Игорь Забелин - Записки хроноскописта

• Название: Записки хроноскописта
• Автор: Игорь Забелин
• Издательство: Знание
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1969

В 1960 году в первом сборнике «На суше и на море» была опубликована научно-фантастическая повесть И. Забелина «Долина Четырех крестов», открывшая серию повестей о Вербинине и Березкине, изобретателях хроноскопа и исследователях исторических загадок… Хроноскоп — это электронная машина, способная по малейшим следам восстанавливать картины прошлого, как бы приближая их во времени (подобно телескопу, приближающему к наблюдателю предметы в пространстве), и проецировать их на экран…

После «Долины Четырех крестов», продолжая «Записки хроноскописта», автор опубликовал повести «Легенда о «земляных людях», «Загадки Хаирхана», «Сказы о братстве», «Найти и не сдаваться», «Устремленные к небу». Они собраны в книге «Загадки Хаирхана» (М., 1961, 1965 гг.).

Научно-фантастическая повесть «Кара-Сердар» продолжает цикл «Записок хроноскописта».

---

В самом этом факте нет ничего необычного: русские к тому времени уже более столетия торговали с Хивой, а торговые пути шли через Мангышлак. Начинались они на Волге. Туркмены тоже имели свой морской флот — под войлочными парусами плавали по Каспию киржимы, нау, кулазы, — а торговые операции осуществлялись все-таки на русских судах, которые назывались «бус». Бусы сплывали в Каспий сразу после волжского ледохода, приходили в гавани Мангышлака к «трухменцам», как говорили тогда, и оттуда купцы отправляли в Хиву так называемых хабарщиков — торговых вестников. За проход через туркменские владения взималась пошлина, а хабарщиками обычно были сами туркмены, значительно лучше русских чувствовавшие себя в пустыне.

Бус Старовойта проследовал путем прежних судов, но в дальнейшем судьба купеческой экспедиции сложилась отнюдь не традиционно.

В средние века на Каспии (как и в Западной Европе) действовал феодальный закон «берегового права», согласно которому всякое судно, выброшенное на берег или погибшее у берегов, переходило в собственность приморских жителей вместе со всеми товарами и экипажем.

Бус Старовойта благополучно прибыл на Мангышлак в порт Кабаклы, но там неожиданно был захвачен местным князьком, который объявил судно и все товары своей собственностью. Ничего подобного раньше не случалось.

Старовойт не первый раз приходил с торговыми целями на Мангышлак, и знакомые хабарщики рассказали ему, что в стране зреет смута, что хивинцы все время грозят туркменам и теперь караваны не ходят в Хиву через Мангышлак. Но хабарщики обещали сообщить Кара-Сердару о беде Старовойта и выполнили обещание. Прискакавшие с Каратау нукеры освободили его товары, взгрели самоуправца, а Старовойта увезли в юрт Кара-Сердара — купец даже заподозрил, что променял кукушку на ястреба.

В Каратау он прибыл в несчастливый час: у Кара-Сердара околел любимый конь. Старовойт видел, как обмыли коню голову и копыта, завернули труп в белую ткань и опустили в могилу головой на север. Бахши, поэты-музыканты, пели по традиции славу боевому коню, вспоминали его заслуги, а все собравшиеся с тревогой посматривали на Кара-Сердара и стоявшего рядом с ним невысокого рябого туркмена средних лет… Старовойту показалось, что Кара-Сердар хочет что-то сказать на прощание своему коню, хочет, но не может и мучается, и шея и щеки его набухают от огромного, но бесполезного усилия… У могилы коня царила напряженная тишина, и никто не посмел даже вздохнуть, пока Кара-Сердар боролся со странным приступом немоты.

Много дней прошло, прежде чем Кара-Сердар позвал Старовойта. Все это время купец добивался аудиенции, но чиновники лишь прищелкивали языками и поднимали глаза к небу. Правда, Старовойта принял рябой туркмен Казан-бек, но лишь молча выслушал купца и ничего не сказал ему в ответ.

Кара-Сердар принял Старовойта в пещере, освещенной факелами; он сидел на ковре, по-восточному скрестив ноги. Под распахнутым на груди дорогим халатом Старовойт заприметил догу — птичий коготь, оправленный серебром, который избавляет от болезней, и подумал, что Кара-Сердару дога не помогает. «Зело черен он от той хворости», — написал позднее Старовойт.

Кара-Сердар внимательно выслушал купца и вдруг странно улыбнулся одной стороной лица.

— Добрый друг Абульгази. — Странно улыбаясь, он смотрел на Казан-бека. Вместе от персидского шаха убегали. Добрый друг.

Кара-Сердар надолго умолк, а потом поднял на Старовойта ясные, умные глаза.

— Пошлем хабарщиков в Хиву, — сказал он, к великой радости купца.

И хабарщики действительно ушли в Хиву. Но не старые знакомые Старовойта, а новые, ему неизвестные.

За время долгого сидения на Каратау Старовойт обзавелся многими знакомыми. Он отметил потом, что жили «трухменцы» в караой и потайных пещерах, а глинобитных тамов у них было почему-то мало. Ни о положении в государстве Кара-Сердара, ни о настроении его подданных Старовойт ничего не сообщал; может быть, его это не интересовало, но вполне вероятно, что с ним и не откровенничали.

Вторично Кара-Сердар позвал к себе купца лишь после возвращения хабарщиков из Хивы.

Старовойт застал повелителя Каратау за странным делом: Кара-Сердар переставлял по шахматице — клетчатой доске — «поганые песьи головы», как написал позднее купец.

— В Хиву не пойдешь, — лаконично сказал Кара-Сердар. — Здесь торгуй.

И властным жестом отпустил купца.

Отъезд Старовойта в Кабаклы совпал с облавной охотой солоров — племени, во главе которого стоял Казан-бек. Сначала молодые воины на горячих конях несколько раз пронеслись перед зрителями, на всем скаку жонглируя оружием, а затем их скрыло облако пыли — Казан-бек увел солоров в пустыню.

Вот, собственно, и все, что почерпнул я из книжки полувековой давности. Немного, но и не так-то уж мало.

Разумеется, прежде всего я обратил внимание на фразу Кара-Сердара, относящуюся к Абульгази: «вместе бежали из Персии!»

Как очутился там Абульгази, мы знаем. А Ибрагим?.. Но тут, строго говоря, не может быть двух мнений: дерзкий расхититель ценностей фараонов однажды все-таки попался и был продан в рабство — не на должность же визиря его пригласили в Исфахан, тогдашнюю персидскую столицу!.. Но в Исфахане, в крепости Табарек, и находился в то время Абульгази, будучи почетным пленником шаха. И в этой ситуации все ясно: Ибрагим мог быть приставлен к Абульгази либо как слуга, либо как тайный стражник.

Какие взаимоотношения могли возникнуть у Абульгази и Кара-Сердара?

Социальный барьер, их разделявший, был, конечно, очень высок — пленник царского происхождения и обращенный в рабство нубиец, — куда уж, как говорится, дальше! Но я склонен все-таки допустить некоторые отклонения от общепринятых правовых норм. Впрочем, судите сами.

Они единоверцы — мусульмане, но мусульмане из разных стран. Один из них, именитый, в будущем станет историком. По-человечески вполне правомерно допустить, что он заинтересовался Египтом, а второй, неименитый, знал эту страну хорошо и — натура, как мы знаем, художническая — наверняка обладал достаточно пылким воображением, чтобы рассказывать увлекательно.

Понятно, Ибрагим не знал и не мог знать историю Древнего Египта. Но он знал, что гробницы Долины Царей великолепны и что только могущественных владык хоронят в таких гробницах.

Абульгази в «Родословном древе тюрок» скромно признается, что сам он прямой потомок Чингис-хана. Конечно, это признание не для ушей кула, раба. Но если кул рассказывает о великих царях прошлого, то как не осадить его, как не поведать ему о несравненном, о величайшем из величайших, чья кровь течет в твоих жилах?

Если вы помните, хроноскоп при анализе египетских и мангышлакских надписей подчеркивал различие в профессиональной умелости создававшей их руки… Совсем не исключено, что Абульгази использовал Ибрагима как писца, а может быть, и повелел ему записать рассказы о Египте, заставив его таким образом натренировать руку…

Но взгляды на искусство у них, бесспорно, были разными. Абульгази наверняка был ценителем и знатоком архитектуры, декоративного орнамента, изящных лирических газелей с их узаконенными бейтами-двустишиями, рифмами и редифами… Ибрагим же рассказывал ему о скульптурах, о стенах гробниц, расписанных загадочными сценами, о выступающих из-под песка колоннах с вырезанными на них обнаженными фигурами… Ибрагим рассказывал о соперниках аллаха — ему одному, творцу-муссавиру, дозволено творить людей и животных, — и рассказами своими вольнодумец Ибрагим был страшен или неприятен правоверному Абульгази.

Едва ли Абульгази откровенно выражал свою неприязнь: они оба мечтали о свободе, и там, в Персии, Абульгази нуждался в Ибрагиме.

Они вместе бежали из крепости Табарек, благополучно добрались до знакомых Абульгази мест и нашли приют у туркмен из племени эрсари.

Им-то и продал Абульгази-Бохадур-хан вольнодумца Ибрагима за два харвара зерна.

… До сих пор у нас с Березкиным все сходилось как нельзя лучше.

Но вот какие исключительные обстоятельства вторично обращенного в рабство Ибрагима превратили в грозного для Абульгази и Ануша-хана Черного Военачальника?

Пришлось снова засесть за книгу, написанную совместно отцом и сыном. Помните, у первого «Ибрагим», у второго «Кара-Сердар»?

Я нахожу для такого превращения только одно объяснение, но, по обыкновению, оставляю за моими читателями право на собственное суждение.

Вот какие события (они описаны Ануша-ханом без каких-либо прикрас) произошли вскоре после воцарения Абульгази в Хиве.

Заняв на престоле место Исфандияр-хана (тот умер как будто бы своей смертью), Абульгази весьма основательно ущемил интересы туркменских нукеров и роздал самые доходные должности новым царедворцам. Кроме того, он оказал, говоря современным языком, экономическое давление на туркменские племена, перераспределив земли между узбеками и туркменами так, что последним достались плохо орошаемые участки. Вполне понятно, что туркмены взбунтовались.