Николай Рерих - Шамбала. Сердце Азии

• Название: Шамбала. Сердце Азии
• Автор: Николай Рерих
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34136-8

Среди множества любителей и профессионалов дальних странствий лишь некоторые покинули свою родину и обосновались там, где живет их мечта. Гениальный французский художник Поль Гоген уехал на Таити, автор «Космической одиссеи 2001» Артур Кларк нашел свою землю обетованную на Цейлоне (Шри-Ланке). Николай Константинович Рерих (1874—1947) родился и вырос в столице Российской империи, а умер в «стране снежных гор» (Химачал-Прадеш) в Гималаях, на севере Индии.

Прославился бы Рерих, если бы был только художником? Несомненно, ведь среди 5000 его живописных и монументальных работ немало признанных шедевров мирового уровня. А если бы он был только писателем? Вероятно, ведь вихрь сведений, мыслей, чувств, ассоциаций и гениальных догадок книг Рериха увлекает читателя в свой водоворот и поднимает все выше и выше. А как общественный деятель? Еще бы, иначе как бы он смог пробить стену косности и подвигнуть мир к принятию коллективного решения о защите культурного достояния человечества?! А ведь этот человек состоялся и прославился не только как художник, писатель и общественный деятель, но и как философ, ученый и путешественник.

Перед вами книга, в которой рассказывается о грандиозном и захватывающем путешествии Н. К. Рериха и его спутников по Центральной Азии. Цейлон, Индия, Монголия, Восточный Туркестан, Сикким, Ладакх, Тибет – все было исхожено и изведано. Жара и холод, горные тропы и коварные перевалы, вооруженные столкновения и недоразумения с властями – и беседы, беседы, беседы с местными жителями об автомобилях и железных дорогах, о революции и буддизме, об идолах и тайнах восточных учений. И поиск Шамбалы – страны Духа.

Подробные дневниковые записи о перипетиях этого увлекательного и опасного путешествия гармонично дополняют размышления великого русского гуманиста о путях развития человечества, загадках древних цивилизаций и единстве пути Запада и Востока.

Обработка и систематизация обширных научных материалов, собранных экспедицией, потребовали создания и долгих лет труда целого института. Но одно несомненно – вся жизнь этого замечательного человека, все его свершения говорят об одном – он нашел свою Шамбалу.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание щедро иллюстрировано цветными и черно-белыми изображениями еще и сегодня труднодоступных экзотических мест, которые посетила экспедиция. Подарочное издание рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Приветливый человек низкого роста. Радуется, узнав, что мы говорим по-русски: он знает несколько русских слов. Хотя лицо Таин-ламы и непроницаемо по обычаю, но при рассказах о храмах в Сиккиме и Малом Тибете он оживляется и желает всяких успехов. Стоя выслушал весть. Боязнь китайцев леденит язык Таин-ламы. Лепечет: «Когда придет время…» Но ведь время-то пришло. Каждый сам отмерит…

Дом князя – белый, чистый, просторный. На дворах стоят юрты с золотыми куполами. Стены с зубцами. Знамена. Одни лица с улыбкой, другие хмурые. Можно понять, насколько сильно синьцзянское давление. Полунезависимость калмыков обвита синьцзянским драконом. А горы и белые стены так радостны!

Но без китайского вероломства не проходит и трех часов. Идет целая толпа «министров» и старшин гегена-правителя с двумя китайскими солдатами. Видите, амбань Карашара указывает нам немедленно вернуться в Карашар. Все это говорится долго и твердо, но письма при этом нет никакого. Мы говорим, что мы сами мечтаем как можно скорей вырваться из Синьцзяна, на что ждем ответа от дуту. И вот опять сидим в бездействии, ждем телеграмму из Урумчи, без уверенности, что наша телеграмма вообще была послана. Работать нельзя, ибо и без движения мы вызываем преследования. Между тем солдат уходит на базар и поручает свою винтовку Сулейману. Итак, солдатское ружье поручается нашему конюху, а наше оружие брошено посреди поля запечатанным. Наконец где же логика, где разум?

После трех часов начинается буран. Горы скрылись.

Друзья, вы будете думать, что я в чем-то преувеличиваю. Я рад был бы уменьшить что-нибудь, но происшествия чудовищны. Опять пришла толпа калмыков с китайскими солдатами и передала требование о нашем немедленном выезде из ставки по указу карашарского даотая. Шумели, грозились. Значит, ни работать, ни посетить Шарсюме нельзя. Вся цель экспедиции исчезла. Надо только мечтать скорей покинуть китайскую территорию. Через два часа идем требовать обратно наш паспорт и письмо о причинах высылки. Отдают паспорта при официальном письме о том, что высылка производится по требованию карашарского даотая, по обвинению нас в съемке карт. Дают и арбы, только бы скорей нас вывезти.

Говорю, что мне 52 года, что я был почетно встречен в двадцати двух странах и что теперь подвергаюсь в первый раз в жизни высылке с территории полунезависимых торгоутов. Какая тут независимость, это просто рабство. Унизительное рабство: вопреки всем обычаям Востока – выгнать гостя? И куда же мы пойдем? В жару Токсуна? И вынесет ли Е. И.? Именно жару сердце ее не выносит. Где же ближайшая граница, чтобы укрыться от китайских мучителей?

Над горами – буря.

31 марта.

Спали плохо. Встали до рассвета. Выхожу в предрассветной мгле. Навстречу идет наш лама. Расстроенный: «Сейчас мне надо ехать. Нас хотят арестовать». – «Кто сказал?» – «Ночью пришел знакомый по Тибету лама и сказал, что еще вчера калмыцкие старшины хотели нас всех связать, только побоялись револьверов». – «Берите Олла и киргиза с собой. Скачите степью в Карашар. Там найдем вас».

Через пять минут лама с киргизом уже скакали степью. Между тем подошли арбы. Мы стали спешно грузиться. Напуганный китайцами геген-правитель даже не приехал проститься. Ведь он был неоднократно задерживаем в Урумчи и потому боится до последней степени. Даже на религиозное празднество китайцы отпустили его всего на четыре дня из Урумчи. Хотя он и не храбрец, но все-таки нельзя же гостей попросту выгонять в угоду китайцам. Какие-то всадники снуют около нас, доглядывают. Опять едем той же степью. Но Карашар стал для нас уже истинно «черным городом».

Из Карашара нам запретили осмотреть буддистские храмы, обрекли двенадцать дней тащиться по жарким пескам и нелепо запретили прикоснуться к любимым горам. Из Карашара по приказу дуту опять нас сделали поднадзорными ссыльными. Но зато мы знаем, что бедный геген окружен китайскими шпионами и под калмыцким кафтаном часто скрыта китайская сущность.

Приезжаем в прежний навозный сад. Из ворот нам кричат «капр» (т. е. «нечистый» – мусульманское приветствие!). Сун кидается с плетью на обидчика. Обычная драка. [Киргиз] улепетывает. Сейчас же едем к амбаню и по пути захватываем почтмейстера, говорящего по-английски. Амбань заявляет, что по телеграмме дуту мы должны идти дальним путем по пескам, несмотря на опасность для здоровья Е. И. Конечно, мы уже слышали, что у дуту «маленькое сердце», но все-таки эта жестокость поражает. Амбань не отрицает, что он приказал вернуть нас из ставки и что нам запрещено смотреть буддистские храмы.

Мы говорим, что тогда нам нечего делать в Китае, и просим дать письменное извещение об этих запрещениях для сообщения в Америку. Амбань мнется, ссылается на необходимость советоваться с даотаем. Мы еще раз удостоверяемся в том, что нам запрещено посещать храмы и писать горы и что для ускорения пути нас посылают по долгой дороге. Где же ты, Конфуций? Где же твоя справедливость и прозорливость?

Начинается скучная торговля с арбами. Требуют до Урумчи 180 лан, тогда как цена не более 90 или 100 лан. Так и кончаем день среди разных «дружественных приветов».

Земля калмыцкая улыбнулась лишь издали, а вблизи превратилась в синьцзянскую гримасу. Вспоминаем проникновенные сиккимские настроения, вспоминаем величие Гималаев. Недаром защемило сердце, когда стали спускаться с каракорумских высот к Такла-Макану. Киргиз рассказывает, как старшины торгоутов советовались после получения письма от амбаня: «Не связать ли их?! Нас много, а их всего трое». Киргиз Салим возмущен гегеном: «Это не князь, если через час слово меняет. Не бывать ему больше бурханом»[470]. И опять видим сочувствие народа и злобствование старшин и беков. Лама возмущен поведением калмыков. Все это поучительно! Прошлый хан калмыцкий был отравлен. Более разумный советник – убит.

Далеко старшинам торгоутским до пробуждения.

1 апреля.

Разные рассказы о калмыках. Покойный калмыцкий хан под давлением или под внушением передал важные полномочия китайцу. Китаец спешно поехал в Урумчи, чтобы оформить и закрепить получение полномочия. Калмыки в горах догнали его и уничтожили со всем эскортом, так что и следов не нашли. Хана своего калмыки отравили… За малолетством наследника стал регентом брат хана Таин-лама. В июне этого года Таин-лама передает государственную печать (тамгу) молодому хану, а сам удаляется, как духовное лицо, в монастырь в Шарсюме. Долго ли направит двенадцатилетний хан? Таин-лама впал в немилость дуту после того, как он отказался дать своих солдат в экспедицию для убийства кашгарского Ти-Тая. Сплошное мрачное средневековье.

Благосостояние калмыков падает, ибо налоги велики. Кроме китайского налога они еще платят местный нойонский налог[471]. Народу тяжко. Табуны простых людей редеют. А китайской ориентации старшины дошли до того, что пытались связать американскую экспедицию. В Хотане грозились нас выслать, а в Карашаре уже привели угрозы в действие. Будем надеяться, что погода окажется менее кровожадной, нежели урумчинский дуту, и не задушит Е. И.

Этот правитель посылает сборник своих указов британскому консулу и для Британского музея; но не мертвые листы указов, а действия дают облик деятелей. Посмотрите и послушайте на местах, и вы увидите истинное обличье правителей Синьцзяна. Недаром лучшие китайцы называют правление Синьцзяна «Синьцзянской компанией». И покуда вы не увидите все это на месте, вы не можете поверить такому человеческому одичанию. Конечно, дуту стар, очень скоро умрет и вряд ли он возьмет в могилу награбленное добро, но кто будет тот, кто вычистит эти авгиевы конюшни?

Истинно, хотелось бы писать картины вместо описания этих вредных, человеконенавистнических безобразий. Но, видно, так надо. Видно, кому-то это будет полезно. Америка ждет мои картины буддистских высот, но пусть китайское правительство разъяснит, почему мы не допущены в монастыри. В Сиккиме нас встречали с трубами и знаменами, а на китайской земле – с веревками. Конечно, карашарский амбань никакого письма мне не дал. И не нужно. У нас есть письмо с печатью калмыцкого хана, где ясно указан приказ китайских властей. Скорей, дальше от китайской гримасы! Перед нами острова Японии, перед нами давняя мечта повидать острова Пасхи с их неведомыми каменными гигантами.

Солдат сегодня вообще не прислали, так что наше арестованное оружие само себя сторожит. Вечер кончается кучной процедурой отпуска трех конюхов, уходящих в Ладакх. Молодой тибетец Церин хочет идти с нами. Он не любит мачеху и говорит, что отец стал ему чужой, и он вообще хочет далеко идти с нами. Молодая душа стучится в окошко новых возможностей. Как же не взять его?

2 апреля.

Утро начинается драмой Церина. Ладакхец, отец его, сбит с толку злыми конюхами и запретил Церину идти с нами. Иначе, говорит, перебью тебе руки и ноги. Надо было видеть слезы Церина. Прощался с нами, дрожа и глотая слезы. Какое право имеют люди отнимать чужое счастье? Ведь в этом порыве было столько стремления к свету. А теперь Церину придется снова бессмысленно шагать с ослами по сыпучим пескам, служа невежественности. Бедный мальчик! Иногда думаем, не убежит ли он? Конечно, это трудно, ведь за ним будет смотреть злой старик и не менее злые конюхи.