Наталья Нестерова - Бабушка на сносях

• Название: Бабушка на сносях
• Автор: Наталья Нестерова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-1233-5

У Киры Анатольевны все идет ровно и без потрясений: муж, который живет отдельно, любимый мужчина, который не может уйти из семьи, прекрасный сын, обожаемая невестка и верная подруга, всегда готовая броситься на помощь.Оставалось ждать внука, который вот-вот порадует своим появлением на свет. Однако юная бабушка сама оказалась на сносях и вопреки здравому смыслу решила подарить себе дочь…

---

— Как в Москве, правда? — спросила она нас гордо.

Народ не отозвался, только поддакнул маленький мальчик. Экскурсанты в автобусе были удручены. Немолодая женщина, сидящая за нами, горько заметила:

— Мы тут были с мужем, двадцать лет назад.

Как можно такое испохабить? Ведь сказка была!..

Экскурсовода, которая оказалась по совместительству кандидатом филологических наук и преподавателем университета, спрашивали про войну.

Автобус стоял, она рассказывала про зверства грузин, про хороших честных абхазцев. Из уст молодой симпатичной женщины лился яд. Неудивительно: потеряла брата, одну двоюродную сестру изнасиловали, другую ограбили.

— Чтобы эта ненависть растворилась, — сказала я, — нужно много времени. Очень много! Правнуки забудут прабабушкины обиды, внуки еще помнят бабушкины слезы.

— Да! — печально отозвался Олег Петрович. — Кавказ — вечная заноза в печени России. Сидим в Москве, ничего не видим.

— Может, — предположила я, — кому следует, те видят и знают? Всякие силовые структуры…

— А там не люди? — хмыкнул он.

От рассказов про историю абхазского народа, про последнюю войну, отвечая на вопросы, экскурсовод перешла к этнографическим картинкам.

Я ничего не поняла про какие-то обряды с жертвоприношениями баранов, в которых участвуют только мужчины, а женщины готовят праздничный стол. Но больше всего нас поразил обычай, запрещающий общение снохи и свекра. Это как бы Лике запрещено общаться с Сергеем. Свекр нашего экскурсовода был профессором, работал в том же университете. И после свадьбы целых десять лет они ни разу не перекинулись словом, даже в институте избегают контактов, благо на разных кафедрах работают!

— Бред! — буркнул Олег Петрович. — У меня дочери шестнадцать лет. Значит, выйдет она замуж…

— Вы не попадаете под запрет. Вы не могли бы общаться со снохой, будь у вас женатый сын. Религиозные запреты не возникают на пустом месте. Очевидно, случаи снохачества и его последствия были столь часты и драматичны, что возникло табу.

— Случаи чего?

— Интимных контактов между отцом и женой его сына. Ничего удивительного: женились рано, дети вырастали, когда родители были еще молодыми, жили тесно.

— Кавказская горячая кровь.

— Снохачество — русское слово. У нас тоже хватало примеров, когда сын шел на отца с топором.

— Ни одного не знаю!

— Вот и спите спокойно, — оборвала я беседу на скользкую тему.

Отвернулась к окну и надолго задумалась. Я бы могла привести примеры (спасибо Сергею) снохачества из биографий известных людей. Но хвастаться подобными знаниями — будить в людях пошлый интерес к чужой трагедии.

Иннокентий Анненский — мой любимый поэт.

Когда встречаю человека, который знает и любит творчество Анненского, мгновенно записываю этого человека в тонкие ценители прекрасного. Хотя себя к последним не отношу. Но Анненский для меня — камертон поэтической развитости души.

Он, Иннокентий Анненский, женился по огромной любви на женщине старше его на четырнадцать лет. Он был совсем молодым, но сразу взял на себя обязанности по воспитанию пасынков, от которых не сильно отличался по возрасту. А через много лет полюбил жену пасынка. И любил взаимно, но по благородству своему ничего не предпринимал. Предпочел страдать и сохранять верность жене, состарившейся недостойно, превратившейся в жеманничающую бабушку-кокетку в девичьих нарядах.

Из-за любви запретной может литься кровь, могут корежиться человеческие судьбы, на потомков падать проклятия, возникать запреты и табу. А могут родиться прекрасные стихи.

Есть слова — их дыхание, что цвет,

Так же нежно и бело тревожно,

Но меж них ни печальнее нет,

Ни нежнее тебя, невозможно…

— Что вы там бормочете? — наклонился и заглянул мне в лицо Олег Петрович. — Бу-бу-бу, — передразнил он. — Молитву читаете?

— Вроде того, — ответила я тоном, исключающим дальнейшие расспросы.

Но мой сосед в голосовых тональностях не разбирался.

— Вы же неверующая!

— С чего вы взяли?

— Креста на вас нет? — усмехнулся он. — В смысле не носите за пазухой крестика.

— Вы меня очень обяжете! — Теперь уже только полный идиот не мог не услышать металл в моем голосе. — Если не будете заглядывать мне за пазуху!

— Тогда, возможно, вам стоит застегнуть кофточку?

Я посмотрела на свою грудь и невольно выругалась:

— О черт!

Эту джинсовую блузку больше не надену! Купила ее перед отъездом, она застегивалась на кнопки, замаскированные под пуговицы. Кнопки никуда не годились! Расстегивались при легком напряжении, движении рук. Хоть не дыши теперь!

* * *

Показывать в Гаграх, кроме развалин, было решительно нечего. Нам предоставили два часа свободного времени. Море холодное, не искупаешься.

Я решила прогуляться по набережной. Наверное, когда-то она была очень красивой. Тут по вечерам фланировали отдыхающие, звучала музыка, завязывались скоротечные курортные романы… Теперь пустынно. Из стыков между каменных плит растут дикие самосеянцы-кустарники. Мертвая набережная в мертвом городе. Май две тысячи третьего года.

Я хотела купить воды. После сухого пайка в виде бутерброда с колбасой очень хотелось пить.

Крутила по сторонам головой — ни одного киоска. Впереди на парапете сидели молодые люди, гоготали. Я направилась к ним. У меня нет естественного женского страха перед подростковыми стаями, потому что у нас в доме молодые ребята, Лешкины друзья, торчали постоянно.

— Скажите, пожалуйста, — спросила я, — где можно купить минеральной воды?

Их было пятеро, самому старшему не больше шестнадцати. Несколько секунд они смотрели на меня удивленно, возможно пораженные моей смелостью. Потом переглянулись, обменялись фразами на непонятном языке, загоготали и стали меня окружать. Один схватил сумочку и потянул к себе.

Я, сопротивляясь, дернула ее. Тут второй протянул руку и больно сжал мою грудь. Я ударила его сумочкой. Сзади кто-то ущипнул меня ниже спины.

Развернувшись, я огрела его сумочкой.

Это был кошмар! Они играли со мной, как с котенком, лапали и ржали. Я крутилась волчком на месте и отбивалась сумочкой. Предательская блузка расстегнулась почти до пояса, и я не могла привести себя в порядок, потому что размахивала руками, защищаясь. Вид женской груди в кружевном бюстгальтере действовал на них как красная тряпка на быка. В нерусской речи все чаще звучали русские матерные выражения, не оставлявшие сомнений в их дальнейших планах. Они хвастались друг перед другом, каким способом будут меня насиловать. Я очень испугалась, умоляла их: «Мальчики, не надо! Перестаньте! Очень вас прошу!» С таким же успехом я могла обращаться к изголодавшимся обитателям тюремной камеры, в которую меня непонятно как занесло.

В один из разворотов я увидела Олега Петровича. Он быстро шел по набережной, почти не хромал, палку держал на весу, как дубину.

— Олег! — закричала я истошно. — Олег! Скорее!

Он врезался в круг, легко, как щенят, отбросил двоих, схватил, меня за руку и завел, за свою спину.

— Это моя жена! — гремел Олег. — Молокососы! Вы кого трогаете? Я вам покажу снохачество!

Сайд мой кунак! Слово ему скажу, он вас на куски порежет и свиньям скормит!

Парни быстро заговорили друг с другом на своем языке. Двое явно рвались в бой, но трое сомневались. Победило большинство, они пошли прочь.

Оглядывались, кривлялись, ругались похабно, но уходили!

Меня била мелкая дрожь. Олег Петрович тем же тоном, каким орал на хулиганов, обратился ко мне:

— Куда тебя понесло? Какого черта?

— Во-во… — клацала я зубами, — водички попить. Кто такой Сайд?

— Понятия не имею. Брякнул первое имя, которое пришло на ум. С тремя подонками я бы еще справился, а с пятерыми вряд ли.

Ужас неслучившегося обрушился на меня, и я зарыдала. Ноги вмиг обессилели и подкосились.

Олег подхватил меня, обнял, прижал к груди. Его рубашка быстро пропиталась моими слезами, бурно текущими из глаз и носа.

— Тихо, тихо! — гладил он меня по спине. — Все прошло, девочка, не надо плакать. Ты же не плакса-вакса? От слез у девочек бывают красные глаза и большой-большой нос. Ты хочешь быть красноглазой и носатой? Ну, перестань!

Наверное, так он утешал в детстве свою плачущую дочь. Метод весьма приятный. Я задержалась на его груди несколько лишних минут.

— Извини! — шмыгнула я носом и отстранилась.

— Во всей этой истории есть и положительный момент.

— Какой? — спросила я, ковыряясь в сумочке в поисках носового платка.