Никколо Макиавелли - Государь. Искусство войны

• Название: Государь. Искусство войны
• Автор: Никколо Макиавелли
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-64581-7

«Цель оправдывает средства», – еще не зная, кто автор этих слов, по какому поводу они были сказаны и что они значат, едва ли не с детства мы запоминаем: так быть не должно, это безнравственно и цинично. Став старше, узнаем, что слова эти принадлежат итальянцу Никколо Макиавелли (1469—1527), и обнаруживаем другие его сентенции: «Все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли», «Обиды нужно наносить разом: чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда», «Государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением, смотря по надобности» и многие другие.

Очевидно, что человек, дающий такие рекомендации, – исчадие политического ада, он аморален и циничен, а его принципам не место в жизни. Однако почему-то трудами этого исчадия зачитывались государственные деятели и величайшие философы, книги его переведены на десятки языков, а его теория политической науки стала основой университетских курсов…

Чтобы оправдать макиавеллизм, принято рассуждать о современной ему эпохе: сложной, противоречивой и нестабильной. Как раз такой, в которой методы, предложенные Макиавелли, были вполне востребованы.

Все это так… и не совсем…

В 1960-х гг. в США вышло очередное издание мыслей и высказываний Никколо Макиавелли с примечательным вопросом на обложке: «Макиавелли – циник, патриот или политолог?» Вот она – суть явления! Политика во все времена была, есть и будет циничной, разве что степень цинизма меняется. Ни один политик, государственный деятель или правитель не обходится без цинизма. Но чтобы стать успешным, ему также понадобится патриотизм. Макиавелли первым сформулировал этот принцип: сильный государь – но республиканское устройство, интересы государства превыше всего – в том числе и превыше собственных интересов. Не так уж и цинично. Просто – и гениально!

Представляя свой главный труд – «Государя» – Макиавелли писал: «Я не заботился здесь ни о красоте слога, ни о пышности и звучности слов, ни о каких внешних украшениях и затеях, которыми многие любят расцвечивать и уснащать свои сочинения, ибо желал, чтобы мой труд либо остался в безвестности, либо получил признание единственно за необычность и важность предмета».

Труды Никколо Макиавелли в безвестности не остались. Признание они получили на века. Поистине, скромная гениальность и гениальная скромность…

Электронная публикация включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие правители» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями. В книге великолепный подбор иллюстративного материала: текст сопровождают более 200 редких иллюстраций из отечественных и иностранных источников, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Элегантное оформление, прекрасная печать, лучшая офсетная бумага делают эту серию прекрасным подарком и украшением библиотеки самого взыскательного читателя.

---

Никколо отлично помнил, что Папская область всегда была элементом разъединения и слабости Италии, и чем она становилась сильнее, тем такое ее значение возрастало. Он прекрасно доказал это в «Discorsi»[333].

Но было одно обстоятельство, в сущности, совершенно случайное, которое давало надежду в данный момент воспользоваться именно тем, что всегда было элементом слабости Италии, и попытаться сделать это элементом силы. Начиная с 1513 года и до самой смерти Никколо на папском престоле сидели сначала Лев X, а после годичного промежутка Климент VII, оба Медичи, то есть государи Флоренции.

Папская область и Флоренция оказывались уже объединенными. Формально это была, конечно, личная уния, но фактически – и реальная. Задача, казалось, значительно облегчается. Как же нужно было вести объединение дальше?

Для Макиавелли был ясен ответ и на этот вопрос: так как Цезарь Борджиа в 1502 году – не думая ни о чем, не останавливаясь ни перед чем, объявляя, если нужно, преступление подвигом и вероломство добродетелью, веря, что все будут приветствовать как «bellissimo inganno»[334] маневры даже худшие, чем ловушка в Синигалии. В «Discorsi» по этому поводу говорится (Кн. III. Гл. 41): «Когда речь идет о спасении родины, должны быть отброшены все соображения о том, что справедливо и что несправедливо, что милосердно (pietoso) и что жестоко, что похвально и что позорно.

Нужно забыть обо всем и действовать лишь так, чтобы было спасено ее существование и осталась неприкосновенна ее свобода». В «Il Principe» этот афоризм развернут на несколько глав, одни заглавия которых кричат о том, что Макиавелли «забыл обо всем» и помнит лишь о родине, которой грозит катастрофа. Критика именно этих глав «Il Principe» чаще всего превращалась в вой исступленных проклятий.

Из старых мыслителей Гегель был в числе немногих, кто понял диалектическую закономерность тех способов борьбы за итальянское единство, которое рекомендовал Макиавелли. «Эту книгу («Il Principe»), – говорит он, – часто отбрасывали с ужасом за то, что она полна максимами самой свирепой тирании. Но в высшем смысле необходимости государственных образований Макиавелли установил принципы, согласно которым должны были в условиях того времени создаваться государства»[335].

Когда писался «Il Principe», для Макиавелли в анализе политики Цезаря Борджиа был очень важен один момент. Цезарь был сыном Папы: курия финансировала его завоевания и благословляла его аннексии. При Льве Х и Клименте VII дело национального и политического обновления могло получить финансовую базу еще более солидную: соединенные средства курии и Флоренции.

Поэтому «Il Principe», книга, где и теория принципата, и руководящие указания для «principe nuovo»[336], спасителя Италии, и страстный призыв к изгнанию «варваров», должна была быть посвящена Джулиано Медичи, меньшому брату Папы Льва, а когда он умер, была перепосвящена Лоренцо Младшему, племяннику Льва и Климента. Обойти Медичи было невозможно, и выбирать нужно было из таких Медичи, которые – выбор был небогат – были ближе к Папам. Не Макиавелли был виноват, что перед ним оказались только эти два бездарных отпрыска славного дома, что именно в них ему нужно было вдохнуть свою virtu и их двинуть на политический и патриотический подвиг.

Но хотя их имена связались не только с посвящением «Государя», а еще и с аллегориями Микеланджело в капелле Медичи, дело Италии от этого не выиграло. Лоренцо тоже вскоре умер, а когда в 1526 году понадобилось без всякой риторики обнажить меч и вести войска итальянские на врага, от старшей линии Медичи оставались только два малолетних бастарда. Макиавелли и тогда не бросил своей мысли.

Он нашел еще одного Медичи, правда, из младшей линии, но на этот раз зато такого, какой был нужен: «человека великих решений», pigliatore di gran partiti[337] – Джованни, кондотьера, начальника «Черных отрядов». Но Папа Meдичи испугался кондотьера Медичи, и жезла командования Джованни не получил. А он был способен и бить врагов, не думая ни о чем, и забрать неограниченную власть для осуществления миссии единства, если бы Папа не боялся оказать ему поддержку.

Но Климент вовсе не хотел оказаться в положении Александра VI, которого Цезарь, родной сын, совершенно подчинил своей воле. Джованни был вылеплен из совершенно такого же теста. Как было вручить ему неограниченную власть?

Между тем для Макиавелли именно в неограниченной власти и было все дело. Создать новое государство, не располагая неограниченной властью, было невозможно. Почему?

Много раз было замечено, что Макиавелли в своих теоретических построениях и в их применении к жизни никогда не останавливается на полдороге, как бы суровы ни оказались те выгоды, к которым приводит его логика. Он идет до конца, сокрушая все, как бы подхватывая доносившийся с севера боевой клич: «Напролом!», «Perrumpendum est!» – лозунг Ульриха фон Гуттена[338].

Гуттен, младший собрат по литературным борениям, во многом похож на Никколо. Но была между ними и очень большая разница. Гуттен был рыцарь и бросался вперед очертя голову, едва завидев врага. Политик он был плохой, потому что с рыцарской идеологией трудно было делать политику в момент распада феодального общества. Макиавелли феодальный строй ненавидел, рыцарскую идеологию презирал, был политиком до мозга костей и ковал доктрину по требованиям века.

В основе его политической теории лежали идеи, о которых Гуттен не подозревал: представления о классовых группировках и о классовой борьбе. И он знал то, чего не знал Гуттен: что классовая борьба – борьба более ожесточенная, чем та, которая ведется сомкнутым строем в открытом поле или вокруг укрепленных стен.

Ибо эта борьба не знает мира. Поэтому лозунги Макиавелли, по существу, еще более беспощадны и суровы, чем гуттеновское «Perrumpendum est». Поэтому ему не страшны никакие выводы, хотя бы они тонули в потоках крови. Непримиримость проводится у него до конца.

Чтобы не была отнята только что завоеванная свобода, необходимо, чтобы были «убиты сыновья Брута». Другими словами, если люди самые близкие, самые дорогие властям нового порядка, самые даровитые во всех отношениях и самые нужные угрожают свободе, они должны быть убиты. «Пьеро Содерини думал, что с помощью терпения и доброты ему удастся преодолеть стремление сыновей Брута вернуться под власть другого правительства, и ошибся»[339].

Ибо кто создает тиранию и «не убивает Брута» и кто создает свободное государство и «не убивает сыновей Брута», продержится недолго. Если свободное государство создается на феодальной почве, необходимо истребить дворянство поголовно[340]. И вся свободная от моральных сдержек, безоглядная и твердая линия поведения, которая рекомендуется «новому государю»[341], в основе своей таит ту же предпосылку: сохранение государства.

Но если спасать родину от варваров должен государь с неограниченной властью, то как совместить с этим республиканские гимны, которыми полны «Discorsi»? На этом вопросе изощряли свое бессильное злорадство целые поколения лицемеров в разных рясах и в разных ливреях. Но противоречие между республиканскими идеями «Discorsi» и программою «Il Principe» призрачное.

Нечего говорить, что его не существует в исходной точке зрения Макиавелли, между его флорентийским республиканизмом, республиканизмом его более тесной родины и сознанием невозможности сильной республиканской власти в Италии, в его более широкой родине.

Но противоречия нет и в построении. Власть «principe nuovo» – чрезвычайная и, по существу, временная. Макиавелли, конечно, не думал, что реальный «новый государь» сложит свои полномочия по истечении срока или окончив задачу, на него возложенную: как диктатор в древнем мире. Кругом себя он не видел Цинциннатов[342] в сколько-нибудь утешительном количестве и легко представлял себе, что бы стало с тем, кто предложил бы такую вещь, например, его великолепному знакомцу, Цезарю Борджиа.

У Макиавелли идея чрезвычайности и временности власти «нового государя» осуществляется в том, что он после смерти не передает своих полномочий никому[343]. Его диктатура – пожизненная. Основывается государство властью единоличной и неограниченной. Лишь в процессе организации выступает коллектив и устанавливается республиканское управление.

Так бывает и в спокойное время. А в момент, переживаемый Италией, в момент, когда она вступила в последний смертный бой за свое политическое бытие, коллективный образ действий при создании нового государства совершенно исключен. Создавать единство страны и в объединенной стране новую власть может только лицо единичное, «principe nuovo». Если он справится, после него народ может и в единой Италии заняться организацией свободного государства.

Великолепное видение, приводящее на память хорошо известную картину из героического эпоса. Лежит на земле богатырь, разрубленный злыми врагами на куски. Приходит волшебник с живой и мертвой водою. Поливает тело мертвой водой – оно срастается, поливает живою – богатырь поднимается, встряхнувшись, готовый на новые подвиги.