Олег Куваев - Территория

• Название: Территория
• Автор: Олег Куваев
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Наивысшим успехом творчества Олега Куваева принято считать его роман «Территория», повествующий об успешном открытии золота на Чукотке конце 1940-х — начале 1950-х гг. Начиная с 1975 г. роман выдержал более 30 изданий, в том числе в Роман-газете трехмиллионным (два раза по 1,5 млн) тиражом. Издавался он и за рубежом: на французском, немецком, испанском, арабском, английском, японском и польском языках. Книгу переводили в республиках СССР, а в Европе роман вышел в 17 издательствах. В одном из писем 70-х годов Олег Михайлович поделился с друзьями задумкой написать валютную трилогию: 1. «Золото», 2. «Пушнина» и… 3. «Нефть». Идея не была реализована, хотя в финал романа нефть как будущее Северо-Востока, упоминается. В законченном виде появилась лишь «Территория» (о золоте). Вторая часть замысла, вероятно, превратилась в последний роман Куваева «Правила бегства» (формально — о создании совхоза на Севере, о пушнине). Сохранилось упоминание Олегом Куваевым его работы над романом «Последний охотник». Существует большое количество версий относительно мнимых и реальных прототипов главных героев романа, что позволяет говорить о «Территории» как о произведении «с ключом». В романе искусственно сведены в единый и короткий временной отрезок очень насыщенные реальными событиями геологического освоения Чукотки 1949 и 1950 годы, перестройка системы Дальстроя и Министерства геологии СССР в марте-апреле 1949 г. (связанная в том числе с острейшей нехваткой стратегического сырья в стране — прежде всего, урана, золота, тяжелых металлов), и реальные, но более далекие последующие события развития Северо-Востока 1955–1957 гг., такие, как, например, ликвидация Дальстроя весной 1957 г., что вызвало некоторые претензии геологов 1970-х, посчитавших роман «Территория» недостаточно точной хроно-исторической летописью, но не художественным произведением. Во многом подобному восприятию романа способствовал прием интенсивного использования Олегом Куваевым архивов, реальной истории освоения Северо-Востока, а также легко узнаваемых в персонажах романа людей-легенд геологии времен «Дальстроя» (в романе — «Северстроя»).

---

В шесть вечера Малыш и Салахов пришли в камеральную. Под глазом у Малыша был синяк, и Монголов сразу почувствовал в желудке сосущую пустоту. Что-то творится в партии.

Салахов сел на корточки у дверного проема, Малыш на стуле в отдалении от Салахова. Монголов отметил, что оба они старались держаться отдельно, подальше от него и друг от друга. Малыш сидел на стуле как обтекаемая глыба, а распухшие кисти промывальщика лежали на коленях как красные обрубки. Почему-то вид этих рук успокоил Монголова.

— Главный инженер продемонстрировал мне золото, намытое в верховьях нашей реки. Я также видел два года назад весовое золото, намытое на соседней речке Канай. Главный инженер справедливо высказал мнение, что весовое золото должно быть также у нас. Я лично в это не верю. Возможность, случайные карманы, не имеющие никакого значения. Но я обязан допустить и обратное. Что скажете?

Малыш сделал глотательное движение и сгорбился. Салахов мрачно смотрел в пол, и под скулами его катались желваки.

— Приказываю говорить прямо, — сказал Монголов. — Ты первый. — Он кивнул Малышу.

— Сейчас, — сказал тот. — Сейчас. И все пытался проглотить что-то.

Исповедь Малыша

«Сорок да сорок — рубль сорок, Владимир Михайлович. Это значит, что все одно к одному. Если в номере пошла неполадка, то обязательно заест занавес. Так дядя Арнольд говорил. Клоун. У меня девушка одна была. В школе еще вместе учились. Я к ней… относился. И сейчас отношусь. А она нет. Но ведь бывает же так, что с самого детства. Я сразу понял, что ей что-то необычное надо. Меня дядя Арнольд воспитал. В пятом классе я на турнике стойку делал. Из всех школ на меня приходили смотреть. Но она… ей Сережка стихи писал и про Амазонку рассказывал, про Крайний Север. Он полярником собирался стать, Джеком Лондоном.

Школа кончилась, Сережка в авиационное техническое поступил, а меня дядя Арнольд отвез в цирковое. Так бы не взяли, но… дядя Арнольд. Он как живой музей был. Таланта у меня не нашли, но парень я развитый был и стал силовым акробатом. За три года номер подготовили. Я в группе. Когда нам номер уже самостоятельно дали, я Соню нашел, предложил замуж. „Ты бы еще в официанты пошел. Тоже красиво“, — она говорит. И вижу уже в глазах у ней не Сережка, не я, вообще никого. Но все равно необычное надо. Она никуда не поступила. В пункте проката работала. Велосипеды там, палатки туристам выдавала. Туристы ей палатки сдают, от самих дымом пахнет. Ее тянет куда-то. Это я потом уже понял. Во Владивостоке на гастролях верхний из нашего номера палец сломал. Номер сняли. Шляюсь по Владивостоку. Зашел в кафе. Там какие-то морячки на локтях борьбу устроили. У меня от безделья мышцы горят: положил всех морячков. В шутку. Подходит один малый: „Ты, говорит, здесь незаслуженно пропадаешь. Рванем в „Северстрой“. Единственная планета, где может жить и зарабатывать порядочный кореш“. Пошли в ресторан „Золотой рог“, к вечеру уговорил. Я про Соню и про Сережку, который полярником собирался быть, вспомнил. Прилетели в Город, он денег мне дал и устроил на курсы промывальщиков. Сам на трассе живет. Остальное вы знаете.

Но я Соне сразу из Города написал. Не думал, что ответит. А она ответила, и хорошо так. Про какие-то пурги, про канаты, по которым в пургу ходят, за них держатся. Чепуха в общем. Наверное, Сережкину трепотню вспомнила. Но откуда ей правду знать? Я сразу письмо ей о золоте, о том, что работаю с лотком, и все такое прочее. И тут она мне стала сразу писать длинно. Я, конечно, про золото врал, но о Поселке писал правду. О ребятах, про полярную ночь. А она все про дурацкое золото. „Не может быть, чтобы Джек Лондон только в книжках был. А как золото выглядит?“ Зачем оно ей далось?

Но я все-таки горжусь. Сережка всю жизнь мне мешал, все врал. Но вот он сейчас самолетам смазочное масло меняет, механик, прикован к земле, а я работаю, как Джек Лондон. Мою пробы далеко за Полярным кругом. Я начал про занавес, который заело, то есть все одно к одному. Почты, сами понимаете, нет, я думаю о Соне, и вдруг в восьмом шурфе в одной пробе три пластинки золота. Примерно по половине грамма каждая. Честно, я сам не знаю, как их в карман сунул. Мысль: положу в письмо и пошлю Соне, чтобы она окончательно поняла ничтожность Сережки. Через час испугался. Это же главное преступление промывальщика — разделять пробы и класть что-то в карман. На курсах каждый день повторяли. Как назло вы пришли, извините, Владимир Михайлович. Пробы вы просмотрели, а значит, сунуть обратно уже нельзя. Потом главный инженер появился. Я, как вы приказали, пробы принес. Вы с товарищем Чинковым в палатке были. А этот, который с ним, быстро так пробы у меня взял, все просмотрел, глазами туда-сюда, и говорит мне, будто иллюзионистом работает: „Лоток крашеный зря используешь. Он пробу держит хужей. Когда доводишь, углом не надо сливать, по плоскости и кружить“. А я точно, углом сливаю, так мне нравится. И лоток у меня крашеный. Потом этот иллюзионист сквозь меня посмотрел и говорит: „Золетинок-то нет, а чудится мне, должны быть золетинки в этих грунтах“. Золетинки! Если бы вы один были…

Я обратно. Ребята спят, я Седого за ногу вытащил. Так и так, что делать? Разозлился он страшно. Сволочью меня назвал. Из-за вас. Назвал тварью последней за то, что я не знаю, кого можно обманывать, а кого нельзя. Отнял эти три пластинки и швырнул в кусты. „Я, говорит, ничего не слышал, ты все забыл. И чтобы последний раз“. Ударил даже. В назидание, говорит, посадят тебя — каждый будет лупить. Я готов понести наказание. Пластинки я искал, но не нашел. Седой их сильно закинул. Маленькие такие, обточенные. Края раковистые…»

Вторая ошибка Салахова

«Сила есть, ума не надо». Правильно говорят. Ты Седому пятки целовать должен. И молчи обо всем, или ребята в бараке тебя убьют. Презрением уничтожат, и не видать тебе своей Сони. Ладно! Такое дело, Владимир Михайлович, расскажу про свою ошибку. Я раньше шоферил. Имел выезд за зону. На четвертый год это было. Амнистия мне твердо маячила. Перед самой амнистией был ночной шмон. Нашли под полом три гуся — бутылки с золотым песком. Вынужден рассказать: песок этот с установок, которые касситерит моют, собирали. В зауголках, куда никто никогда и не заглянет. Мелкая золотая пыль. У зека нормы времени нет, годами копили. Начальство решило, что это золото с Реки. Переправлено с преступными целями. Всех, кто выезд за зону имел, под дополнительное следствие. В том числе и меня. Амнистия мимо прошла. Я это золото возненавидел на всю жизнь. Из-за него сидел три лишних года. В партии Катинского я промывальщиком был. Вы это знаете. Идиотское счастье: на третий день работы у меня в лотке два самородка вылезли. Я на них смотрю как на Гитлера. И мерещится мне одно: новое дополнительное следствие. Золото же! Оглянулся и как камушки — оба в реку, где поглубже. Со дна проб никто не берет. После этого не попадалось. А второй промывальщик, который шурфы обслуживал, намыл новые пробы. Это я уже потом узнал. И что пробы эти Катинского погубили. Я в этот маршрут на нашей старой базе неделю торчал. Хотел намыть снова и Катинскому Михаилу Аркадьевичу написать. Ни черта не нашли, даже «знаков». Под суд не пойду. От всего отрекусь. Но дайте, если можно, адрес Михаила Аркадьевича. Не могу спать спокойно. Он ко мне сразу как к человеку отнесся. И перед ребятами в бараке стыдно. Невезуха есть невезуха. Но я ее поборю. Сломаю, как ветку, куда она денется. Я к выводам пришел. А значит, мне сейчас жить надо. Среди людей.

Монголов долго сидел у стола. Снаружи невнятно бормотал что-то Бог Огня. Трещал костер.

— Купчишки, — устало сказал Монголов. — Они самородки швыряли. Сукины дети! Это ваше ли золото? Это золото государства, преступники…

— Готов понести наказание, — сказал Малыш.

— Под суд тебя отдать? Жизнь поломать по глупости? — Монголов вяло махнул рукой. — У тебя, Салахов, дело прошлое. Адрес Катинского дам. Поступай, как прикажет совесть. Про Малыша мы знаем двое и Седой.

— Седой — могила, — сказал Салахов.

— Не надо соучастия, Владимир Михайлович, — сказал Малыш. — Это ведь получается соучастие в преступлении.

— Вон! — приказал Монголов. — Искупишь работой. И ты, Салахов, искупишь.

— Искуплю, — истово сказал Малыш.

Салахов промолчал.

…В тот же вечер Монголов ушел в многодневный маршрут в низовья Эльгая. Это было подтверждением известного всем поисковикам тезиса: когда район пуст, приходится работать втрое больше, чтобы доказать, что он именно пуст.

8

Снегопад в июле утвердил поколебленный жарой тезис: «Территория есть Территория». Журналисты, прибывшие освещать навигацию, теперь уверенно щеголяли по улицам в импортных сапогах и куртках, предусматривавших чрезвычайные случаи жизни.

Территория есть Территория. Тундровые пожары затихли. Установилась нормальная погода из холодного солнца, дождей и ветров.