Мария Ильина - Точка возврата

• Название: Точка возврата
• Автор: Мария Ильина
• Жанр: Детектив

Как невообразимо и страшно переплетаются иногда судьбы, словно рок намеренно сталкивает интересные для него персонажи, тасуя и перемешивая. В необычных и чрезвычайных ситуациях особенно ярко проявляются черты человеческого характера. Множество фигур сходятся в фатальных обстоятельствах, никому не известное убийство многолетней давности неожиданно вытягивает за собой невообразимую историю, достоверную и потрясающую одновременно. Движение без цели или цель без движения?

Кому верить и доверять? Кто окажется убийцей? На кого можно положиться, если не на себя? Дедушка из Казахстана, кто он такой на самом деле? Просто ли несчастный старик, приехавший, чтобы перед смертью взглянуть на внука и правнука?

Поневоле подумаешь, что душевнобольные обитают не в психиатрической клинике, а в том мире, где живут остальные люди, считающиеся здоровыми. Это душевнобольные врачу хоть шишку в подарок принесут, это они добры и отзывчивы, а считающийся нормальным реальный мир готов отнять жену, ребенка, веру в жизнь и цивилизованную упорядоченность.

«Разбираться нет смысла, сроки все истекли, правда ничего не изменит… Шредер, бандиты, похищение — боевик какой-то! Или дурной сон, но где-то в стороне, за кадром… Ты ведь живой! Живой! В полной мере! До дрожи, до головокружения. Спеши, пока есть время!»

---

Мама быстро от шока оправилась, даже хвалить стала:

— Молодец, к жизни возвращаешься! Так держать!

Да уж держим, или нас держат?

Валерий так посмотрел на Ладу, что она поперхнулась, но ничего, сдержался, профессиональная закалка. Выпили за возвращение.

Отпраздновали, а с утра добро пожаловать в будни! Муженек и мамочка засобирались — торопливые, нужные в другом месте. Это только Ладкина жизнь исчерпывалась домом. Близкие далеко, никому она не нужна, даже маленькому, он так и не узнает мать. Лежит, как кукла, и кругом пустота. Лада слонялась по квартире, будто чужая, заглянула в мастерскую… Нет. Не ее комната! Логово старого змея, все здесь запахом его пропиталось, даже картины, безжизненные, претенциозные… До чего же противные козявки, аж дрожь пробирает! Ни к чему все это, скорее освободиться! Засунула все в большой черный мешок, потащила к выходу да так и оставила у двери… Одеваться нет сил, потом как-нибудь.

Достала бумагу, карандаш, можно набросать что-нибудь, прошлое вспомнить. В голову ничего не приходило. По белому листу скакал яркий весенний луч. Нужно прогнать наглеца, задернуть штору. Выглянула в окно: снег почти стаял, на сухом пятачке копошились детишки, убегал от мамы карапуз, смешно топая тяжеленными первыми ботинками. Почему не померкло солнце и пойманный малыш смеялся так заливисто, когда Ладин мальчик отстал на целую жизнь? Как теперь выйти из дома, ведь там бывшие приятельницы по прогулкам? Они начнут хвастать достижениями, потом расспрашивать, с трудом сдерживая любопытство, изображать сочувствие, в душе радуясь, что их миновало. Кто поможет Ладе? Валерка сбежал к своим психам, мамашка ускакала по делам. Со свекровью вообще беда, влезла в инквизиторскую мантию и изливает «праведный» гнев, только все больше на невестку, не на сыночка. Мол, ее внука не уберегла и далее по списку. Свалили все на Ладу, а сами руки умыли. Увольте, она так не играет! Забыться. Где эти дурацкие таблетки? Валерка отрезал по одной-две, как для слабоумной. Куда их подевала? Не вспомнить. С памятью что-то стало, ну, хрен с ней. Отыскала девять штучек. Интересно, помогают твои пилюльки, доктор? Высыпала на кухонный стол, повыковыривала из блистеров и вперед, чтобы проняло!

Больные сегодня особенно раздражали. «Что они несут! Достали, сил нет!» Валерий отвечал односложно, порой невпопад. Перед глазами стоял вчерашний вечер, клоунская раскраска на бледном лице жены, черные патлы, пьяный блеск в глазах, нахальная улыбка, движения дешевой шлюхи из плохого кино. А он словно ждал этого, набросился, с остервенением срывая дурацкий прикид. Она не противилась ничему, лишь смеялась, доводя до исступления. Они будто дрались не на жизнь, а на смерть, без слов и ласк до бессилия, изнеможения, провала.

Утром Лада молча стирала осыпавшуюся под глазами тушь и приглашала завтракать, как обычно. Валерий соврал себе: «Все о'кей!» Но неприятный осадок никуда не делся, тревога лишь росла, пищала противно, как сигнализация: «Ты все сделал не так! Не услышал крика о помощи!» Лугов в раздражении осмотрелся: яркий рекламный плакат на стене сулил легкий и быстрый выход из депрессии. «Мне бы так! Нажрался таблеток, и все здорово!»

Набрал жену. Нет ответа. В который раз. Нужно ехать скорее. Ординаторы сами справятся. На всякий случай обошел отделение, вроде все в порядке. Только больной Мишин, как всегда, недоволен: кормят невкусно, лекарства дают дешевые, некачественные, да еще убирать заставляют, а он человек старый, тяжелобольной. Мол, никакого внимания к инвалиду. Толстая румяная физиономия с прилепленной сладенькой улыбкой, говорит быстро, брызжет слюной. Валерия покоробило. «Тот еще фрукт, кляузник, сутяга, связываться — себе дороже! Видит, человек торопится, все равно пристает. Уважения требует, сволочь! Будто его заслужил! Педофил, насильник! Отлечился, и можно всю жизнь права качать?! Инвалид, блин, льготник! А с теми детьми что стало? О них кто-нибудь позаботился? А с моим сыном что будет?» Мысли пошли по неправильному руслу, раздражение росло, захотелось отшвырнуть наглую мразь прочь с дороги. Сдержался с трудом, бросил на ходу: «Я занят!»

Толкнул, дверь не открывалась, черный мешок застрял на пути. Валерий нажал сильнее, что-то затрещало, посыпались картины. Гусеницы, жуки — всякая гадость. Нечаянно наступил, хрустнуло, взметнулась пыль. Чертыхаясь, стал засовывать все обратно в пакет. «Выбросить надумала, молодец, давно пора!»

— Ладушка, ты дома?

Тишина. Глянул: ботинки, куртка на месте. Прошел на кухню, немытая посуда так и стоит с утра, вздрогнул, похолодел — пустые блистеры. «Ксанакс — ерунда!» — мелькнуло, но не утешило. Рванул в комнату, упал на колени, потрогал — жива! Должно бы отпустить, но ни фига подобного. Валерий сидел на полу, будто оглушенный. Лада мерно дышала, слегка улыбаясь во сне, как раньше, очень давно.

«"Полечил" называется! Дурак, идиот! Хорошо хоть лекарство безобидное, дозировка маленькая. А если бы… что-то другое? Не следил за ней, за покой цеплялся! Вот и получи!» Хотелось выть, кричать, разбить что-нибудь. Волна душила, проклятья не помогали, со злостью ударил в стену, по смеющейся кошачьей рожице.

В другой комнате захныкал младенец. Валерий побежал, схватил сынишку, начал неловко трясти, тот еще громче запищал. Сообразил: покормить надо. Держа малыша левой рукой, начал споласкивать кипятком бутылочку, обжег пальцы, выругался. Как все сложно! Кефир в печке створожился, перегрел. Не начинать же заново, бешено встряхнул, сунул Тошке.

Потом испугался, что Ладу давно не слышно. Посмотрел, все в порядке: спит, улыбается. Валерий вдруг ощутил: у него теперь на руках двое — жена и сын. Присмотрелся к малышу повнимательнее. Большие серые глаза разбегаются в разные стороны, ресницы черные, непомерно длинные, как в рекламе туши. «Ты должен был быть красивым!» Стало жаль остро, до кома в горле, именно несостоявшейся красы или просто отец никогда так подолгу не прижимал к груди маленькое теплое тельце. «Не уберег! Ох, уж этот старый козел!» Накатило бешенство. Валерий дернулся, бутылка выпала и покатилась по полу, брызгая остатками кефира.

Отчаяние нужно было остановить, не дать ему власти. Высказаться, избавиться, освободиться. Чтобы не быть кругом виноватым, найти кого-нибудь хуже себя. Дед… Взглянуть в его бесстыжую рожу. Пусть не забывает о том, что натворил. «Непробиваемый, безмозглый чурбан, давно я тебя не видел!»

После зимы дворик диспансера отталкивал нищетой и заброшенностью. Голые деревья, как черные каракули. Гнилые прошлогодние листья, смешанные с грязью клочки побуревшей травы. Дорожка с выпавшими плитками, словно «пазл» без половины фрагментов. Здание от сырости пошло пятнами. Валерий осмотрелся. На скамейке у серого бетонного забора курили несколько потрепанных мужичков неопределенного возраста. Явно больные! Засаленные куртки, вытянутые на коленях треники.

— Не подскажете, Лугова где найти?

— Здесь я! Не узнал! Ха-ха, богатым буду!

Валерий растерялся: прямо напротив него сидел дед. Прямой, бодрый, лицо округлилось, морщины частично разгладились. На вид крепенький старичок лет семидесяти, не больше.

— Что, на славу потрудились твои докторишки?!

Внук не сразу смог переварить столь разительную перемену. Возникшая в первый момент радость, врачебная гордость за явный успех спутала все карты.

Петр Константинович махнул рукой, приятели молча стали подниматься.

— Садись, внучок! Никак, опять ругаться пришел? Сейчас уже голыми руками не возьмешь, силенок-то поприбавилось. Подлечили, сам видишь! А сынок твой как, тоже здоров, небось?

Прежняя злость вернулась, и будто не бывало благости. Появилась обида: почему старый хрыч поправился, а малыш нет? Вывалил все, что накипело. Ничего не скрывал, медтермины не выбрасывал.

— Что-то сути не пойму! По-русски можешь?

— Не доходит? Изволь: «осиновое полено» теперь у нас! И все из-за тебя! — выкрикнул Валерий, и самого покоробило. Как можно было так обозвать теплое живое существо, что еще днем прижимал к груди!

— М-да, «бревно» такое тебе не по силенкам. Хреново вышло. Что за молодежь пошла, тепличные, избалованные, чуть ветерок подует, вымрете на фиг! А Ладка твоя с собой кончать удумала, дура! Все бабы таковы, конечно, но от иных хоть толк есть, а от твоей геморрой один. Ни детей нормально рожать, ни работать, ничего не может. Да и сама ни кожи, ни рожи.

Валерий рассвирепел, вскочил.

— Если хочешь, бей! Я бы не стеснялся!

— Да пошел ты!

Он шлепал по весенней грязи, кляня деда на все лады и себя за глупую откровенность.

Старик, криво улыбаясь, проводил взглядом разъяренного внука, потом закурил, выдохнул струйку дыма в безоблачное синее небо. Даже эта прозрачная синева показалась обманом, каверзой. Саму мысль о добром боге он отметал, словно насмешку. Черт — другое дело, но злой рок ближе, без бутафорских рогов и копыт. Здесь Петр Константинович не сомневался, доказательств хоть отбавляй. Он упорно творил себе темный и несуразный мир, а авторство приписывал судьбе. Все было не так с самого детства, с того момента, как осознал себя.