Рейф Ларсен - Невероятное путешествие мистера Спивета

• Название: Невероятное путешествие мистера Спивета
• Автор: Рейф Ларсен
• Жанр: Детские приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-089535-9

Не по годам умный двенадцатилетний Текумсе Воробей Спивет живет на ферме, развлекаясь картографией. Его родители так заняты собой, что не обращают на него никакого внимания. Внезапно за один из своих рисунков Спивет получает престижную премию Смитсоновского института. Чтобы забрать ее, мальчику нужно сбежать из дома и проехать через всю страну.

В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.

---

Я покачал чемодан – внутри что-то задребезжало, и продолжало дребезжать, даже когда я поставил его ровно. Зловещая тварь этот чемодан – ни дать ни взять доисторическая зверюга с жутким несварением желудка. Еще раз мысленно перебрав процесс укладки, я снял с пояса «лезерман» (модель специально для картографов) и лезвием средней длины сделал небольшой разрез в верхнем правом углу чемодана. Кожа поддалась легко и чуть разошлась в стороны, как, наверное, было бы при настоящей операции. Я почти ждал, что из раны хлынет кровь. Запустив в образовавшееся отверстие два пальца, я после довольно быстро нашел искомое, отсчитал справа «один-два-три-четыре-пять» – и вытащил красный маркер, совсем новенький, я купил его только на прошлой неделе.

Зажав маркер в зубах, словно абордажный кинжал, я принял исходную позицию для лазания по деревьям и заскользил вверх по столбу. Металл оказался холодным, руки мгновенно замерзли, но я сохранял концентрацию и не успел опомниться, как оказался на самой верхушке столба, лицом в слепящее сияние Большого белого фонаря.

Держась одной рукой за шест, я с орангутаньей ловкостью, впечатлившей бы даже Лейтона, зубами сдернул с маркера колпачок. Сперва чернила никак не хотели ложиться на неровное выпуклое стекло, но через несколько мгновений бесплодного царапанья пористый кончик все же пропитался насквозь и чернила заструились свободней. И еще как заструились! За двадцать секунд произошло резкое, драматическое изменение, фонарь словно бы налился кровью.

Что ты со мной делаешь? – в предсмертной агонии возопил Большой белый фонарь.

Меня омывало кроваво-алое сияние. Как будто в самый разгар восхода солнце вдруг решило бросить карты, списать убытки и спуститься обратно в алое забытье. Однако в мерцании этого нового рассвета чувствовалось что-то искусственное, как в синтетической меланхолии огней на сцене.

У меня перехватило дыхание. Должно быть, от этого я и ослабил хватку и рухнул на землю. Больно.

Лежа на спине в зарослях можжевельника, оглушенный и весь в синяках, я посмотрел на красный сигнал – и внезапно расхохотался. Никогда еще я не был так счастлив при виде одного из основных цветов в чистом виде. Он ярко и ровно сиял посреди долины.

Стоп! – громко и уверенно кричал он. – Немедленно остановись, кому говорю!

Как будто это был акт убеждения – как будто он сменил расцветку сам, по доброй воле, и мы с ним вовсе не сражались минуту назад.

Все еще лежа на спине, я вдруг ощутил в земле глухую дрожь. Она отдавалась в затылок, в ладони. Перекатившись, я забился поглубже в кусты. Едет!

Я так привык два-три раза в день слышать рокот проезжающих товарных составов, что обычно даже не регистрировал его на сознательном уровне. Когда не прислушиваешься, а занят чем-то совсем другим, к примеру, сосредоточенно чинишь карандаш или смотришь в увеличительное стекло, ровный далекий гул проходит мимо ушей, как и прочие звуки, на которые ты сейчас не настроен – дыхание, стрекот сверчков, мерное гудение холодильника.

Но теперь, когда я напряженно ждал появления железного коня, этот своеобразный гул накрепко овладел каждым синапсом сенсорной коры моего головного мозга.

По мере того, как он нарастал, я начал различать его составляющие: сам рокот сопровождался глубокой, почти неощутимой вибрацией в земле (1), но поверх нее, как слои в хорошем сэндвиче, чей изысканный вкус не объясняется просто суммой слагаемых, – шел лязг колес, стучащих по неровным сочленениям рельс – стук-стук-стук (2), мурлыкающее урчание поршней в дизельном двигателе – чухи-чух (3) и нерегулярная дробь сцеплений между вагонами – дзынь-динь. Ко всему этому примешивался невыносимый скрежет металла о металл – как шаркающие друг по другу музыкальные тарелки (5), издающие пронзительное бджжжж-бджжжжж: это поезд и рельсы сталкивались и расставались вновь, передавая друг другу импульс. А взятая воедино вся эта какофония идеальным образом сливалась в характерный шум приближающегося поезда – вероятно, один из дюжины базовых элементарных звуков в мире.{67}

А потом я увидел его: раскаленное добела око вылетающего из тумана локомотива. Этот одинокий прожектор пронзал дымчатую пелену и последние остатки сумерек, напрочь игнорируя всю остальную долину – как зверь, сосредоточенный лишь на том, что он видит в данную минуту. Вот состав обогнул поворот, и моему взору открылась бесконечная череда грузовых вагонов за горчичным локомотивом: диковинная кубистическая змееподобность, растянувшаяся настолько, насколько только мальчик моего роста мог видеть без помощи увеличительных приборов.

Тяжело дыша, я нырнул в узкую расщелину рядом с железной дорогой. До меня вдруг дошло, что вот сейчас, в эту минуту я совершаю первое в жизни противоправное деяние.

Я сидел как на иголках. Вообще-то вы можете очень многое понять о целостности своих моральных установок по тому, как реагируете, если делаете что-то неправильное – так что, съежившись в канаве и чувствуя, как волны адреналина перекачиваются у меня из подмышек в кончики пальцев, я в то же время машинально наблюдал за собой – как будто в шестнадцати футах надо мной висела специальная видеокамера.{68}

Однако переживать за мое душевное здоровье, пожалуй, рано: это вот ненормальное искажение перспективы разбилось вдребезги, едва я осознал, что поезд приближается все так же быстро. Меня охватил страх – ну как он и не остановится вовсе? Не слышалось ни скрежета тормозов, ни шипения пара, ничего того, что я ожидал – лишь все то же неторопливое фырканье, скрежет тарелок и громыхание во всех открытых и закрытых вагонах дров, фанеры, угля и зерна. До состава уже оставалось не более двадцати ярдов, и я ругательски ругал себя за то, что не спланировал все тщательно за неделю, не разведал среднюю длину состава, не вычислил, сколько времени требуется таким поездам на остановку. Только теперь до меня дошло, что инерция у них, должно быть, очень велика, они не могут остановиться враз, какой бы там сигнал ни горел. Да и скорее всего, верхний фонарь за всю историю железных дорог никогда не становился красным.

Локомотив поравнялся с моим наблюдательным пунктом средь можжевельника и в мгновение ока миновал его. Волна воздуха ударила меня по надутым щекам. Весь мир рухнул, снесенный видом и шумом поезда. То, что прежде было гулом, разделимым на звуковые составляющие, стало всепоглощающим грохотом: в лицо мне летели мелкие камешки, пыль и хлопья сажи, стук колес вышибал барабанные перепонки – и все это неудержимо неслось вперед. Горло у меня сжалось. Да разве это исполинское чудище, составленное из хорошо смазанных стальных частей, вообще способно остановиться? Оно будет двигаться вечно!

Я вспомнил первый закон Ньютона, закон инерции: «Тело, приведенное в движение, склонно двигаться, пока его не остановят силой».{69}

Можно ли считать мою уловку с фломастером силой, достаточной для такой громадины? Сейчас, при виде несущихся мимо многотонных вагонов, я был вынужден признать, что ответ на этот вопрос – твердое «нет».

Поезд все катился мимо, а я все глядел и глядел на бесконечное мельтешение колес, мысленно приказывая им остановиться. Крытые вагоны, цистерны, вагоны для перевозки автомобилей, хопперы, платформы, рефрижераторы. Это продолжалось целую вечность. Мне в лицо били потоки воздуха – воздуха, пропитанного запахом сажи, машинной смазки и, как ни странно, кленового сиропа.

– Что ж, мы хотя бы попробовали, – сказал я чемодану.

И ровно в этот момент рев начал стихать. Я в потрясенном благоговении смотрел, как растянувшийся на добрых полмили состав постепенно сбавляет ход. Скрежет металла по металлу стал громче, зато стук колес – тише, и вот, медленно, весь дергаясь и совершенно не изящно, пропахший кленовым сиропом поезд остановился. Несколько раз тяжело выдохнули незримые клапаны, задребезжали сцепления, и металлический зверь затих. Я поднял голову: прямо передо мной стояла массивная платформа. На несколько секунд я замер, не веря, что это произошло, что я-таки остановил поезд – с помощью одного лишь жалкого фломастера загарпунил такого могучего кита. Даже теперь, замерев, поезд источал нетерпение, спеша ринуться дальше по равнине. Негромко, но отчетливо шипели пневматические тормоза.

Очень скоро поднимется тревога: машинист запросит депо, что тут, черт возьми, происходит и почему горит сигнал об остановке. С того конца провода не смогут ничего подтвердить, поднимется шум, моя маленькая хитрость с закрашенным белым прожектором будет обнаружена, а вот тогда-то, верно, все и забегают, в ярости выискивая виновника, мелкого нарушителя навроде меня.