Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

• Название: Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)
• Автор: Ирэн Роздобудько
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-03-6661-9

В центре романа «Двенадцать…» – женщина со своей неповторимой судьбой. В силу служебных обязанностей она выслушивает жизненные истории разных людей, наблюдает за ними. И совсем не замечает, что и сама стала объектом наблюдений…

Роман «Увядшие цветы выбрасывают» – о доме для престарелых актеров… Если хорошо вглядеться в испещренные морщинами лица его постояльцев, можно узнать среди них и известных актрис, и именитых режиссеров. Казалось бы, совсем недавно они блистали на сценах театров и на экранах. И казалось, что слава и красота их вечна. Но цветы завяли и их выбрасывают…

---

Удобно устроилась в постели. Если засну – магнитофон выключится автоматически.

…Услышав знакомый спокойный голос, я даже представила себе тихие светлые глаза и треугольную бородку. Но не уснула. Что-то в этом вздоре привлекло мое внимание. Я не могла сформулировать, что именно заставило меня вслушиваться. Монолог напоминал… разноцветное одеяло, сшитое из отдельных лоскутов. Все они были разного размера, с разным рисунком. Что соединяет такое одеяло, думала я, прислушиваясь к голосу. Основа! Разноцветные лоскуты обычно нашиваются на единую основу! У хорошей швеи эта основа совсем незаметна – только пестрый узор. Я вскочила с постели. Сна как не бывало!

Взяв бумагу и ручку, начала записывать несвязный монолог.

С того момента, как я вернулась домой, прошло уже семь часов. Вокруг меня валялась куча исписанных листов, в окне уже таял месяц, ночь переходила в утро. Что дальше? Я столько раз перечитывала написанное, что у меня заболели глаза. Я чувствовала, что в этом вздоре все же должен быть некий смысл.

А если отделить более-менее знакомые и простые формулировки от потока научных терминов? Я взяла маркер и начала подчеркивать понятные мне фразы.

«Моего имени история не сохранила. – Абиотические факторы – те, что влияют на компоненты экосистем и силы неживой природы. В частности, газовый состав воздуха, температуру, влажность или сухость, привкусы… Но суть не в этом. Она в альбедо, то есть в белизне, то есть в способности поверхности отражать поток излучения, в частности в отражении планетами потока света, падающего на их поверхность… Собственно, я не тщеславный. Суть не в этом.

История не сохранила моего имени не только потому, что я сознательно отошел в тень.

Все намного проще: было бы странно вписывать себя в свою историю – в рамки, выстроенные собственноручно для других. В совокупности эволюционных процессов у популяции возникают новые виды. Я должен был находиться вне их. Микроэволюция приводит к мутациям, порой к мутуализму – такой форме межвидовых отношений, когда взаимодействие двух видов выгодно каждому из них. Иначе не мог бы наблюдать за всей картиной в целом…»

Набралось страниц тридцать-сорок. Среди них попадались и совсем чистые – без единого подчеркивания. Работа была довольно кропотливой. Когда была прочитана последняя страница, я решилась еще на один подвиг: переписать понятные фразы на отдельные листы. Когда завершила эту писанину, до утра оставалось полтора часа. Пронумеровав страницы, начала снова читать…

«Моего имени история не сохранила. Собственно, я не тщеславный. Суть не в этом.

Было бы странно вписывать себя в свою историю – в рамки, выстроенные собственноручно для других. Я должен был находиться вне их. Иначе не мог бы наблюдать за всей картиной в целом. Был бы лишь ее деталью – ОДНОЙ из деталей. Песчинкой в пригоршне песка. А так – я сам держал этот песок в своей ладони и просеивал его сквозь пальцы. Быстро или медленно. Быстро или медленно…

Только однажды я пожалел, что нахожусь ВНЕ ИГРЫ. Что моя жизнь проходит не так, как у других, что обречен на долгое одиночество вместо мига сладкого падения в безвестность.

…Это было очень давно. В вашем представлении это «очень» ограничивается пятью, десятью, двадцатью годами собственной жизни. Или же двумя-тремя столетиями, но тогда вы не придаете значения этому «очень», листая страницы учебника истории. Все же «очень давно» – это находиться в пределах собственной жизни. Ведь другой для вас не существует! «До» и «после» поражают воображение только тогда, когда этот промежуток времени отражается на собственном лице.

Остальное – дым…

У меня же все иначе.

Мой план оказался гениальным. Я шел к нему не спеша. Я имел возможность размышлять над ним очень долго. Сам не знаю, как пришел к правильному решению. Скорее всего, это произошло случайно, интуитивно. В общем-то, как и все гениальное. Я попробую так же просто рассказать о нем. Намного проще, чем делал это прежде. Ведь то, что вы уже знаете, – лишь обобщение, ПРОГРАММА. Обычно за такими серьезными открытиями кроются другие – почти абсурдные, курьезные. Все великие открытия начинались с ванны Архимеда, яблока Ньютона или снов Менделеева.

…Каждое утро я встречал ее у источника. Ее стали посылать туда, едва она достигла семилетнего возраста. Идти было далеко – сначала по желтой равнине, потом – в гору, под лучами палящего солнца. Кроме того, кувшин был слишком тяжелым для ее худеньких, измазанных золой и козьими кизяками ручонок.

Я видел сотни таких малышек. Прежде и сейчас. Все они в семь лет мечтают быть принцессами, в четырнадцать – воюют с прыщами, в двадцать умирают от любви, а в тридцать – от скуки и тяжкого труда. Есть, конечно, «вариации на тему». Но не для тех, кто в семь лет ходит за козами. Их судьба чаще всего не имеет вариаций…

Итак, я видел ее у источника. Перед тем как подставить горлышко кувшина под струю, она умывалась. Долго терла лицо, отмывала ладони. Особенное умиление у меня вызывало то, как она моет ступни – упрямо трет их камешком, внимательно рассматривает и снова трет, пока они не становятся нежными и желтовато-розовыми, как пергамент, светящийся на солнце. Потом ровная струйка со звоном лилась в кувшин. Лилась так долго, что девочка успевала немного вздремнуть на большом круглом камне. Сквозь дремоту она прислушивалась к звуку и просыпалась как раз в тот миг, когда вода наливалась до краев. О, забыл сказать, она говорила воде: «Добрый день!» – когда приходила, и «Спасибо!» – когда кувшин наполнялся водой. Одним словом, обычная маленькая девчушка…

Я видел всю ее будущую жизнь настолько отчетливо, что мое сердце порой сжималось. Я знал, что в тридцать, нарожав кучу детишек, она увянет, будет носить черную тунику и платок, пряча под ним поредевшие волосы и сожженное солнцем загрубевшее лицо. И точно так же будет приходить к источнику, только уже не станет говорить воде ни добрый день, ни спасибо… У нее уже сейчас был уставший вид.

Однажды я не сдержался и, пока она дремала, вылил половину воды из кувшина, давая ей возможность поспать подольше. Делал так несколько раз. Когда проделал в четвертый, девочка мгновенно вскочила – наверное, прислушиваясь к собственному ритму, она не могла спать так долго.

– Ты где? – звонко крикнула она.

Чтобы не испугать ее, я должен был отозваться и сказал, что я тут, рядом, но такой старый и уродливый, что лучше ей меня не видеть.

Она и не настаивала на моем появлении. «Может быть, ты и уродливый, но ты – добрый, – сказала она. – Я знала, что ты есть. Я тебя ЧУВСТВОВАЛА!» Вот какая это была девочка…

С тех пор мы начали беседовать. Она приходила и всегда спрашивала одно и то же: «Ты – тут?» Сначала я сомневался: стоит ли отзываться? Но ее глазенки так старательно скользили по зарослям и каменным глыбам, в них было столько ожидания, что я не мог не ответить.

Вот так я и узнал, что живет она в бедной семье своего дяди, что у того куча детей и она должна присматривать не только за козами, но и за своими младшими братьями и сестрами. Обычная история! Я знавал множество таких. Но что-то было в этой малышке. Я спрашивал ее о каких-то взрослых странных вещах, развлекая себя и волнуя ее детское воображение. Но она всегда находила удивительно мудрые и простые ответы. Дети бывают довольно мудрыми. Не ведая о мире дальше своего селения, она рассказывала мне о звездах, которые могут видеть все на свете, и убеждала, что там, за горами и морем, тоже живут люди. И их жизнь очень похожа на жизнь в ее селении. А если это правда, то у них тоже есть дети, они готовят еду, разводят коз. «Но это же скучно, – возражал я, пытаясь сбить ее с толку. – Одно и то же каждый день! Чем же они в таком случае отличаются от камней, воды, животных?» – «Они – мечтают!» – уверенно отвечала девочка. Если бы она могла видеть мою улыбку! «О чем?» – стараясь быть серьезным, спрашивал я. Она внимательно осматривала камни и растения у источника, надеясь отыскать мои глаза. И, не находя их, уверенно отвечала: «О том, чтобы всегда была вода. Солнце. И звери. Чтобы дети не болели. Чтобы… чтобы всем людям на ладошку досталось по бабочке! И чтобы никто не умирал».

Вот какая это была девочка…

…Еще вчера она терла свои нежные пятки ребристым камешком, и они светились, будто пергамент. Но время неслось быстро. Я даже не заметил, как наши разговоры усложнились, а вместо одного кувшина она уже несла два, таких больших, что походка ее стала тяжелой. Прямо поверх коричневой туники она набрасывала яркий бирюзовый платок с золотой каймой – подарок соседа-плотника, а глаза ее тоже становились бирюзовыми и такими выразительными, будто были нарисованы кобальтовой краской. Она, как и прежде, старательно умывалась перед тем, как набрать воду, и по обыкновению звала меня.