Людмила Поликовская - Есенин. Русский поэт и хулиган

• Название: Есенин. Русский поэт и хулиган
• Автор: Людмила Поликовская
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1910-6

Если попытаться назвать «самого русского», «самого крестьянского», «самого бесшабашного» поэта, то имя Сергея Есенина всплывает само собой. Его жизнь была короткой и яркой; его смерть до сих пор вызывает ожесточенные споры. В личности Есенина, пожалуй, как ни в ком другом, нашли отражения все противоречия эпохи, в которую он жил. Может быть, именно поэтому, по словам философа, писателя и поэта Юрия Мамлеева, «если в двадцать первом веке у нас в России сохранится такая же глубокая любовь к поэзии Есенина, какая была в двадцатом веке, то это будет явным знаком того, что Россия не умерла».

---

Есенин был в самом радужном настроении. Читал стихи, бросался на колени перед Айседорой и, «как усталый ребенок, клал свою кудрявую голову на ее колени. А ее прелестные руки ласкали его, и из глаз струился свет, как у Мадонны» (М. Дести, подруга А. Дункан). Айседора абсолютно счастлива, ей кажется, что все кошмары позади и в Париже они с Сергеем заживут великолепно…Только почему-то через каждые несколько минут муж убегает то за спичками, то за сигаретами, хотя Айседора уверяет его: официант принесет все, что нужно. Но Есенин почему-то не хочет затруднять официанта… и с каждым возвращением становится все бледнее и бледнее. Айседора нервничает все больше. Когда он не появился через довольно долгое время, она вызвала звонком служанку, и та рассказала ей, что Есенин несколько раз заходил к ней в комнату, требовал шампанского, а теперь куда-то ушел.

Но это были еще цветочки. «Ягодки» созрели через два дня. Из воспоминаний М. Дести: «…из холла раздался невероятный шум, будто туда въехал отряд казаков на лошади. Айседора вскочила. Я схватила ее за руку, затащила к себе в комнату и заперла дверь на ключ. А когда Сергей начал колотить в дверь, я потащила Айседору в холл, и мы помчались вниз по лестнице, как злые духи. В дверях Айседора задержалась, чтобы сказать портье, что муж ее болен, и попросила присмотреть за ним, пока мы не привезем доктора. […]

Айседора позвонила в «Крийон» и услышала от служанки, что в номер вломились шестеро полицейских и забрали месье в полицию после того, как он пригрозил убить их и переломал в комнате всю мебель, высадил туалетный столик и кушетку в окно. Он пытался выломать дверь между нашими номерами, думая, что Айседора в комнате, избил портье отеля, который пытался его утихомирить».

Дункан решает показать мужа врачу. Во время осмотра Есенин беснуется и требует свой портфель, где якобы хранятся его стихи. Врач заявляет, что Есенин очень болен и очень опасен — и должен находиться в доме для умалишенных. Но Айседора твердо отказывается поместить мужа в сумасшедший дом, даже под страхом быть им убитой. Она принимает решение: отправить Есенина в Берлин, где у него много друзей и где находится представительство советского правительства — с его помощью можно будет возвратиться на родину.

Перед отъездом Есенин дает интервью: «Айседора посылает меня домой. Но она присоединится ко мне в Москве. Я ее знаю. Сейчас она сердится, но это пройдет. (Есенин знал, что говорил. — Л.77.) … Я нарушал правила приличия… Поломал мебель… Но правила — их ведь и надо нарушать. А мебель — подумаешь!»

В Берлине Есенин пьет, что называется, по-черному. Даже у издателя Гржебина, который печатал Есенина и намеревался делать это и впредь, умудрился учинить скандал — «позволял себе гнусность» по отношению к Горькому «и вообще вел себя так возмутительно, что дело чуть до драки не дошло». Гржебин навсегда порвал с Есениным всякие отношения.

Редко кому удавалось увидеть его трезвым. Даже на выступления (довольно многочисленные) он выходил со стаканом водки. Вдребезги пьяный. Хохочет, ругает публику, говорит несуразности. Его пытаются увести. Он не уходит. Наконец, бросает стакан об пол и начинает читать стихи. В зале постепенно устанавливается спокойствие. Есенин читает «Исповедь хулигана». «Читал он криком, «всей душой», очень искренне, и скоро весь зал этой искренностью был взят. А когда он надрывном криком бросил в зал строки об отце и матери: «Они бы вилами пришли вас заколоть/ За каждый крик ваш, брошенный в меня!» — ему ответил оглушительный взрыв рукоплесканий. Пьяный, несчастный Есенин победил. Публика устроила ему настоящую овацию» (по воспоминаниям Р. Гуля).

Но вот что пишет присутствовавший на этом же вечере (Есенина и Кусикова) Вадим Андреев (сын Леонида Андреева): «Я не знаю, кто из них был пьянее, Кусиков или Есенин. Есенин читал стихи, словно подражая самому себе, напряженно, срываясь, пропуская невспоминавшиеся строчки, сердясь на себя за срывы.

Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана с ума свела.
Пой, Сандро…[106]

 […] фигура Кусикова, карикатурно подражавшая есенинским жестам, казалась чужеродной и оскорбительной. Мне чудилось, что Есенин бежит в гору, к неведомой, несуществующей вершине, влача за собой неотвязную тень. Уже не хватает дыхания, сердце стучит, отдаваясь нестерпимою болью в висках, на лбу выступает пот, лицо искажается гримасой последнего усилия, но отчаянный и бессмысленный бег на месте продолжается наперекор воле самого бегущего. И с каждой минутой становится яснее, что горы-то нет и бежать-то некуда, и, перебиваемые тяжелым дыханием, еле доносятся слова, захлебнувшиеся болью».

Иногда он отказывался от уже объявленных выступлений, чувствуя, что не сможет читать. Все, кто раньше знал Есенина, отмечают, что он постарел, подурнел, выглядит усталым и больным («Волосы его потускнели, глаза не сверкали, как прежде, задором»). Поведение его было совершенно непредсказуемо. Вот после выступления, за столом, «чрезвычайно обутыленным», Есенин обводит всех сидящих пьяным взглядом. Это зело не понравилось Роману Гулю — «Чего вы уставились?!» Он ожидал в ответ брани, драки, бутылкой по голове. Но Есенин только улыбнулся тихо и жалобно и, протягивая руку, сказал: «Я — ничего. Я — Есенин, давайте знакомиться». «Среди цветов и бутылок, Есенин, облокотившись на стол, стал читать стихи. За столом замолчали, наклонившись к нему. Читал он тихо. Только для сидевших. Он даже не читал, а вполголоса напевал. То вдруг падал головой. То встряхиваясь. Вино качало его и шумело в нем. В «Москве кабацкой» он дважды повторил: «Дорогая, я плачу, прости, прости». И говорил он это очень хорошо. […] Когда Есенин кончил читать, он полуулыбнулся, взял стакан и выпил залпом, как воду. Этого не расскажешь. Во всем: как взял, как пил и как поставил — было в Есенине обреченное, «предпоследнее». Он казался скакуном, потерявшим бровку и бросившимся вскачь целиной ипподрома. Я заказал оркестру трепака. Трепак начался медленно, «с подмывом». Мы стали просить Есенина. Он прошел несколько шагов, качаясь. Остановился. Улыбнулся в пол. Но темп был хорош. И Есенин заплясал. Плясал он, как пляшут в деревне, на праздник. С коленцем, с вывертом. «Вприсядку, Сережа!» — кричали мы. Смокинг легко и низко опустился. Есенин шел присядкой по залу. Оркестр ускорил темп, доходя до невозможного плясуну. Есенина подхватили под руки. Гром аплодисментов. […]

За окном черным пятном лежала берлинская ночь».

«Любовь к России все заметнее и заметнее превращалась в заболевание. В болезнь страшную, в болезнь, почти безнадежную. Есенин увидел «Россию зарубежную», Россию без родины. […] Запил Есенин. Пребывание за границей сделалось для него невыносимым» (А. Кусиков).

Берлинские скандалы Есенина, конечно, доходили до Айседоры Дункан. (И через газеты, и по беспроволочному телеграфу.) Она ведет себя исключительно благородно, продолжает настаивать на том, что Есенин — гений, правда, больной гений. И всячески упирает на то, что плохое качество американского виски усилило его заболевание. Винит себя за то, что увезла его из России («Некоторые русские не уживаются в другой стране»). Она — принципиальная противница брака и объясняет, что вышла замуж только для того, чтобы Есенин мог получить гражданский паспорт. Поэтому она отпустила его в Россию — из чего вовсе не следует, что их любовь кончилась, чтобы он там ни говорил.

Родители С. А. Есенина: Александр Никитич и Татьяна Федоровна Дом-музей С. А. Есенина в с. Константиново Интерьер Дома-музея С. А. Есенина Школа, в которой учился С. А. Есенин в с. Константиново Школа, в которой учился С. А. Есенин в Спас-Клепиках С. А. Есенин с отцом и дядей в 1912 г. A.A. Блок Поэты С. А. Есенин и H.A. Клюев в Петрограде осенью 1916 г. Есенин (на переднем плане, отмечен крестиком) среди персонала Полевого Царскосельского военно-санитарного поезда № 143. Черновцы. 7 июня 1916 г. С. Я. Надсон Большой Царскосельский дворец Августа Миклашевская Зинаида Райх с детьми Есенина Константином и Татьяной Надежда Вольпин с сыном Александром Сергей Есенин, Айседора Дункан и ее приемная дочь Ирма Нью-Йорк в 1921 г. С. А. Есенин и П. И. Чагин, пригласивший поэта в Баку Отель «Крийон» в Париже Шираз. Современный вид С. А. Есенин в 1913 г. С. А. Есенин во время Первой мировой войны С. А. Есенин в последний год жизни С. А. Есенин в 1917 г. Тело С. А. Есенина в гостинице «Англетер» Похороны С. А. Есенина Памятник на могиле С. А. Есенина на Ваганьковском кладбище в Москве Памятник С. А. Есенину в с. Константиново Памятник С. А. Есенину в Москве на Есенинском бульваре

«Сергей любит прах под моими ногами. Когда он буйствует и готов убить меня, тогда он любит меня намного больше. […] Он самый достойный любви мальчик в мире, но в то же время — жертва судьбы — как все гении, он надломлен — и я потеряла надежду когда-нибудь вылечить его от внезапного буйства».