Вера Колочкова - Дети Афродиты

• Название: Дети Афродиты
• Автор: Вера Колочкова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-79288-7

Хоть и не знала Ольга своих отца и матери, а все же считала, что судьба ее сложилась удачно. Вырастила ее любимая бабушка, семейная жизнь до поры до времени складывалась счастливо: дочь замужем, работа, зарплата – все не хуже, чем у людей, а во многом даже и лучше. Придраться не к чему. Но задуматься есть о чем. Не научилась Ольга прощать – вот беда! Не может простить мужа, с которым жили душа в душу, пока тот не оступился по глупости. Не может простить подругу, которая по слабости позарилась на чужое. Однако труднее всего, как окажется, ей будет простить свою мать, которую она и не знала вовсе…

---

– Семнадцать… – впервые подала голос беременная Афродита, глянув на нее сквозь пряди настороженно, как волчонок.

– Семнадцать! О-о-х, этого еще не хватало… Ребята, да вы что? Анечка, тебя ж родители потеряли, наверное?

– У меня нет родителей. Я одна. У меня вообще никого нет. И никого никогда не было.

– А ребенок…

– А ребенок мой. Но все равно – никого у меня нет и никогда не было!

Голос у девицы тоже был настороженным. Даже слегка хамоватым. И говорок такой… Простоватый, без оттенков хорошего воспитания. И с хамским, но пугливым намеком – вы, мол, как хотите, уважаемая, но меня Витя сюда привел… И потому с места не сойду, и вопросы ваши тоже для меня ничего не значат. И взгляд такой же, под стать голосу. Нехороший взгляд. Испуганный. Порочный. Усталый. Взгляд женщины, прошедшей Крым, Рим и медные трубы.

Так и стали они жить – вместе с беременной Анной-Афродитой. Странная эта была жизнь, если не сказать хуже. Витя поселил ее к себе в комнату, притащил туда раскладушку. Она как-то заглянула к нему, уходя на работу, – чуть не расплакалась. Анна, как барыня, возлежит на Витиной кровати, разметалась во сне, пузом кверху, вся в своих белых кудрях… А он рядом с кроватью на раскладушке, скукожился в неудобной позе, голые ступни поджал утюжком. Подошла на цыпочках, накинула на ступни одеяло, он проснулся, пробурчал сердито:

– Мам, ты чего?

На секунду бросился гневливый импульс в голову, захотелось разом прекратить этот абсурд, да вовремя сдержалась, прикусила язык. Ладно, мол. Пусть Витя живет, как ему нравится. Пусть кого угодно в дом приводит, пусть всех бездомных подозрительных девиц вокруг себя соберет, лишь бы жил.

Хотя на самом деле справиться с собой было ой как трудно. Все время хотелось эту приблудную Афродиту взашей прогнать. И даже не из ревности, а из чувства попранного человеческого достоинства. Тоже, устроила себе ночлежку в приличном доме! Пользуется добротой ее умирающего сына, шалава порочная…

Что девица порочна, было видно невооруженным глазом. Нет, это не был вызов-порок, это был, скорее, порок-жертва. Но, как говорится, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Порок, он и есть порок, его во всем видно. В манере держаться, во взгляде, в улыбке. Нет, не похожа она была на Афродиту. Афродита все ж богиня любви, воплощение женственности, а эта дворняжка… Подумаешь, волосы от природы красивые. Зато выражение лица пришибленное и в то же время агрессивное, будто на нее вот-вот нападут с кулаками, и надо будет хитро нырнуть в укрытие. А когда смеется – вообще хоть святых угодников выноси… Семнадцать лет девчонке, а смех такой… с весьма специфической пошлой хрипотцой, как у старой проститутки. Прямо мороз по коже. И сразу приходит странное ощущение – будто в спектакле абсурда участвуешь. Этакая горестная мистическая феерия – умирающий сын, беременная Афродита… Даже плакать не плачется. Стыдно как-то. Одно испуганное недоумение внутри, забирающее последние силы.

Зато Витя смотрел на Анну с веселой нежностью. И целыми днями рисовал ее портрет. И глаза у него горели сухим огнем вдохновения, и сам сгорал в этом огне, как свечка… Таял день ото дня. Едва на ногах держался.

Однажды, когда Анна спала, позвал ее на чердак, показал готовый портрет:

– Мам, смотри… Как тебе?

Она лишь вздохнула про себя горестно, а вслух произнесла бодро:

– Красиво, сынок… Очень красиво.

– Тебе правда нравится?

– Правда.

На самом деле, по ее разумению, портрет был ужасен. И не потому, что Витя был не талантлив. Нет, дело было в самой Анне. В этой ее двусмысленности, в дисгармонии юной женской сути, странным образом плеснувшейся на полотно. Да, детское испуганное выражение лица, и в то же время – блеск порока в глазах. Фривольная поза, полуобнаженная грудь и тут же – вызывающе выпуклый живот. И волосы, волосы… Волосы по всему телу. Струящиеся локоны будто стремятся прикрыть то, что есть, от любопытного и осуждающего глаза.

А еще, глядя на портрет, она вдруг подумала – Анне рожать скоро. И очень испугалась. Как-то раньше этот естественный результат Анниного положения не приходил в голову… Нет, а дальше-то что?

– Вить… Зачем тебе это все, а? – не удержавшись, обернулась она к стоящему за спиной сыну. – Может, надо ее родственников отыскать, пока… Пока не поздно? И вообще – ответственность… Она, вон, даже в консультацию женскую не ходит… А, Вить?

– Нет у нее родственников, мам, она детдомовская. И вообще, как бы тебе это объяснить… Ну… Она сейчас в полной безнадеге. Даже из дому выйти боится, какая там консультация.

– Боится?

– Ну да. Ты же видишь, она за три месяца со двора ни разу не высунулась. Машина по улице проедет – вскакивает и трясется вся, и в какую-нибудь щель залезть норовит. И во сне вскрикивает, и прикрывается ладошкой вот так… Перед лицом… Будто на нее замахиваются.

– Да? Странно… А она тебе рассказывала что-нибудь о себе?

– Нет. Да я и не спрашивал. А зачем? Все равно я не смогу ей помочь, я и сам… Нет, мам, у нас с ней другая гармония сложилась, молчаливо-понимающая. Ей плохо, и мне плохо. Она пропадающая, я умирающий. Нам легче быть вдвоем, рядом друг с другом, только и всего. Понимаешь?

Она тогда ничего ему не ответила. Развернулась, ушла. Не хотела, чтобы он ее слезы видел. Зачем ему ее слезы? Легче ему рядом с Анной, и за это спасибо. Хотя какое там спасибо… Кому – спасибо? Кому и за что?

Вите стало хуже аккурат через неделю после того разговора. То есть совсем плохо. Лежал на своей раскладушке, огрызался сквозь зубы – уйди, мам… Анна сидела перед ним на полу, гладила по голове, мурлыкала что-то. Может, плакала так. Он ловил ее ладошку, прижимал к щеке, растягивал губы болезненным оскалом. Улыбался, стало быть.

Она понимала, что сын умирает. И не могла быть рядом. Вместо нее была эта… Эта напасть по имени Анна. Беременная порочная Афродита, которой, конечно же, рожать приспичило. К вечеру схватки начались.

Витя смог встать. Вместе с Женькой повезли ее в роддом на «Москвиче», «Скорую» ждать не стали. Она видела, что Витя расходует последние силы. Видела. Но ничего сделать не могла. Сидела у окна, ждала сына. Женька привез его домой за полночь.

Витя повалился на кровать, вроде заснул сразу… А утром уже не проснулся. Умер во сне. Говорят, во сне самая легкая смерть. Душа покидает тело, не обремененная страхом плоти.

На похороны собрался весь поселок, даже в школе в тот день занятия отменили. На кладбище, на поминках сказали о сыне много теплых слов… Да что слова. Словами сына любимого не вернешь. И материнского горя словами не уменьшишь.

Про Анну она даже не вспомнила. А через две недели после похорон раздался телефонный звонок, она сняла трубку. Очень плохо было слышно, будто сквозь шум дождя…

– Елизавета Максимовна, здравствуйте! Извините, что я вас беспокою. Это главный врач роддома Крюкова. Я, собственно, звоню вам по поводу вашей внучки.

– Какой внучки?

Спросила, не думая, еще не отдавая себе отчета. Но в следующую секунду вдруг вспыхнуло молнией в голове – значит, Анна девочку родила… Значит, и телефон этот Анна продиктовала, когда документы в приемном покое оформляли. Наверное, еще и Витю узнали, когда он сдавал Анну с рук на руки акушеркам. Потому и звонят… Только голос Ирины Николаевны Крюковой почему-то показался незнакомым. Изменился, наверное, с годами. Давно не виделись, с тех пор, как дочка Ирины Николаевны Наташа школу закончила. Еще и в телефонной трубке помехи…

– Елизавета Максимовна, вы будете внучку из роддома забирать? Дело в том, что ее мать вчера сбежала…

– Как это – сбежала? А впрочем… Этого следовало ожидать.

– Заберите, Елизавета Максимовна. Девочка очень хорошая, крепенькая, здоровенькая. Что ж вы одна будете… А тут живая душа все-таки…

Странный, странный был голос у Ирины Николаевны. Будто издалека звучал. И нотки такие – будто она с трудом от слез удерживается. Да, странный, только она тогда значения этому факту не придала. Потому что в голове звучало, билось болью-рефреном: «…что ж вы будете одна… живая душа все-таки…» И еще вдруг подумалось – а Витя бы девочку обязательно забрал, наверное. Да, забрал бы. Если б не умер. И ее бы не спросил. Просто привез бы ребенка в дом, и все. Как давеча привел Анну. Так же, ни о чем не думая и не рассуждая привез бы, следуя той самой не объяснимой здоровому человеку гармонии – она, мол, пропащая, а я умирающий. А про Аннину дочку так же, пожалуй, можно сказать – пропащая. Потому что какая у нее впереди жизнь? Да никакая…

– Я заберу ребенка, Ирина Николаевна, – проговорила в трубку, не думая более ни секунды. – Завтра же заберу. В котором часу у вас выписка?

– А… Вы приезжайте утром. И сразу ко мне в кабинет, все документы оформим. Вы же бабушка, вы имеете право.

– Хорошо. До завтра!

Положила трубку, глянула прямо перед собой, даже слегка головой потрясла, слегка изумляясь принятому в порыве решению. Надо же, еще пять минут назад никакой внучки в ее жизни не было и быть не могло. Все-таки многие добрые дела решаются вот так, на порыве. Или в состоянии горестного отчаяния… Глазом не успеешь моргнуть, и ты уже бабушка. А какое слово теплое, какое замечательное – бабушка! Что ж, так тому и быть. В память о Вите…