Алиса Ганиева - 14. Женская проза «нулевых»

• Название: 14. Женская проза «нулевых»
• Автор: Алиса Ганиева
• Издательство: Астрель
• Жанр: Русское современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44157-8

Имена этих женщин на слуху, о них пишут и спорят, их произведения входят в шорт-листы главных литературных премий. Собранные вместе под одной обложкой, эти тексты позволяют понять, «как эпоха отражается в женских зрачках, что за вкус у нее, что за цвет».

«Мир, описанный в этой книге, движим женщиной. Женщина здесь живет изо всех сил и не сдается до последней минуты. Она сама может выбрать, быть ей счастливой или несчастной, – она может всё» (Захар Прилепин).

---

– Нет.

Менеджер едва уловимо пожимает плечами:

– Что ж…

Выдерживает паузу.

– Позвольте предложить вам чашечку кофе?

– Нет, спасибо.

– Ну что ж… Вернемся к внешним данным. Цвет глаз?

– Карий. Темно-карий.

– Будьте добры, укажите, – менеджер сует мне в руки большой, приятно попахивающий свежей полиграфской краской альбом.

Я видела похожие альбомы в парикмахерских. С разноцветными прядями волос. В этом на каждой странице – нарисованные глаза всех возможных оттенков зеленого, синего, серого, голубого, коричневого. Есть даже красные глаза альбиноса. Некоторое время медлю, не в состоянии решить, какой из трех наиболее подходящих коричневых выбрать. Зажмуриваюсь, вспоминаю… Усталые глаза, замученные жесткими кружочками линз…

Тыкаю в нужный цвет пальцем.

* * *

Я потеряла его во время Революции. Он погиб в этой страшной бойне. Он и еще десять с половиной миллионов человек.

А я осталась. Я – и еще тысяча.

Я осталась – участвовать в Большой Дележке.

Я осталась – владеть зданиями, парками, банками, доставшимися мне.

Я осталась – смотреть, как возводят гигантскую стену вокруг Москвы.

Я осталась – не знать, что творится за этой стеной и выжил ли там хоть кто-то.

Я осталась – свободно колесить по пустынным улицам такого на самом деле (а не на карте) огромного города. В любое время суток. Без всяких пробок.

Я осталась в живых. Я осталась жить без него.

* * *

– Я бы порекомендовал вам модель VXG100. Со скрытыми кнопками, совершенно незаметными. Они спрятаны под кожу. Очень экономичная модель, не нуждается в пище, огнеупорная, практически не бьющаяся, практически не…

– Нет.

– Нет?

– Нет. Мне это не подходит.

– Что именно?

– С кнопками. Огнеупорная. И так далее. Я же сказала вам. Мне нужна модель, абсолютно неотличимая от оригинала.

Менеджер опускает глаза, загораживается от меня тонкой фарфоровой чашечкой с кофе. Беззвучно допивает его, промокает вежливый рот голубой душистой салфеткой.

– Что ж… Значит, вам подойдет наша самая последняя модель – VXH1. Ее разработка закончилась буквально на днях. Она вообще без кнопок. А наша новая технология изготовления позволит сделать ее действительно неотличимой…

– Да, прекрасно. Это мне подойдет.

– Но… я обязан вас предупредить. Эту модель невозможно поставить на паузу. Невозможно отключить. Невозможно перепрограммировать. Это своего рода штучная работа – оттого, кстати, и стоит она в три раза дороже той, что я вам предлагал до этого…

Менеджер застывает, косится на меня вопросительно.

– Цена не имеет значения.

– Что ж… – размораживается с облегчением. – Я также обязан предупредить, что модель VXH1 не просто похожа на человека. Это его полное подобие. Она функционирует по принципу человеческого организма. Боится холода, жары, нуждается в воде и пище, реагирует на внешние раздражители, как живое существо… Крайне непрочна и уязвима. В этом смысле не самая удобная в быту…

– Это именно то, чего я хочу.

– Что ж… Тогда в ближайшие дни я дам вам подробные инструкции. У нас, как я уже сказал, новая технология изготовления. Окончательный запуск модели в работу производится в домашних условиях. Вам, по-видимому, понадобится большой аквариум. Там вы разведете питательный раствор, в котором VXH1 оформится окончательно. Вам также может понадобиться…

Я установила аквариум в тот же день.

С тех пор прошло две недели и два дня.

Остался один.

* * *

Я точно помню день, когда впервые заметила, что что-то не так под землей.

Это было первое марта позапрошлого года. Неожиданный мороз (я еще подумала: вот вам и начало весны) превратил все без исключения московские трассы в конькобежные дорожки, с изысканным коварством присыпанные мелкими гранулами тверденьких льдистых снежинок. Этот мороз сделал их практически непригодными для передвижения не только на моем легкозадом вертлявом Golf ’е, но и вообще на любом транспорте, не снабженном полозьями.

Опасливо поелозив демисезонной резиной по мутной недружественной глади Садового кольца, я оставила машину у ближайшего выхода метро и – терпеть не могу подземку, но нужно же было как-то попасть на работу – спустилась вниз.

И вот там, под землей, в переходе, я впервые заметила, что что-то не так.

Из динамиков лился бодрый мужской голос – такой полузабытый, такой знакомый, такой неприятно родной. Голос из моего короткого социалистического детства – тот, что мешал мне спать («В эфире – пионерская зорька!»), тот, что всегда ворковал на кухне, когда мать готовила самые вонючие (заливное) и самые несъедобные (тушеная капуста) блюда («На волне “Маяка” – концерт по вашим заявкам!»), тот, что с жизнерадостным занудством ежедневно пытался меня убедить, что в Петропавловске-Камчатском всегда полночь.

Только теперь этот голос говорил совершенно другое (да откуда он вообще взялся в наше время, этот непрошибаемый гнусный Оптимист? Разве он не умер? Разве хотя бы не состарился? Почему тогда я не слышу старческих скрипучих ноток в его самодовольном баритоне? Или у этого вечного голоса и не было никогда никакого владельца? Адаптированный для простого народа Глас Божий? Синтетическое фуфло?).

Теперь он говорил другое – но всё с той же пионерской бравадой:

– …о лицах, пачкающих одежду других пассажиров, нарушающих общественное спокойствие, занимающихся попрошайничеством, и лицах без определенного места жительства – просьба немедленно сообщать начальнику станции…

…ку-ку-ру-ку! (электронная перебивка)

– …в случае обнаружения в вагоне метро бесхозных и подозрительных вещей – не трогая их, сообщайте по переговорному устройству…

…ку-ку-ру-ку!

– …не просто жевательная резинка с устойчивым вкусом – она тает на языке…

…ку-ку-ру-ку!

– …Уважаемые пассажиры! Помните, что эскалатор является электрическим средством передвижения повышенной степени опасности. Находясь на эскалаторе, стойте справа, лицом по направлению движения…

…ку-ку-ру-ку!

– …Московский метрополитен объявляет набор на курсы машинистов и помощников машинистов электропоездов…

…ку-ку-ру-ку!

– …Помните ли вы, что подснежники – эти хрупкие, прекрасные цветы – занесены в Красную книгу? Покупая подснежники у несанкционированно продающих их лиц, вы способствуете уничтожению редких…

…ку-ку-ру-ку!

Не обращая на приставучее звуковое сопровождение никакого внимания, не обнаруживая ни малейших признаков ностальгии, набыченная толпа двигалась по переходу, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Полумертвые потные тетушки в серых пальто и зеленых беретах привычно подстегивали впереди идущих, символически тыкаясь в их равнодушные спины острыми кулачками.

Но эти (на кого шла охота) – лица, пачкающие одежду, лица без определенного места… – уверенно кучковались вдоль зассанных гранитных стен и слушали. Внимательно слушали. Их опухшие, неправдоподобных цветов (каждый охотник желает знать, где сидит…) лица складывались в странно-выжидательные мины. Их вонючие подгнившие тряпки, их вонючие подгнившие губы морщились от непонятного напряжения. Их посиневшие языки медленно и липко ворочались (высовывались и прятались, высовывались и прятались) за огрызками зубов. Они разговаривали. Они обсуждали что-то.

В конце перехода в красном потрепанном пуховичке и в валенках стояла неопределенного возраста тетушка с тремя куцыми букетиками подснежников в руке.

Напротив нее скрючилась на складной табуретке нищая старуха с бело-зеленым изможденным лицом. Ее длинный заострившийся нос костистой естественной стрелкой указывал вниз, на неровно обрезанный молочный пакет. На дне пакета я разглядела несколько монет по рублю и пару пятирублевых.

Бросила в молочный обрубок бумажную десятку и услышала отчетливое: «С-сука».

– Что вы сказали? – не поверила своим ушам.

– Гос-споди с-сохрани, – с ненавистью зашипела старуха, – с-сохрани вс-сех-х живых-х.

С ощущением, что только что вляпалась в какую-то вонючую гадость, я добрела до конца перехода. И снова, в который уже раз, подумала, что «Площадь Революции» – все-таки самая дикая станция в московском метрополитене. С этими ее чудовищными статуями, которые улыбались и корчились – каждая на своем столбе. В некоторые из них можно было, кстати, залезть рукой (то есть не в сами статуи, а в небольшие углубления в складках «одежды») и найти там пару-тройку свернутых в шарики записочек. Мало кто знал об этом, но один мой приятель откуда-то знал – и рассказал мне. Уже многие годы существовал, оказывается, такой городской ритуал: человек писал на маленькой (обязательно очень маленькой, буквально сантиметра два на два) бумажке свое самое заветное желание – совершенно микроскопическими буквами (чтобы уместилось), но без сокращений. Клал бумажку в статую и ждал три дня. Через три дня он возвращался, искал свою бумажку, и если находил – увы, это обозначало отказ статуи исполнять его просьбу. А вот если записочки не оказывалось – значит, она согласилась.