Борис Сопельняк - Тайны русской дипломатии

• Название: Тайны русской дипломатии
• Автор: Борис Сопельняк
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-2435-3

Так сложилось, что на Руси официальными сношениями с иностранными государствами занимались не только дипломаты, но и великие князья, цари и императоры. Все эти годы деятельность посольских приказов, а затем и Министерства иностранных дел напоминала айсберг: народ знал лишь то, что ему позволяли знать, а все секретное, конфиденциальное и не подлежащее оглашению лежало в архивах. Автору удалось приоткрыть стальные двери этих архивов и поведать о том, что многие годы широкой публике было неизвестно, о чем ходили слухи, а правда скрывалась за семью печатями.

---

Но трагический инцидент, произошедший 30 января 1829 года, вошел в историю и навсегда остался в памяти россиян. К сожалению, такого рода события в истории российской дипломатии были отнюдь не последними. XIX век — это непрерывная череда восстаний, переворотов, революций, и всюду — то в Греции, то во Франции, то в Испании — дипломаты оказывались на переднем крае этих кровавых событий.

Чтобы шифры и архивы не достались охочим до них бунтовщикам, приходилось их укрывать, перепрятывать, а то и сжигать. Бывало и так, что в смертельной опасности оказывались и сами дипломаты, бывало и так, что они гибли, становясь легкой мишенью для всякого рода «борцов с ненавистным строем».

ГЛАВНЫЙ ВЗЯТКОДАТЕЛЬ ИМПЕРИИ

Но вернемся к истокам, вернемся к тому времени, когда Петр I, прорубив окно в Европу и заложив Санкт-Петербург, обратился к своей давней мечте — пробиться к теплому Черному морю. Азов, который половцы, а потом и турки называли Азак, он уже взял и к Азовскому морю прорвался. Но узкий Керченский пролив контролировали турки, а это значит, что выхода к Черному морю у России не было. Честолюбивые планы Петра Алексеевича еще долго оставались лишь планами: боеспособного флота у России в тех краях еще не было, а без этого соваться в Черное море означало тут же пойти на дно от пушечного огня многочисленных турецких фрегатов.

Поэтому пока что главной задачей было не спровоцировать турок на войну против России. Все силы Петра I отнимала Северная война. А тут еще досаднейшее поражение под Нарвой.

Это случилось в ноябре 1700-го. Петр I рвался к Балтике, но на пути были Нарва и Ивангород. Осадить-то их Петр I осадил, но взять не смог. А когда на выручку осажденным подошел Карл XII и атаковал позиции русских войск, многие офицеры-наемники бежали к шведам. Армия тут же превратилась в толпу, которая повалила через мост у острова Кампергольм. Мост, конечно же, рухнул, и сотни солдат пошли на дно. Всего в том сражении русская армия потеряла около 8 тысяч человек и полторы сотни орудий. Но самым большим позором было то, что шведам пришлось отдать и знамена.

Турки тут же оживились и решили вернуть отвоеванный Петром I Азов. Армии у российского самодержца не было, флота — тоже, поэтому он решил использовать доселе неведомое секретное оружие: он направил послом в Турцию графа Толстого. Вообще-то с Петром Андреевичем у царя были давние счеты: во время Стрелецкого бунта сановник выступил на стороне Милославских и призывал к расправе над Нарышкиными, родственниками матери юного Петра. Придя к власти, Петр I припомнил эту обиду и сослал Толстого в Великий Устюг. Двенадцать лет служил там воеводой граф Толстой. Там бы, наверное, и скончался, если бы не случай…

Занесло как-то в эти богом забытые края Петра I. Встречу ему воевода организовал по высшему разряд: гром пушек, двухметровый осетр, ряженые девки и, что уж совсем поразительно, вся прислуга в камзолах, чулках и париках. Царь-батюшка растаял, облобызал опального воеводу и спросил, чего тот хочет.

— Моряком хочу стать, — потупив взор, ответствовал Толстой.

— Ке-е-м? — аж подпрыгнул захмелевший правитель. — Ты хоть знаешь, что такое бушприт или, скажем, фок-мачта?

— Не знаю, государь, — вздохнул Толстой. — Но усердным учением надеюсь преодолеть сие незнание и через год-другой осмелюсь доложить тебе не только правила соединения шпангоутов с килем, но и как управлять парусом под названием стаксель.

— Ишь ты-ы-ы, — удивился царь. — Слова-то эти откуда знаешь?

— А книжки читаю, — скромно потупился Толстой.

— Какие? — вскинулся царь. — А ну-ка, покажи!

— Вот аглицкие, вот италийские, — протянул Толстой два увесистых тома по науке кораблевождения.

— Так ты что же, и языки знаешь?

— Читать-то читаю, а вот поговорить не с кем, — снова вздохнул Толстой. — В нашей глухомани — ни одного иностранца.

— Лет-то тебе сколько? — опрокинув жбан медовухи, поинтересовался Петр Алексеевич.

— Пятьдесят два, — махнул рукой воевода.

— А не поздно учиться-то? В такие годы готовятся к встрече с Господом Богом.

— Так кто ж его знает, когда она будет, эта встреча? А учиться, государь мой, никогда не поздно.

— В чем-чем, а в этом ты прав… Ладно, быть по сему: отправлю тебя, старого греховодника, в Италию. Постигай морскую науку зело усердно, а по возвращении я сам устрою тебе экзамен. Ты у меня побегаешь и со стакселем, и с кливером, и с фор-бом-брамселем! — хохотнул Петр Алексеевич.

Как это ни странно, но не первой молодости граф оказался прекрасным гардемарином. Пораженные итальянцы только руками разводили, а князь Венеции вручил Толстому специальный аттестат, в котором говорилось, что «предъявитель сего освоил множество морских профессий и по своим личным качествам является мужем смелым, рачительным и способным».

За годы пребывания в Италии Толстой действительно многому научился, и не только в области кораблевождения. Он читал философские трактаты, изучал историю европейских государств, интересовался искусствоведением, постигал правила хорошего тона и, самое главное, обзаводился нужными связями.

По возвращении в Россию Толстой предстал перед императором и сказал, что готов сдать экзамен по управлению самым современным фрегатом.

— Не сомневаюсь, — отмахнулся Петр Алексеевич и озабоченно продолжал: — Нисколько не сомневаюсь. Но сейчас не до этого… Ты знаешь о нашем позоре под Нарвой? Люди — ладно, бабы нарожают. Но вот пушки и знамена! Этого я не забуду и не прощу. Ты помнишь, как меня ругали за отрезанные бороды и за приказ ходить в чулках и кафтанах? Дурьи головы, они того не понимали, что дело не в чулках, а в мозгах. В мозгах и душах! Пока они не поймут, что знамя — это не тряпка, а пушка стоит как какое-нибудь имение и, до коли жив, отдавать их врагу нельзя ни под каким видом, супостата мы не победим. С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русским не так. Если бы я не употреблял строгости, то бы уже давно не владел русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей. Ты меня понимаешь? Или в Европе размягчал?

— Понимаю, государь. Я все понимаю и готов служить, не жалея живота своего, на благо России.

— Вот и ладно, граф, — приобнял он Толстого. — Вот и ладно… А благо России сейчас находится в Турции. Да-да, в Турции, — продолжал Петр I с нажимом. — Пока мы тут возимся со шведами, а без решительного сражения с ними не обойтись, на юге нас за хвост держит Турция. На два фронта мы воевать не сможем. Главное — шведы. Будем готовиться к решительной битве с Карлом. Но Турция должна молчать. Надо сделать так, чтобы султан если не стал нашим союзником, то, уж во всяком случае, не угрожал войной. Поэтому, граф, направляю тебя послом в Стамбул, столицу Османской империи… Не надо, не благодари, — поморщился Петр Алексеевич и отдернул руку, которую хотел поцеловать Толстой. — Я же не на бал тебя отправляю, а в пасть давнего врага. Ничего, придет время возьмемся и за турок! Не я, так мои потомки прорвутся к Черному морю, и порядки там будет диктовать не турецкий полумесяц, а наш Андреевский флаг.

Через несколько дней длиннущий обоз новоиспеченного дипломата двинулся в сторону Стамбула. Путь был долгий, и по дороге Толстой снова и снова перечитывал наказы и наставления Петра I. Один из этих наказов был не столько дипломатического, сколько разведывательного характера, но граф прекрасно понимал, что в Турции ему придется работать в двух ипостасях.

«Необходимо выведывать и описывать тамошние народы, — писал русский царь. — Состояние. Какое там правление. Какие правительственные лица. Какие у них с другими государствами будут поступки в воинских и политических делах. Какие устроения для умножения прибыли или к войне тайные приготовления. Против кого морем или сухим путем. Какие государства больше уважают. Который народ больше любят. Сколько войска, и где держат в готовности, и сколько дается ему из казны. Также каков морской флот и нет ли особенного приготовления на Черном море. Конницу и пехоту после царской войны не обучают ли европейским обычаям. Бомбардиры, пушкари в прежнем ли состоянии или учат вновь. Кто учит».

В середине 1702 года обоз графа Толстого наконец-то добрался до Стамбула. Встретили русское посольство не просто настороженно, а откровенно недоброжелательно. Причина была более чем прозаическая: оказывается, свинью русским подложили запорожские казаки, которые накануне ограбили турецких купцов. Пришлось Толстому раскошеливаться и компенсировать купеческие убытки. И коммерсанты, и двор отнеслись к этому одобрительно: они поняли, что граф Толстой натура широкая, радеет об интересах государства и мелочиться не будет.