Габриэль Тард - Отрывки из истории будущего

• Название: Отрывки из истории будущего
• Автор: Габриэль Тард
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Книга виднейшего французского социолога, криминолога и социального психолога Габриэля Тарда (1843–1904) повествует о человечестве, ушедшем под землю после угасания Солнца — и о новом обществе, сложившемся в подземных пещерах и туннелях.

Книге предпослано предисловие Г. Уэллса, сопровождавшее ее первый английский перевод.

---

Молодой поэт, стоя у входа в отверстие, готовое поглотить всех, произнес на музыкальном языке Еврипида прощальные слова умирающей Ифигении, обращенные к свету. Но это был короткий момент вполне естественной тоски, тотчас же уступившей место порыву невыразимой радости.

Какое изумление, в самом деле, и какой восторг! Все предполагали очутиться в могиле и вместо этого открыли глаза в художественных галереях, не уступавших богатством и бесконечной длиной ни одной из тех, которые они видели раньше в салонах, превосходивших красотой версальские залы, в очаровательных дворцах, в которых были неизвестны перемены погоды, дождь и ветер, холод и тропическая жара, и в которых бесчисленные лампы, яркостью напоминавшие солнце, нежностью света — луну, постоянно поддерживали в темно-синей глубине день без ночи. Конечно, все выглядело не так, как теперь, но зрелище и тогда было уже чудесным. Стоит только при помощи усилия воображения представить себе психологическое состояние наших бедных предков, до тех пор привыкших к жалкому существованию на поверхности земли, полному постоянных и невыносимых неудобств, чтобы понять их энтузиазм в тот час, когда, рассчитывая найти в мрачной тюрьме только убежище от самой ужасной гибели, они почувствовали себя избавленными от всех зол и вместе с тем от всяких страхов.

Заметили ли вы в Историческом музее странный инструмент наших отцов, который назывался зонтом? Посмотрите на него и подумайте, как плачевно было положение людей, которым суждено было употреблять эту смешную вещь. Можете ли вы теперь представить себя вынужденными защищаться от гигантских душей, которые стали бы неожиданно поливать вас в течение трех или четырех дней подряд? Подумайте также о мореплавателях, захваченных циклоном, о жертвах солнечной жары, о тех 20.000 индусов, которых ежегодно пожирали тигры или убивали своим ядом змеи, о лицах, пораженных громом. Я уже не говорю о легионах паразитов и насекомых, о клещах, о филоксере, о тех микроскопических существах, которые пили кровь, пот и жизнь человека, прививали ему тиф, чуму и холеру. Право, если перемена в нашем положении и требовала некоторых жертв, то все-таки без всяких иллюзий можно утверждать, что на стороне преимуществ остается большой перевес. Как ничтожны рядом с этой несравненной революцией самые прославленные из тех маленьких революций прошлого, о которых так свысока (и по всей справедливости) трактуют теперь наши историки. Просто непонятно, как первые обитатели склепов могли, хотя бы даже один момент, оплакивать солнце, — способ освещения, имеющий так много неудобств, — солнце, это капризное светило, которое в различные часы потухало и снова загоралось, освещало землю, когда ему вздумается, иногда затмевалось, окутывалось облаками, когда оно более всего бывало нужно, или безжалостно ослепляло, когда люди искали тени. Каждую ночь — достаточно ли понятно все значение этого неудобства? — каждую ночь солнце повелевало общественной жизни прекратиться, и общественная жизнь прекращалась. До такой степени человечество было в рабстве у природы! И ему не удавалось, мало того, оно даже не думало о том, чтобы сбросить с себя это рабство, которое таким тяжелым и в то же время незаметным бременем тяготело над несчастными, обреченными нести его. Благословим же еще раз катастрофу, которая на наше счастье постигла нас. Если что извиняет или объясняет слабость первых обитателей подземного мира, так это то, что их жизнь после переселения в пещеры, несмотря на значительное облегчение, все еще должна была быть суровой и тягостной. Им предстояло еще беспрерывно увеличивать эти пещеры, приноравливать их к потребностям сначала старой, а потом новой культуры. Это не было делом одного дня: я хорошо знаю, что им на помощь пришел случай, что им посчастливилось открыть там и сям при прорытии туннелей природные, необычайной красоты, гроты, в которых достаточно было устроить обычное освещение (совершенно даровое, как это предвидел Мильтиад), чтобы сделать их почти готовыми для жизни в них. В этих гротах было все: и восхитительные скверы, рассеянные, как редкие украшения, в лабиринте наших блестящих улиц, и рудники, сверкающие алмазами, и ртутные озера и целые горы из слитков золота. Я знаю также, что они имели в своем распоряжении массу природных сил, по своей мощи превосходивших во много раз все то, что было известно предыдущим поколениям; это само собой понятно: если не было каскадов воды, зато их с большими выгодами заменяли самыми мощными каскадами температуры, которые когда-либо были известны физикам. Правда, что центральное тепло земли само по себе не могло быть двигательной силой, точно так же, как некогда не могла бы быть ей и масса воды, если бы вся она спустилась на самый низкий уровень, но зато подобно тому, как при падении с более высокой плоскости на более низкую масса воды дает (или, вернее, давала) годную для утилизации энергию, точно также дает ее тепло, падая с высшего градуса термометра на низший. Чем более пространство между двумя плоскостями или расстояние между двумя температурами, тем больше свободной энергии. Наши физики-рудокопы едва только сошли в недра земли, как тотчас же сообразили, что, находясь таким образом между очагами центрального огня — этими своего рода циклопическими печами, в которых можно было бы плавить гранит — и внешним холодом, в котором кислород и азот можно было обратить в твердые тела, они располагали гигантскими разностями температуры и, следовательно, термическими каскадами, рядом с которыми Ниагара и все абиссинские водопады были лишь забавой. Какие котлы представляют из себя кратеры бывших вулканов и какие холодильники — ледники! С первого взгляда было ясно, что с помощью некоторых аппаратов, приспособленных для передачи этой чудовищной энергии, можно было производить всякую человеческую работу: копать, вентилировать, мести, поливать, подымать, переносить пищу и проч.

Я это знаю; я знаю еще, что покровительствуемые роком — неизменным другом смелых, — новые троглодиты никогда не страдали ни от голода, ни от нужды, что когда одно из подснежных скоплений замерзших животных грозило иссякнуть, стоило им только позондировать в другом месте, прорыть несколько колодцев вверх, и они тотчас же находили залежи питательных консервов, достаточно богатые для того, чтобы закрыть рот пессимистам. Всякий раз результатом этого было быстрое увеличение народонаселения, согласно закону Мальтуса, и возникновение новых подземных городов, еще более цветущих, чем прежние. Но как бы то ни было, нельзя не остановиться с восхищением перед неизмеримой силой мужества и ума, затраченной на эту работу и вызванной одной только идеей, которая, возникши в один прекрасный день в мозгу одного только лица, в одной клетке этого мозга, или даже в одном только атоме или монаде этой клетки, послужила зародышем жизни внутри всего земного шара. Никогда уже больше не будет ни крахов, ни убийственных кризисов, ни смертей после ликвидации предприятий, ни кровопролитных дуэлей, ни насилий, ни печальных драм, ничего из того, что было в распущенном, еще не реорганизованном обществе. История первых завоевателей и плантаторов Америки, если бы можно было рассказать ее подробности, оказалась бы слишком бледной рядом с его историей. Предадим ее забвению. Но все эти ужасы были, быть может, необходимы, чтобы убедить нас, что при вынужденной близости обитателей гротов нет середины между борьбой и любовью, между убийством и объятиями. Мы начали с борьбы, теперь мы обнимаемся. В самом деле, какое человеческое ухо, какое обоняние, какой желудок могли бы дольше выносить оглушительный шум и дым от взрывов мелинита под сводами наших склепов, зрелище и запах нагроможденных трупов в наших узких галереях. Невероятно отвратительная, ненавистная, отравляющая воздух подземная война в конце концов сделалась невозможной.

Было бы жестоко думать, что она продолжалась после смерти нашего славного спасителя. Известна героическая гибель Мильтиада и его подруги: ее так часто изображали знаменитые художники и в живописи и в скульптуре, так часто воспевали, что она сделалась бессмертной и не знать о ней было бы непозволительно. Когда знаменитая борьба между централистическими и федералистическими общинами, в сущности же между общинами рабочих, общинами артистов окончилась торжеством последних, тогда возникло еще более кровопролитное столкновение между анархическими общинами и общинами организованными, из которых первые настаивали на признании неограниченно плодовитой свободной любви, а вторые требовали благоразумной регламентами любви. Мильтиад, отуманенный своей страстью, имел неосторожность встать на сторону первых — извинительная ошибка, которую потомство простило ему. Осажденный в своем последнем гроте (чудо фортификационного искусства), с провиантом на исходе, так как осаждающие прервали всякую доставку консервов, он попытался сделать последнее усилие: он подготовил страшный взрыв, чтобы прорвать свод пещеры и таким образом открыть выход вверх, где он случайно мог бы напасть на залежи съестных припасов. Его надежда не оправдалась: свод, правда, был пробит, и над ним оказалась другая, невиданная по своей колоссальности, пещера, несколько напоминавшая индусский храм, но он сам, заваленный вместе с Лидней огромными камнями, погиб ужасной смертью на том месте, на котором теперь возвышается мраморная статуя, изображающая их обоих (chef-d'oeuvre нашего нового Фидия) и которое нередко служит целью для нашего национального паломничества. Эта смутная и богатая событиями эпоха, эта распря имела в числе своих многочисленных последствий одно, которого мы никогда не сумеем достаточно оценить: наша прекрасная раса еще более усилилась и очистилась благодаря стольким испытаниям. Даже близорукость исчезла под постоянным влиянием приятного для зрения света и привычки читать книги, написанные очень крупным шрифтом, так как за недостатком бумаги, по необходимости, пишут на аспидных досках, на столбах, на обелисках, на больших мраморных стенах. Эта необходимость, помимо того, что она заставляет писать сжатым стилем, вырабатывает вкус, затрудняет появление ежедневных газет, к большей пользе для органов зрения и для мозга. Для человечества прошлой эры было большим несчастьем, что оно обладало волокнистыми растениями, которые давали ему возможность без малейшего затруднения запечатлевать на бумажных лоскутках, нагромождая одну на другую, все свои мысли, как пустые, так и серьезные. Теперь надо было некоторое время подумать, прежде чем высечь свою мысль на поверхности утеса. Другим несчастьем наших предков был табак! Теперь уже не курят, не могут курить. Благодаря этому, общественное здоровье находится в чудесном состоянии.