Николай Микава - Грузии сыны

• Название: Грузии сыны
• Автор: Николай Микава
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Эта книга — первая в серии «Жизнь замечательных людей», которая на своих страницах рассказывает о жизни многих поколений древнего народа. Стремясь раздвинуть рамки серии, дать возможность читателям познакомиться с большим количеством биографий замечательных людей, редакция наряду с монографическими книгами предпринимает выпуск разнообразных биографических сборников.

Книгой "Грузии сыны" открывается цикл сборников о выдающихся деятелях братских народов, населявших СССР.

История грузинского народа, народа древней культуры и славных традиций, насчитывает великое множество замечательных деятелей, о жизни которых интересно и поучительно узнать читателям. В книге помещено 29 биографий, раскрывающих наиболее важные моменты истории и культуры грузинского народа.

---

Илья Чавчавадзе внимательно следил за освободительной борьбой порабощенных народов против своих угнетателей. Он восхищался итальянским народом, боровшимся за освобождение от австрийского владычества и объединение родины. Портрет Гарибальди всегда висел в рабочем кабинете Ильи Чавчавадзе. В дни победоносного шествия освободительных отрядов Гарибальди молодой поэт в восторженных стихах выразил свое сочувствие этой справедливой борьбе.

Грузинские студенты Акакий и Георгий Церетели, Нико Николадзе, Кирилл Лордкипанидзе вместе с Ильей Чавчавадзе стали страстными борцами за новые идеи, которые пропагандировали шестидесятники.

«Какое было время! С какой жаждой и нетерпением ждали мы, молодые, тот счастливый день, когда выходила в свет новая книга любимого журнала «Современник»! Сколько длинных, бессонных, нескончаемых северных ночей проводили мы за его чтением, за разборами его идей, за спором!.. Нет, я никогда не забуду эти счастливые дни!» — восклицает Илья. Под впечатлением этих дней пишет он свою боевую «Песню грузин-студентов»:

…Укрепляем нашу грудь,
Разум раскаляем,
Чтоб сиять когда-нибудь
Над родимым краем.
Но не струсим и теперь
Перед штурмом вражьим;
Если нужно — то, поверь,
За отчизну ляжем.

Тогда же Чавчавадзе сблизился с «Могучей кучкой», часто встречался с Мусоргским, Стасовым, Бородиным и Римским-Корсаковым. Бывал у Петра Ильича Чайковского и у других передовых людей того времени.

В 1861 году Илья участвует в «студенческих беспорядках» и в этом же году после четырехлетнего пребывания в Петербурге по собственному желанию оставляет четвертый курс и спешит домой…

Илья возвращается в Грузию. С волнением проезжает он Владикавказ, Казбег, Терек, Дарьяльское ущелье… В итоге рождается замечательное произведение, шедевр грузинской прозы XIX века — «Записки путника».

Илья Чавчавадзе начал знаменитой цитатой из Грибоедова: «И дым отечества нам сладок и приятен».

Но в этой приятной сладости поэт Чавчавадзе ощущал и «горечь слез, исторгаемых от едкого дыма», которым встретило его любимое отечество.

Это произведение, имеющее отдаленное сходство с книгой Радищева, является в одно и то же время яркой сатирой на самодержавие, глубоким философским трактатом, политическим памфлетом; написанное мягким, лирическим, свежим языком, оно может служить образцом стилистического совершенства.

Вот полный лиризма диалог с самим собой, в котором выражена вся философия этого произведения; тут весь Илья: человек с блестящим и острым умом, философ, политик, стилист, публицист. Он полон волнения и дум.

«Как только я выехал из Владикавказа и на меня подул ветерок моей страны, передо мной предстало все то, что оставил я в своей прекрасной, нарядной, как невеста, стране, все то, что я видел, испытал, познал. Различные мысли, путаясь, роились в голове. Словом, в моей голове произошла полная революция. Мысли передвинулись, переместились. Пусть слово «революция» не пугает тебя, читатель! Революция — это источник успокоения. Так все на этом свете. Вино сначала перебродит, перекипит, а потом успокоится.

Как встречусь я со своей страной и как она меня встретит? Что нового скажу своей стране и что она скажет мне? Кто знает, быть может, моя страна отвернется от меня, как от пересаженного и выросшего на чужой почве? Возможно, она и не отвернется от меня, быть может даже приголубит, потому что я все-таки плоть от плоти моей страны. Но как мне быть тогда, если моя страна расскажет мне о своих думах, печалях, радостях, надеждах или безысходности, а я, отвыкший от ее языка, не смогу понять ее речи, ее слов? Быть может, она даже примет меня и, как сына своего, прижмет к груди и жадно будет слушать меня, но я-то сумею ли сказать ей родное слово и словом этим озарить надеждой воскрешения страждущего, утешить скорбящего, осушить слёзы плачущего, облегчить труд трудящемуся и собрать воедино те отдельные искры, которые не могут не мерцать в каждом человеке? Смогу ли я? Смогу ли я сказать громкое слово?

Стемнело. Любуюсь Тереком и Мкинвари.

Наступила ночь. Но я все еще стою за станцией и, напрягая слух, мысленно следую за отчаянным рокотом Терека. Все смолкло, но не смолкнешь Ты, Терек! Поверьте, я понимаю в этом приумолкшем мире неумолчные жалобы Терека. Бывают в жизни человека такие мгновения одиночества, когда природа как будто понимает тебя, а ты ее. Поэтому-то можешь сказать, что даже в одиночестве ты нигде не бываешь один… В эту ночь я чувствую, что между моими думами и жалобой Терека какая-то связь, какое-то согласие. Сердце трепетно бьется, и рука дрожит. Почему? Дадим времени ответить на это.

Ночь. Затихли шаги человека, умолк разноголосый шум людской. Не слышно больше гомона его утомительных забот и желаний. Улеглись страдания земли. Людей не вижу вокруг себя.

О, как пуст без человека этот полный мир! Нет, уберите эту темную и спокойную ночь с ее сном и сновидениями и дайте мне яркий и беспокойный день с его страданиями, мучениями, мытарствами и борьбой».

Илья серебристый холодный Мкинвари сравнивает с гениальным Гёте; вечно шумящий, неустанный, бурный Терек — с неугомонным великим Байроном — властителем дум молодежи XIX века.

И в этом сравнении он предпочтение отдает Тереку— символу жизни, символу вечного движения. Он предпочитает «яркий беспокойный день с его страданиями, мучениями, мытарствами и борьбой».

* * *

С такими думами возвращался молодой Илья на родину.

С сороковых годов молодых грузин, вышедших за пределы Дарьяльского ущелья, получивших образование в России и воспринявших новый круг идей, называли людьми, «хлебнувшими воды Терека» — «тергдалеулыны». Этим именем награждали молодежь, поднявшую историческое знамя борьбы против «отцов».

Терек был границей между Западом и Востоком, и поэтому он стал символом русской культуры. Илья приехал на родину, и сейчас же завязалась полемика с «отцами», которая впоследствии приняла характер ожесточенной борьбы. «Отцам» не нравились «люди, хлебнувшие воды Терека», их обвиняли в измене, в искажении грузинского литературного языка, им не могли простить влияния, которое оказала на них русская культура. Илья отвечал «отцам»:

«Да, мы были в России! Нам дороги интересы миллионных масс, а не праздного меньшинства. Наш бог есть бог равенства и братства, а не угодничества и низкопоклонства, бог трудящихся и угнетенных, а не фарисеев, и двурушников. Не мы, а вы убили богатый грузинский язык… Мы сняли с него накинутый вами саван и снова вдохнули в него живую душу».

Илья со своими петербургскими товарищами и передовой частью грузинской молодежи образовал группу, известную под названием «Пирвели даси»[15], объединившую молодое поколение новой грузинской интеллигенции, поднявшейся на борьбу со старым феодально-аристократическим обществом, с господствующими вкусами и требованиями отжившего класса дворян, с косными крепостническими нравами и обычаями.

«Пора искусству оставить в покое «плывущие облака»… Пора искусству бросить безвкусно гримасничать и растирать глаза, чтобы выдавить слезу, ‘пора окунуться на дно житейского потока и там находить сокровенные мысли для своих жизненных картин. Там, на дне жизни, оно найдет множество жемчужин и еще больше грязи. Искусство не должно бояться изображать и то и другое», — писал Чавчавадзе.

Главные стрелы борьбы Ильи и его товарищей были направлены против литературного журнала «Цискари», органа грузинской консервативной интеллигенции.

В первое время ввиду отсутствия другого грузинского органа печати обе борющиеся между собой стороны выступали на страницах «Цискари». Но чем больше обострялась борьба, тем очевиднее становилось, что сотрудничество этих двух лагерей в одном и том же журнале было уже невозможным. Молодой плеяде необходим был собственный печатный орган. И вот в начале 1863 года начинает выходить новый журнал «Сакартвелос Моамбе» («Вестник Грузии»), редактируемый Ильей Чавчавадзе.

Написанная им редакционная статья первого номера журнала «По поводу «Сакартвелос Моамбе» явилась декларацией философских, общественных и литературно-эстетических убеждений «Пирвели даси». Илья Чавчавадзе утверждает в этой статье, что основным законом жизни является вечное и непрестанное движение, что в жизни всегда все меняется, обновляется, что литература и наука «рождаются из жизни и существуют для жизни».

В этой статье четко ощущается влияние философского материализма, диалектического мышления, реалистической эстетики, характерные для русских революционных демократов. Недаром идейные противники иронически говорили про Илью Чавчавадзе, что он «вместо щита был вооружен томами Белинского». Чавчавадзе сам постоянно и открыто подчеркивал свою преданность заветам великого русского критика. Своей статье он в качестве эпиграфа предпослал знаменитые слова Белинского: «Из нашей литературы хотят сделать бальную залу и уже записывают в нее дам. Из наших литераторов хотят сделать светских людей в модных фраках и белых перчатках, энергию хотят заменить вежливостью, чувство — приличием, мысль — модной фразой, изящество — щеголеватостью, критику, — комплиментами».