, до Натана, не с кем было поделиться.

– Что я буду делать, когда ты уедешь? Кто еще меня захочет?

– Да во мне нет ничего особенного. Если я тебя захотел… Ты красавица. Любой мужчина будет твоим, стоит только тебе захотеть.

– Сейчас так много женщин болеет раком. Как ты думаешь, может, возникнет новая эстетика? Мода на онкобольных? Считается же, например, что употреблять героин – это особый шик, существует эстетика наркоманов, которые тоже обречены. Представляешь, женщины будут обращаться к пластическим хирургам, чтобы сделать себе искусственные опухоли под подбородком и на шее. В подмышках. В паху. Эти припухлости ведь так сексуальны. Заодно эффект омоложения: коже на шее натянется – и никакого второго подбородка. Кто ж от такого откажется? Или, скажем, ювелирные украшения, пирсинг – титановые шарики в груди. Бэдээсэмщикам понравится.

Дунин голос все звучал у Натана в голове, и он вступил с ней в безмолвный диалог о здоровье и эволюции, о теории, согласно которой понятие красоты возникает не само по себе, но обусловлено тем, что человечество отмечает признаки, свидетельствующие о способности к деторождению, а следовательно, о молодости; об эгоистах-генах, использующих наши тела исключительно как устройства для воспроизведения самих себя; о том, что гены, отвечающие за предрасположенность к раку, в своем стремлении к бессмертию могут самым серьезным образом повлиять на восприятие концепций красоты, ранее считавшихся запретными; о том, что прежде понимание красоты люди связывали с отсутствием признаков болезни, близкой смерти, теперь же, словно по злому колдовству, все извратилось, и красота подчас лишь имитация юности, зрелости, здоровья, поэтому Дунины фантазии о новой эстетике, которая будет основываться на ее несчастье, теоретически могут… В действительности они не говорили об этом, и Наоми на его месте, вероятно, изложила бы свои соображения Дуне прямо сейчас в эсэмэске, электронном письме или мгновенном сообщении в характерном для Наоми формате – потоке полусознания, частенько подхватывавшем Натана на протяжении тех четырех лет, что они были вместе.

Наоми никого не отпускала, а чтобы удержать, использовала свою уникальную и действенную методику – новые технологии плюс чары, Натан же, напротив, только рад был распрощаться с тобой, удалить тебя из списка друзей и оставить болтаться в виртуальном эфире. Наоми считала, что Натан жестоко обходится с друзьями, Натан полагал, что Наоми – маньячка, одержимая чувством собственности. А как же Дуня? Да, у них была близость, секс, но, кроме того, она – героиня его статьи, а его герои часто стремились поддерживать с ним связь, порой с болезненным, пугающим упорством силясь продлить этот исторический миг своей биографии; они не могли согласиться с тем, что их время закончилось, статья о загадочном, сенсационном заболевании опубликована и Натану пора навсегда исчезнуть из их жизни. Героев Наоми обычно казнили или сажали, и обратная связь, как это называл Натан, аккуратненько пресекалась. Дуня считала, что через несколько месяцев умрет, тогда, конечно, связь между ними тоже прекратится сама собой.

В последний раз они беседовали в мрачной послеоперационной палате клиники Мольнара, после того как, согласно процедуре лечения, Дуню снова разрезали и под холодным голубым светом хирургической лампы, превращавшим ее плоть в силикон, а кровь – в пурпурный клейстер, удалили из груди множество маленьких опухолей. Натан сидел на том же пластиковом стуле, Дуня теперь лежала на кровати у двери, а в палате было еще три пациента, которые, кряхтя, ворочались в своих постелях.

– Ты рад? – спросила Дуня. – Теперь у меня есть благодарная аудитория, и тебе легче будет уйти.

– Мольнар, похоже, уверен в успехе. Вот чему я рад, – ответил Натан.

Дуня рассмеялась.

– Мольнар имеет в виду лишь механическое удаление опухолей. Здесь он в самом деле добился успеха. Мольнар знает, что я долго не протяну, но это его уже не волнует.

– Неужели так тяжело настроиться на хорошее?

– Ах, Натан. Тяжело, когда ты становишься сентиментальным, обыкновенным. Ну зачем?

– Эй!

– Удачные фотографии получились? Шокируют? Мольнар повесит их у себя в ресторане, чтоб посетители не скучали, поедая гуляш? Хочешь каламбур? Гуляш – это неверный муж…

– Понял, понял, – Натан терзался, конечно, и не мог улыбнуться. О чем они станут говорить, если Дуня поправится? О ее мечте – вернуться к изучению архитектуры в Люблянском университете и строить элитные дома на берегах Савы вместе с отцом? Ну разве это не сентиментально?

– Я правда сделал пару-тройку удачных снимков во время операции. Понравится ли тебе, не знаю, но пришлю по электронной почте, если хочешь.

Дуня взяла его за руки, притянула к себе. Натан попробовал наклониться вперед, не вставая, но стул был очень уж хлипким, гнулся, корчился, наконец выскочил из-под Натана, и тот остался стоять, согнувшись, как жокей. Дуня снова засмеялась, Натан шагнул вперед и сел к ней на кровать, он пытался устроиться и так и сяк, только прогнувшаяся боковая планка металлического каркаса все равно впивалась ему в бедро.

– Тебя возбуждает, когда Золтан режет мне грудь? Я уговаривала его сделать только местную анестезию, и он почти согласился, но потом придумал какую-то отмазку.

Натану нравились случайные Дунины словечки из лексикона музыкантов-наркоманов шестидесятых, он все хотел спросить, у кого она обучалась английскому, но момент был явно неподходящий.