Сергей Саканский - Произрастание (сборник)

• Название: Произрастание (сборник)
• Автор: Сергей Саканский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

Девяностые годы. Миллионам людей месяцами не платят зарплату, а уйти с работы – как? Если уйдешь, тогда уж точно не заплатят, а останешься – то хоть какая-то надежда. Таким нехитрым образом начинался российский бизнес.

История одной из жертв этого процесса стала основой рассказа РОСТКИ РИВЛЯ. Молодой инженер, дабы прокормить семью, приходит к радикальному решению, которое, впрочем, может шокировать читателя…

Тема девяностых, бизнеса – и в другом рассказе из этой книги – БЕЛАЯ. Человек занимается производством в те годы, когда вся страна только и делает, что торгует и разворовывает. Честно ведя свой пресловутый бизнес, наш герой неожиданно становится жертвой процесса…

Два рассказа. Две жертвы.

---

– Знаешь, Магда, – проговорил Лев, – я последнее время часто думаю, рассуждаю, и мне кажется, что при социализме люди жили гораздо спокойнее. Как ни парадоксально, но социализм более органичен человеческой природе, нежели капитализм. Человек лжив, лицемерен, двойствен, так же, как и социализм. Это была чрезвычайно удобная, комфортная среда обитания…

– Поговорим об этом после, – холодно сказала Магда, полагая, что это после когда-нибудь наступит.

Она вышла, оставив мужа стоящим в дверном проеме, с его детским, философским лицом, и таким – бледным, пижамным, жалким – запомнился он ей на всю оставшуюся жизнь.

Лес…

Все изменилось в лесу, остроконечный ривль вырос, березы зазеленели бурно, светло, отовсюду перло, пробивалось, рвалось…

Всё было живое, всё яростно хотело жить.

И Магда вдохнула полной грудью, вдохнула глубоко и, вступив на знакомую поляну, вдруг вспомнила, чем закончился ее недавний сон…

Тропинка, по которой приближался к ней ее мужчина, круто заворачивала вправо и исчезала в овраге, поваленная бурей ель огромным веером распластала свои корни, и было что-то запретное, стыдное в этом обнажении, и Магда вдруг ощутила всем телом радость, возбуждение, и всем телом крупно задрожала – от возбуждения, радости – стоя на краю лестницы, на краю ямы, на краю трясогузки с раскрытой книгой в руке, потому что Магда впервые на самом деле почувствовала дух дерева, и почувствовала, как духу дерева стыдно, что после смерти другие деревья видят его обнаженные корни.

Белая

1

Ранним утром, ранней весной, как-то раз – ра-ра-ра – Сомиков проснулся внезапно и осознал: сегодня произойдет что-то… Утро было напоено росой, солнцем, исполнено дивных туманных лучей, сквозивших через молодую листву… Ну, разве можно так хорошо, так изысканно возделывать прозу?

Сомиков…

В то памятное утро он шел на работу опушкой леса, затем углубился, решив посмотреть весну хоть несколько минут. Он был одинок, мучительно. Господи, ну, что могло сегодня произойти? Ну, например, попадешь непривычной рукой в станок, и отсеченный палец запрыгает по цементному полу…

Сомиков жил теперь на опушке леса, и мастерская была на опушке, в километре от его жилья. Хорошо было ходить этой длинной живописной дорогой и думать, думать… Но в то утро он взял да и углубился и, как выяснилось позже – не зря.

Она шла по лесной тропинке, ничего не боясь, одна. Она была высокой, гибкой, лет ей было не более двадцати. Она быстро обожгла Сомикова коротким внимательным взглядом.

Поздно ночью, засыпая в одинокой своей постели, Сомиков вспомнил ее, и вспомнил, с каким странным чувством проснулся несколько часов назад. Ничего в тот день не произошло: он работал, обратно приплелся той же дорогой, усталый. Пошли видения: крутится шпиндель, ползет суппорт, загибается стружка, девушка в длинном белом плаще, идет… Внезапно Сомиков понял, что это как раз и произошло. Единственное памятное событие за весь день было именно это – девушка, идущая по узкой тропинке через лес, трудность в расхождении двух встречных, глаза… Он не верил в приметы, предчувствия, как верили его родители, которые порой часто, долгими вечерами живо обсуждали дневные события, выискивая во всем некий тайный смысл, безумную магию чисел…

Она была чем-то неуловимо похожа на его бывшую жену, женщину, при воспоминании о которой Сомикова пронзала боль, ком вырастал в горле, становилось тошно, тоскливо… Вряд ли он до сих пор любил свою жену, но этот образ… Эти немыслимые глаза… Да, вероятно, именно глаза той лесной незнакомки в белом и вызвали запретную ассоциацию.

Сомиков стал думать о ней: медленно, неторопливо… Куда она шла этой тропой, почему так спешила? Он сообразил: возможно, она тоже шла на работу, ведь лес в этом месте загибается углом, и можно срезать путь из города в город… А если так, – вдруг возбудился он, – то можно увидеть ее еще раз и еще, и вообще – он может видеть ее каждый день, если она ходит на работу одной и той же дорогой… Сомиков принялся ласкать себя, углубленно думая о девушке, вскоре достиг оргазма и безмятежно уснул.

2

Сомиков был капиталистом. Он владел мастерской, где работали двое рабочих. Они изготовляли дамские украшения из дерева – бусы, серьги, браслеты. Сомиков сам стоял на рынке, реализуя свой товар. Последнее время ему пришлось встать и к станкам. В сущности, у него работал один-единственный рабочий, а вторым был он сам. Плохо, из рук вон плохо шли его дела. Он был маленьким, довольно дохлым капиталистом.

Жизнь его была пуста и омерзительна. Когда-то он служил инженером и имел жену, но жена бросила его, отсудив полквартиры, а инженерство он бросил сам, решив начать свое дело, когда это еще казалось столь простым. Ему мерещилась фабрика, сотни рабочих, изо дня в день создающих его благополучие, шикарный дом, выезд, как говаривали в старину, много покорных, рабски покорных женщин.

И еще он хотел отомстить… Он хотел отомстить той единственной, которую любил, которая обманула его, выйдя замуж из-за прописки, площади, хладнокровно использовала его, живого, и в тот же день, нет, вы только представьте себе, через несколько минут, сразу, как были оформлены документы, как бы сняла свое милое, смешливое лицо, сняла маску, оскалила зубы:

– От тебя пахнет, ты! Слушай, ну почему ты такой вонючий, а? Что ты такое жрешь, что там у тебя во рту, зубы гниют, что ли, ну я торчу просто, я умираю, вонючка, не подходи ко мне, понял, да?

И она просто повернулась и ушла. А на следующий день, как раз в тот самый момент, когда Сомиков сидел с кастрюлей на голове и нюхал себя, он услышал ключ в замке, обрадовался, завилял хвостом, но вот, ее ключом открыв дверь, вошел мордоворот, любовник, как оказалось, он всегда был ее любовник, и вся эта история была подстроена, заранее определена, он ткнул Сомикова ладонью в грудь, усадив в папино кресло, собрал ее вещи, прихватив также кое-что из вещей самого Сомикова…

Трехкомнатная квартира была разделена и расползлась по разным районам, квартира, этот предмет гордости, каменный остров, в котором аккумулировался труд рода Сомиковых, начиная с деда, многолетний труд родителей: она помнила руки отца, как любовно вечерами, выходными, много лет он возделывал ее, тщательно подгоняя каждую планочку, каждую керамическую панельку… И когда приходили гости, как они всё осматривали, словно в музее, расхаживая в огромных серых тапочках, которые мама купила сразу несколько пар, специально для гостей, квартира… И как они сидели вечерами у телевизора, тихие, счастливые старики, каждый в своем кресле, и отец вдруг оглядывался по сторонам, рассматривал потолок, потом обращался к матери: знаешь, Нюра, а вот я придумал, что если еще в кухне…

– Береги квартиру, сынок, это все, что я могу сказать… Отец, если бы был жив… – такими были последние слова матери, может быть, и не самые последние, но последние, которые Сомиков помнил ее слова…

Трехкомнатная на Парковой продолжалась в однокомнатной на Рабочей. Его новое жилье приняло вид мебельного магазина: ни пяди голой стены, по коридорчику идешь, задевая плечами мебель, шкафы в комнате стоят в два ряда… Уходя из родительского дома, Сомиков ободрал деревянные карнизы, резные наличники, стены, обшитые ценным деревом, и все эти отцовские планочки, любовно отцом зашкуренные, залаченные, отвез в гараж. Эти буковые, ольховые, красного дерева планочки и положили начало его бизнесу, как если бы им руководил сам дух отца.

Сомиков нашел своего первого рабочего, мастера на все руки, особенно, по дереву, молодого увальня, которого порекомендовал ему бывший одноклассник, кстати, он же, этот одноклассник – спивавшийся художник – за гроши, за водку, и набросал чертежи изделий.

Сомиков купил токарный станочек, установил его в гараже – это было как первым его шагом, так и первой ошибкой: плохо разбираясь в технике, он купил станочек по металлу, и рабочему пришлось еще изрядно повозиться, чтобы приспособить его под дерево, а Сомиков, как бы в наказание за оплошность, оплачивал это пустое время.

Бусы и браслеты пошли неожиданно быстро: отцовская древесина, компактная, умещаемая в одном легковом прицепе пачка, вдруг обернулась, как при ядерной реакции, сумасшедшей энергией немыслимых денег: они повалили на Сомикова со всех сторон – он приходил в гараж, где с утра до ночи трудился рабочий, материализуя свои, по-своему тоже большие деньги, и Сомиков приносил ему ингредиенты, спрашивал, что ему еще нужно, забирал готовый товар, развозил по комиссионным магазинам, там же собирал уже образовавшиеся, выросшие, словно некая растительность – деньги.

Все это было еще в конце восьмидесятых, когда родился в стране первый, робкий, беспокойно шарящий глазами капитализм.

Через полгода Сомиков нанял своего второго рабочего, который трудился у себя на лоджии, а осенью, когда похолодало, Сомиков уже смог арендовать теплую мастерскую и нанять еще троих… Такими темпами, уже через год он смог бы купить себе новую квартиру, такую же как и раньше, или – что было бредовой идеей, мечтой – выкупить ту же самую квартиру…